Приглашаем посетить сайт

Слово о полку Игореве (оригинал)

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ, СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА[1]

Не лепо ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повестий о пълку Игореве, Игоря Святъславлича? Начати же ся тъй песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню!

Боянъ[2] бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы, помняшеть бо, рече, първыхъ временъ усобице. Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей, которыи дотечаше, та преди песнь пояше старому Ярославу[3] храброму Мстиславу, иже зареза Редедю[4] предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславличю.[5] Боянъ же, братие, не 10 соколовь на стадо лебедей пущаше, нъ своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше, они же сами княземъ славу рокотаху.

Почнемъ же, братие, повесть сию отъ стараго Владимера[6] до нынешняго Игоря, иже истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую,

О Бояне, соловию стараго времени![7] А бы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу,[8] летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню[9] чресъ поля на горы!

Пети было песнь Игореви, того внуку: [10] «Не буря соколы занесе чресъ поля широкая — галици стады бежать къ Дону Великому». Чи ли въспети было, вещей Бояне, Велесовь внуче: [11] «Комони ржуть за Сулою[12] — звенить слава вь Кыеве!»

Трубы трубять въ Новеграде, стоять стязи въ Путивле,[13] Игорь ждетъ мила брата Всеволода.[14] И рече ему Буй Туръ[15] Всеволодъ: «Одинъ братъ, одинъ светъ светлый — ты, Игорю! Оба есве Святъславличя! Седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска напереди. А мои ти куряни сведоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлелеяны, конець копия въскръмлени; пути имь ведоми, яругы имъ знаеми, луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени. Сами скачють, акы серыи влъци въ поле, ищучи себе чти, а князю — славе».

Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты,[16] И рече Игорь къ дружине своей: «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти, а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони да позримъ синего Дону». Спала князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи искусити Дону Великаго. «Хощу бо, — рече, — копие приломити[17] конець поля Половецкаго; съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».

Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди, свистъ зверинъ въста, збися Дивъ,[18] кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаеме, Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню,[19] и тебе, Тьмутороканьскый блъванъ.[20] А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону Великому: крычатъ телегы полунощы, рци, лебеди роспущени.

Игорь къ Дону вои ведетъ. Уже бо беды его пасетъ птиць по дубию, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости звери зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.[21]

О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!

Длъго ночь мрькнетъ. Заря светъ запала, мъгла поля покрыла, щекотъ славий успе, говоръ галичь убудися. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю — славы.

Съ зарания въ пятъкъ потопташа поганыя плъкы половецкыя и, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты,[22] Орьтъмами, и япончицами, и кожухы[23] начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ местомъ, и всякыми узорочьи половецкыми. Чрьленъ стягъ, бела хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие — храброму Святьславличю!

Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было онъ обиде порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, чръный воронъ, поганый половчине! Гзакъ бежитъ серымъ влъкомъ, Кончакъ[24] ему следъ править къ Дону Великому.

Другаго дни велми рано кровавыя зори светъ поведаютъ, чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому, итти дождю стрелами съ Дону Великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя, на реце на Каяле,[25] у Дону Великаго.

О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!

Се ветри, Стрибожи внуци,[26] веютъ съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, рекы мутно текуть, пороси поля прикрываютъ, стязи глаголютъ: «Половци идуть»; отъ Дона, и отъ моря, и отъ всехъ странъ рускыя плъкы оступиша. Дети бесови кликомъ поля прегородиша, а храбрии русици преградиша чрълеными щиты.

Яръ Туре Всеволоде! Стоиши на борони, прыщеши на вои стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными.[27] Камо, Туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посвечивая,[28] — тамо лежатъ поганыя головы половецкыя, поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя[29] отъ тебе, Яръ Туре Всеволоде! Кая рана дорога, братие, забывъ чти и живота, и града Чрънигова отня злата стола,[30] и своя милыя хоти, красныя Глебовны,[31] свычая и обычая!

Были вечи Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя.[32] Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сеяше. Ступаетъ въ златъ стремень въ граде Тьмуторокане, той же звонъ слыша давный великый Ярославь сынъ Всеволодъ, а Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Чернигове.[33] Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на Канину зелену паполому постла за обиду Олгову, храбра и млада князя. Съ тоя же Каялы[34] Святоплъкь полелея отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святей Софии къ Киеву.[35] Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие.

