ЖИТИЕ ФОТИЯ ВОЛОЦКОГО
Преставился раб Божий старец Фотий, ученик великого старца Кассиана Босого, в 7062 <1554> году, 9 марта, на память 40 святых великомучеников, бывших в Севастии, в 6-м часу дня, в пятницу, на 5-й неделе святого поста. В тот же день, на 5-м часу, перед смертью, и причащали его Пречистых и Животворящих Христовых Тайн. И после того как перед кончиной причастился Фотий Святых Тайн и поцеловал образ Пресвятой Богородицы с Превечным Младенцем, предал он свою душу в руки Бога.
Сей почтенный старец родился в городе Киеве у православных и благородных родителей, Федор было его имя. И когда князь Богдан Путивльский жил в своем родовом владении, в городе Путивле, в те времена этот Федор служил Богдану Путивльскому; и за добродетельный его нрав князь Богдан повелел Федору быть дядькой своего сына, князя Владимира.
взяли в плен и этого Федора. И по повелению великого князя сей Федор несколько лет жил у Юрия Ивановича Замятнина. Юрий Иванович, видя добрый его нрав, держал его у себя, оказывая должное почтение.
Когда же этот Федор пришел в монастырь к преподобному игумену Иосифу, что на Волоке, то преподобный, видя его усердное отречение от мирского, постриг его в монахи, и нарек его Фотием, и отдал под начало старцу Кассиану Босому; и находился Фотий у старца в послушании. И преподобный Иосиф очень любил его за смирение и послушание. А Юрий Иванович Замятнин, узнав, что постригся тот Федор в Иосифовом монастыре, часто посылал ему милостыню и послания, с великим смирением и челобитным молением прося его, чтобы он навещал его письмами с полезными для спасения души поучениями, ибо Юрий хотел от Бога получить венец мученика, умерев за святые церкви и за православную веру, что по его желанию и сталось.
Слово же мне надлежит сказать о чудном том старце. А жил в обители Пречистой, в Иосифове монастыре, постригшись, Фотий неисходно до кончины своей 45 лет в великих духовных подвигах и воздержании; с начала и до преставления своего он не изменил своего келейного правила. А правило его было: днем и ночью <читал> по 4 кафизмы, и по два переменных канона, и главу из Евангелия, и шестьсот Иисусовых молитв, а седьмую сотню молитв — Пречистой Богородице, говоря так: «Владычица моя, Пресвятая Богородица, помилуй меня, грешного», — да <совершал> триста поклонов, и ефимон, и полунощницу; остальное же время он упражнялся в чтении Божественного Писания и в рукоделии. А спал он ночью и днем всего три или четыре часа, на земле без постели лежал; иногда же и не ложился, но сидя вышеуказанное количество часов спал. И к соборной службе он с великим тщанием ходил к началу и на крылосе с великим усердием стоял. И много лет был уставщиком с великим, от Бога дарованным ему, знанием <этого дела>.
И так, по монашескому обету, некогда, работая в хлебопекарне, переписал он Евангелие полностью за двенадцать недель, а в другое время, когда он пребывал без службы, то переписал Евангелие за девять недель, также целиком, а в келейном правиле никакого себе облегчения не давал. И других книг — Евангелий, Псалтирей и книг для чтения — много переписал, тех, что и доныне <хранятся> в обители Пречистой Богородицы, в Иосифовом монастыре, плоды его трудолюбивой переписки. В келье же, кроме необходимых келейных вещей и инструментов для рукоделия, не имел он никакого имущества, за исключением книг.
И не наслаждался Фотий мира сего красотами, и не желал начальствовать над братией или быть помощником начальствующего. А если кто по дьявольскому наваждению, сатанинскому действию, возгордясь, оскорблял его, то он с сердечным воздыханием и многими слезами молил Всемилостивого Создателя всего мира Бога и Пречистую Богоматерь и призывал на помощь в молитвах великих чудотворцев и святого преподобного старца Иосифа, чтобы даровали ему терпение. И вменял себе Фотий страдание от людей в великую милость от Бога, а человеческой помощи совсем не искал и о мщении не задумывался, чтобы оклеветать брата своего. А пищею он довольствовался трапезною, <вкушая> вместе с братиею, но и это <делал> с великим воздержанием. Когда же наступали святая четыредесятница и святая Страстная неделя, тогда он еще больше от духовной теплоты труды к трудам прибавлял.
было осмеяно то, что написано недостойным, и плохим, и невежественным монахом Вассианом, который дерзнул написать отчасти себе на память о жизни и духовных подвигах чудного того старца Фотия, не ему похвалу творя, но обличая свой непристойный образ жизни и окаянную леность, так как чудный этот старец не требовал и тогда славы от людей, когда жил во временном этом веке, но одной желал от Бога милости и похвалы.
Возможно, кто-то скажет, что я, гордясь, писал <это> себе в похвалу, что я такого старца ученик; но мне о том стыдно и подумать от великого моего бессилия, потому что из-за своего злонравия и слабости пребываю я в лености, как свинья в кале, валяюсь в непотребстве и во сне препровожу дни свои, мучимый своею совестью, что отрос я ветвью непотребной от доброго древа; даже и свинья лучше меня, потому что по закону, установленному Богом, живет: какое Бог определил ей положение, в том она и пребывает. А я по замыслу Бога создан человеком и почтен всем от Бога, а нисколько, по заповедям Божьим, не следую своим путем, дарованным от Бога к спасению души, но пребываю, подобно бессловесному скоту, нимало не заботясь о своем спасении.
Может быть, прочтя это, ужаснусь и вздохну, вспомнив чудного сего старца подвиги и страдания, слезы и терпение, и прежде смерти умерщвление <плоти> в трудах ради Иисуса Христа, Господа нашего, которому слава ныне, и присно, и в бесконечные времена. Аминь.
Поведал старца Фотия ученик Исайя. «Некогда, — рассказал он, — незадолго до преставления старца Фотия, накануне воскресенья, начали звонить в будильный колокол ко Всенощной. И я из задней кельи пришел в переднюю келью просить благословения у старца Фотия, чтобы пойти ко Всенощной. А свещник у него горит, ибо старец мало спал перед Всенощной, но упражнялся в молитвах и чтении Божественных Писаний. И увидел я старца радостным и со слезами на глазах. И начал он рассказывать мне: „Лег я немного отдохнуть и видел во сне женщину в багряных одеждах; она пришла ко мне в келью и сказала: «Фотий, дай из-за пазухи жемчугов». Я же с великим страхом, трепеща, отвечал ей: «Нет, госпожа, у меня жемчуга». А она сказала мне: «Есть». И я просунул руку за пазуху, и нашел, и дал ей полную горсть жемчуга. Она же сказала: «Еще дай». И я опять собрал за пазухой еще с полгорсти жемчуга и отдал ей. Она же снова попросила: «Дай еще». И я поискал за пазухой, и не нашел, и сказал с великим трепетом: «Больше нет ничего, госпожа». А она ответила: «Сегодня же у нас будешь». И я от сильного страха проснулся, и дивлюсь необычному видению, и сейчас еще от великого страха трепещет сердце”».
«Если я слягу, то мне не встать». И с трудом пошел он ко Всенощной, через силу, так как от великого воздержания, и подвигов, и старости изнемог телом. И пришел после утрени, и с того дня не мог больше ходить к церковной службе, но славословие Богу из уст его исходило постоянно, и совершал он это до последнего дыхания в полной памяти. И поведал Исайя об этом после его преставления.
«Однажды, — поведал он, — пришел я в келью после церковной службы за несколько дней до преставления старца Фотия и почувствовал в келье сильное благоухание, такое обильное, как бывает после каждения ладаном. И спросил брата своего Арсения <а Арсений у старца находился, опекая его, и, когда надо было, кадил, так как старец сильно изнемог>, и он ответил: „И я чувствую это благоухание, в то время как каждения не было и огня в кадиле не бывало”. И понемногу прекратилось благоухание. И это было, — сказал он, — и не однажды чувствовал я в келье благоухание без каждения перед его кончиной».
И это слышал я, непотребный Вассиан, и написал для себя, умягчая ниву своего злонравного сердца, поминая подвиги старца и неприятие им мирских наслаждений ради счастья будущих вечных благ там, где праведники ликуют; того око не видит и ухо не слышит, и на сердце человеку не придет, что уготовал Бог тем, кто любит его и творит его волю; как нельзя алчущему не помнить о хлебе, так нельзя спастись тому, кто не думает о конце и Божьем Суде.