Половецкыи. Чръна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли!

Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ; жаль бо ему мила брата Всеволода.[36] Бишася день, бишася другый, третьяго дни къ полуднию падоша стязи[37] Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста, ту пиръ докончаша храбрии русичи: сваты попоиша,[38] а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось.

Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала Обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы[39] на синемъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена. Усобица княземъ на поганыя погыбе, рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себе крамолу ковати, а погании съ всехъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую.

О, далече заиде соколъ, птиць бья, — къ морю. А Игорева храбраго плъку не кресити! За нимъ кликну Карна, и Жля[40] поскочи по Руской земли, смагу людемъ мычючи въ пламяне розе.[41] Жены руския въсплакашась, аркучи: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!» А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле отъ двора.[42]

мечи; наступи на землю Половецкую,[44] притопта хлъми и яругы, взмути реки и озеры, иссуши потоки и болота. А поганаго Кобяка изъ луку моря,[45] отъ железныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ граде Киеве, въ гриднице Святъславли. Ту Немци и Венедици, ту Греци и Морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дне Каялы, рекы половецкия, рускаго злата насыпаша. Ту Игорь князь выседе изъ седла злата, а въ седло кощиево. Уныша бо градомъ забралы,[46] а веселие пониче.

А Святъславь мутенъ сонъ виде въ Киеве на горахъ. «Синочи съ вечера одевахуть мя, — рече — чръною паполомою на кровати тисове; чръпахуть ми синее вино съ трудомь смешено, сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно, и негуютъ мя. Уже дьскы безъ кнеса[47] в моемъ тереме златовръсемъ. Всю нощь съ вечера бусови врани възграяху у Плесньска на болоньи, беша дебрь Кисаню и не сошлю къ синему морю».[48]

И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола слетеста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припешали поганыхъ саблями, а самою опуташа въ путины железны. Темно бо бе въ 3 день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и въ море погрузиста, и съ нима молодая месяца, Олегъ и Святъславъ, тъмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма светъ покрыла: по Руской земли прострошася половци,[49] аки пардуже гнездо,[50] и великое буйство подасть Хинови.[51] Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеса Дивь на землю. Се бо готския красныя девы[52] въспеша на брезе синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю.[53] А мы уже, дружина, жадни веселия».

Тогда великий Святъславъ изрони злато слово, слезами смешено, и рече: «О, моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней седине!

А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго, и многовоя брата моего Ярослава, съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы.[54] Тии бо бес щитовь, съ засапожникы, кликомъ плъкы побеждаютъ, звонячи въ прадеднюю славу. Нъ рекосте: “Мужаемеся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ”. А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли соколъ въ мытехъ бываетъ,[55] высоко птацъ възбиваетъ, не дастъ гнезда своего въ обиду. Нъ се зло — княже ми непособие; наниче ся годины обратиша. Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми,[56] а Володимиръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глебову!»[57]

по резане.[60] Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти — удалыми сыны Глебовы.[61]

Ты, буй Рюриче, и Давыде![62] Не ваю ли вои злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными, на поле незнаеме? Вступита, господина, въ злата стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

Галичкы Осмомысле Ярославе![63] Высоко седиши на своемъ златокованнемъ столе, подперъ горы Угорскыи[64] своими железными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча бремены[65] чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ, отворяеши Киеву врата, стреляеши съ отня злата стола салтани за землями.[66] Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

А ты, буй Романе, и Мстиславе![67] Храбрая мысль носитъ ваю умъ на дело. Высоко плаваеши на дело въ буести, яко соколъ на ветрехъ ширяяся, хотя птицю въ буйстве одолети. Суть бо у ваю железныи паворзи подъ шеломы латинскими.[68] Тем и тресну земля, и многи страны — Хинова, Литва, Ятвязи,[69] Деремела[70] и Половци — сулици[71] своя повръгоша, а главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже, Игорю утръпе солнцю светъ, а древо не бологомъ листвие срони: по Роси и по Сули[72] гради поделиша. А Игорева храбраго плъку не кресити! Донъ ти, княже, кличетъ и зоветь князи на победу. Олговичи, храбрыи князи, доспели на брань.

Инъгварь и Всеволодъ, и вси три Мстиславичи,[73] не худа гнезда шестокрилци![74] Не победными жребии собе власти расхытисте! Кое ваши златыи шеломы и сулицы ляцкии и щиты? Загородите Полю ворота[75] своими острыми стрелами, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!

о шеломы литовския, притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кроваве траве притрепанъ литовскыми мечи. Исхыти юна кров, а тьи рекъ: [77] «Дружину твою, княже, птиць крилы приоде, а звери кровь полизаша». Не бысть ту брата Брячяслава, ни другаго — Всеволода,[78] единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра тела чресъ злато ожерелие. Уныли голоси, пониче веселие. Трубы трубятъ городеньскии.[79]

Ярославе и вси внуце Всеславли![80] Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени, уже бо выскочисте изъ дедней славе. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю: которою бо беше насилие отъ земли Половецкыи!

На седьмомъ веце Трояни връже Всеславъ[81] жребий о девицю себе любу. Тъй клюками подпръся о кони,[82] и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружиемъ злата стола Киевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ зверемъ въ плъночи изъ Белаграда, обесися сине мьгле, утръже вазни с три кусы: отвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.

На Немизе снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоце животъ кладутъ, веютъ душу отъ тела. Немизе кровави брезе не бологомъ бяхуть посеяни, посеяни костьми рускихъ сыновъ.

Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше; изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови[83] влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ Полотске позвониша заутренюю рано у святыя Софеи[84] въ колоколы, а онъ въ Киеве звонъ слыша. Аще и веща душа въ дръзе теле,[85] нъ часто беды страдаше. Тому вещей Боянъ и пръвое припевку, смысленый, рече: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду[86] суда Божиа не минути!»

— Давидовы, нъ розно ся имъ хоботы пашутъ.[88] Копиа поютъ.[89]

На Дунаи[90] Ярославнынъ гласъ[91] слышитъ, зегзицею незнаема рано кычеть.[92] «Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ[93] въ Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцемъ его теле».

«О ветре ветрило! Чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши хиновьскыя стрелкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ горе подъ облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?»

Ярославна рано плачеть Путивлю городу на забороле, аркучи: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозе землю Половецкую. Ты лелеялъ еси на себе Святославли носады до плъку Кобякова.[94] Възлелей, господине, мою ладу къ мне, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано».

Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале, аркучи: «Светлое и тресветлое слънце! Всемъ тепло и красно еси! Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вои? Въ поле безводне жаждею имь лучи съпря-же, тугою имъ тули затче».

отъ Великаго Дону до Малаго Донца.[95] Комонь въ полуночи Овлуръ[96] свисну за рекою — велить князю разумети: князю Игорю не быть! Кликну, стукну земля, въшуме трава, вежи ся половецкии подвизаша. А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростию, и белымъ гоголемъ на воду, възвръжеся на бръзъ комонь, и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца, и полете соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и обеду, и ужине. Коли Игорь соколомъ полете, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.

Донецъ рече: «Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа!» Игорь рече: «О, Донче! Не мало ти величия, лелеявшу князя на влънахъ, стлавшу ему зелену траву на своихъ сребреныхъ брезехъ, одевавшу его теплыми мъглами подъ сению зелену древу. Стрежаше его гоголемъ на воде, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрехъ». Не тако ли, рече, река Стугна: худу струя имея, пожръши чужи ручьи и стругы, рострена к усту, уношу князя Ростислава затвори дне при темне березе.[97] Плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславе. Уныша цветы жалобою, и древо с тугою къ земли преклонилося.

А не сорокы втроскоташа — на следу Игореве ездитъ Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие[98] ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ реце кажутъ, соловии веселыми песньми светъ поведаютъ. Млъвитъ Гзакъ Кончакови: «Аже соколъ къ гнезду летитъ, — соколича ростреляеве своими злачеными стрелами». Рече Кончакъ ко Гзе: «Аже соколъ къ гнезду летитъ, а ве соколца опутаеве красною дивицею».[99] И рече Гзакъ къ Кончакови: «Аще его опутаеве красною девицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны девице, то почнутъ наю птици бити въ поле Половецкомъ».

Рекъ Боянъ и Ходына[100] Святъславля, песнотворца стараго времени Ярославля: «Ольгова коганя хоти! Тяжко ти головы кроме плечю, зло и телу кроме головы», — Руской земли безъ Игоря!

Солнце светится на небесе — Игорь князь въ Руской земли. Девици поютъ на Дунаи — вьются голоси чрезъ море до Киева. Игорь едетъ по Боричеву къ святей Богородици Пирогощей.[101] Страны ради, гради весели.

дружине!

Аминь.

[1] ... Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова. — Игорь Святославич (1151—1202) был сыном черниговского князя Святослава Ольговича и внуком Олега Святославича (в «Слове» он назван Гориславичем).

[2] Боянъ. — Как полагают, он был певцом у князя Святослава Ярославича и творил в традициях норманнских поэтов — скальдов.

[3] ... старому Ярославу... — Ярославу Владимировичу — великому князю киевскому в 1016—1018 и 1019—1054 гг.

— Ο поединке тмутараканского князя Мстислава Владимировича с Редедей, князем касогов (предков черкесов), рассказывается в Повести временных лет под 1022 г.

[5] ... красному Романови Святъславличю — князю тмутараканскому, брату Олега.

[6] ... отъ стараго Владимера... — Вероятнее всего речь идет ο Владимире Святославиче (ум. в 1015 г.), а не ο Владимире Мономахе: в XII в. между его потомками и Ольговичами — потомками Олега Святославича шла ожесточенная борьба, и едва ли автор «Слова» поставил бы Мономаха в ряд с Игорем, представителем Ольговичей.

[7] Ο Бояне, соловию стараго времени!.. а князю славе. — Этот фрагмент в П и Е читается ниже, после слов: «... а любо испити шеломомь Дону». А. И. Соболевский, Н. К. Гудзий, В. Н. Перетц, И. П. Еремин, Β. Π. Адрианова-Перетц и другие исследователи полагают, что фрагмент этот при переписке «Слова» ошибочно попал не на свое место. За правомерность предлагаемой перестановки фрагмента говорит несколько фактов. Прежде всего, первая фраза переставленного фрагмента продолжает предшествующий текст («... наведе... плъкы... Α бы ты сиа плъкы ущекоталъ...»); во-вторых, ο затмении солнца при перестановке будет говориться в одном месте: Игорь видит затмение («Тогда Игорь възре на светлое солнце...»), решает пренебречь им, пускается в путь, но грозное предзнаменование как бы преследует его («Солнце ему тъмою путь заступаше...»). Если произвести перестановку, то оба соседствующих фрагмента начинаются одинаково: «Тогда Игорь възре...», «Тогда въступи Игорь...» В-третьих, в начале подражающей «Слову» «Задонщины» последовательность параллельных со «Словом» чтений соответствует тексту «Слова» с предложенной перестановкой.

[8] ... по мыслену древу... — Метафора в стиле песен Бояна. Образ «мирового древа», соединяющего небо и землю, знаком скандинавскому эпосу.

— Троян четырежды упомянут в «Слове» (см. также: «вечи Трояни», «на землю Трояню», «на седьмомъ веце Трояни»). Видимо, Троян — языческое божество; он упомянут в числе других языческих богов в «Хождении Богородицы по мукам» (см. наст. изд., т. 3).

[10] ... Игореви, того внуку... — Β Π и Ε после слова «того» в скобках написано «Ольга». По свидетельству Η. Μ. Карамзина, этого слова не было в рукописи, и, как можно его понять, оно добавлено издателями «для большей ясности речи»; однако, может быть, это была глосса (разъясняющая помета писца) на полях рукописи, и издатели лишь внесли ее в текст.

[11] ... Велесовь внуче... — По вероятной догадке И. М. Кудрявцева (высказанной им Д. С. Лихачеву) речь идет ο Бояне — внуке Велеса. Следовательно, языческое божество Велес, по представлениям автора «Слова», было также покровителем музыки или поэзии.

— За Сулой (левым притоком Днепра) начиналась половецкая степь.

[13] ... въ Ηοвеграде... въ Путивле... — Из Новгорода-Северского отправился в поход Игорь, в Путивле κ нему присоединился сын его Владимир.

— Всеволода Святославича, князя трубчевского и курского (ум. в 1196 г.); «Слово» называет его Буй Тур Всеволод.

[15] ... Буй Туръ... — Тур — дикий бык, зубр; тур выступает здесь как олицетворение мужества и силы.

[16] ... възре на светлое солнце... воя прикрыты. — Речь идет ο затмении 1 мая 1185 г.

[17] ... копие приломити... — всгупить в битву; здесь, как и во многих других месгах «Слова», мы встречаемся с традиционными воинскими метафорами или символами, такими, как «главу приложити» — погибнуть в бою, «испити шеломомь» из реки на вражеской земле — одолеть, победить врага.

[18] ... збися Дивъ... — Β П «въ стазби дивъ»; чтение «збися» предложено Β. Η. Перетцем. Див — видимо, фантастическое существо (вещая птица?).

— Автор как бы указывает крайние пункты огромной территории, которая разбужена предостережением Дива, и откуда спешат навстречу Игорю половецкие войска. Поморие — побережье Азовского моря, Посулие — левобережье Днепра, Сурож (ныне Судак) и Корсунь (Херсонес, окраине нынешнего Севастополя) — города в Крыму.

[20] ... Тьмутороканьскый блъванъ — вероятно, античная статуя или языческий идол, вблизи города Тмутаракани, на Таманском полуострове.

[21] ... чръленыя щиты. — Археологические раскопки и миниатюры древнерусских рукописей подтверждают, что щиты русских воинов окрашивались в красный цвет.

[22] ... паволокы, и драгыя оксамиты. — Шелковые ткани.

[23] Орьтъмами, и япончицами, и кожухы... — Ортьмаи епанча — разновидности покрывал, плащей; кожух — разновидностъ тулупа.

— половецкие ханы.

[25] ... на реце на Каяле... —Существует большая литература ο местонахождении этой реки. Некоторые исследователи полагают, что «Каяла»— метафорическое название реки «печали», от глагола «каяти» (см.: Словарь-справочник «Слова ο полку Игореве», вып. 2. Л. 1967, с. 179—180). Присоединяемся к тем исследователям, которые считают название Каяла (Каялы) тюркским гидронимом и ищут ее в районе города Славянска, отождествляя, например, с рекой Макатихой, притоком реки Голая Долина, впадающей в реку Сухой Торец.

[26] ... Стрибожи внуци... — Стрибог — языческое божество древних славян.

[27] ... мечи харалужными. — Харалуг — сталь особой выделки (булат?).

[28] ... своимъ златымъ шеломомъ посвечивая... — Дорогой княжеский шлем мог быть позолоченным, но характерно, что в «Слове» «золотыми» именуются многие предметы, относящиеся κ быту русских князей (шлем, седло, стремя, княжеский престол).

— Половецкие шлемы состояли из деревянных лубков, скрепленных металлическим навершием, поэтому ударом сабли их можно было «поскепать» — «расщепить»; шлемы названы аварскими, возможно, потому, что были сделаны по типу шлемов аварцев, обитавших на территории современного Дагестана.

[30] ... града Чрънигова отня злата стола... — Отец Игоря и Всеволода — Святослав Ольгович был черниговским князем.

[31] ... красныя Глебовны... — Всеволод был женат на сестре Владимира Глебовича Переяславского, внучке Юрия Долгорукого, дочери Глеба Юрьевича.

[32] Были вечи Трояни... плъци Олговы, Ольга Святьславличя. — Сопоставляются древние времена язычества, времена Ярослава Мудрого и годы, когда зачинщиком бесконечных междоусобиц выступал князь тмутараканский и черниговский Олег Святославич — дед Игоря (ум. в 1115 г.).

— Некоторые комментаторы «Слова» предлагают читать «Ярослав(ъ), а сынъ Всеволожь Владимиръ...» и видят здесь упоминание Ярослава Мудрого, который будто бы еще за два десятилетия до походов Олега (Ярослав умер в 1054 г.) предугадывал раздоры, которые возбудит этот князь. Такому пониманию текста, на наш взгляд, противоречит смысл всего пассажа, где рассказывается об одном эпизоде — войне 1078 г. Тогда Олег явился на Русь из Тмутаракани («Ступаетъ въ златъ стремень въ граде Тьмуторокане...») и вместе с Борисом Вячеславичем напал на Всеволода Ярославича. На Нежатиной ниве, под Черниговом, против Олега и Бориса выступили Всеволод, его сын Владимир Мономах, Изяслав Ярославич и сын последнего Ярополк. Речь идет, видимо, не ο Ярославе, а ο Всеволоде Ярославиче (форму «Всеволожь» исправляем на «Всеволодъ») и ο сыне его Владимире. Смысл слов «по вся утра уши закладаше въ Чернигове» остается неясным; вероятно, здесь имеются в виду какие-то военные мероприятия Мономаха: во время описываемых событий, по сообщению летописи, он овладел оборонительными укреплениями Чернигова. Β следующей фразе продолжено описание того же военного столкновения, во время которого погибли Борис Вячеславич и Изяслав Ярославич.

— Неясно, встречаем мы здесь осмысленное упоминание Каялы (параллелизм с событиями 1185 г.) или описку вместо «съ... Канины». Канин — ручей или река близ Чернигова, упоминаемый в Лаврентьевской летописи.

[35] ... Святоплъкь полелея отца... ко святей Софии къ Киеву. — Святополк назван здесь, вероятно, ошибочно: в летописи говорится, что тело убитого Изяслава сопровождал в Киев его сын Ярополк. Указание «Слова» на погребение Изяслава в соборе святой Софии подтверждают Софийская первая, Новгородская четвертая и другие летописи. Угорские иноходцы — венгерские лошади, обученные особой ходьбе, при которой делается шаг попеременно то обеими правыми, то обеими левыми ногами. На носилках, укрепленных между двумя лошадьми, перевозили раненых.

[36] Игорь плъкы заворочаетъ; жаль бо ему мила брата Всеволода. — Этот текст перекликается с рассказом Ипатьевской летописи: Игорь поскакал κ обратившимся в бегство отрядам ковуев, пытаясь вернуть их назад («плъкы заворочаетъ»), на обратном пути он был пленен, в этот момент увидел отчаянно сражавшегося Всеволода и «проси души своей смерти, яко дабы не видилъ падения брата своего» («жаль бо ему мила брата Всеволода»).

[37] ... падоша стязи... — Выражение «падоша стязи» означает, что войско потерпело поражение.

[38] ... кроваваго вина не доста... сваты попоиша... — Автор «Слова» использует эпический образ «битвы-пира».

— Обида (оскорбление, нанесенный Руси ущерб) здесь персонифицируется; изображение девы — олицетворения беды, встречается в миниатюре Радзивиловской летописи XV в.

[40] Карна, и Жля... — олицетворение скорби, горя; «карити», видимо, не просто оплакивать, но именно «оплакивать умерших» (см. в статье 1262 г. Ипатьевской летописи); слово «желя», в значении «плач по умершему, скорбь», также известно древнерусским памятникам.

[41] ... смагу людемъ мычючи въ пламяне розе. — Этот метафорический образ не совсем ясен; выражение «смагу мыкать» — «терпеть лишения», «испытывать невзгоды» до сих пор сохранилось в народных говорах Брянщины.

[42] ... емляху дань по беле отъ двора. — Половцы, разумеется, не собирали податей, они расхищали имущество, уводили пленных; здесь выражение «по беле со двора» — поэтический символ унижений, притеснений от иноплеменников.

[43] ... отецъ ихъ Святъславь... — Святослав был двоюродным братом Игоря и Всеволода, «отцом» он назван как старший по положению — киевский князь.

— Имеется в виду поход Святослава на половцев в 1184 г.

[45] Α поганаго Кобяка изъ луку моря... — Возможно, что Кобяк был ханом лукоморских половцев, обитавших в низовьях Днепра и далее на восток до побережья Азовского моря.

[46] ... градомъ забралы... — По верху земляного оборонительного вала (или крепостной стены), окружавшего древнерусские города, сооружались крытые галереи, защищенные с внешней стороны деревянным бруствером — заборолы; с них отстреливались от осаждающих защитники крепости. Городница — башня или часть городской стены.

[47] ... великый женчюгъ... дьскы безъ кнеса... — По народным повериям, видеть во сне крупный жемчуг предвещает слезы, а перерубленный или утраченный конек или кнес (матица, балка, скрепляющая доски крыши) — смерть. Паполома — погребальное покрывало, саван.

[48] Всю нощь... бусови врани... къ синему морю. — Одно из наиболее трудных для понимания мест «Слова». Плесеньск, как полагают, селение под Киевом, болонье — низкий берег Днепра, где располагался киевский Подол; «дебрь Кисаня», по догадке Н. В. Шарлеманя, ошибочно вместо «дебрь Кияня» — овраг в окрестностях Киева, конец фразы часто исправляют: «и несошася κ синему морю», но и в этом случае и грамматическая конструкция и смысл фразы остается неясным.

— Символическая картина рисует поражение князей Игоря и Всеволода (два солнца) и двух княжичей — видимо, Владимира Игоревича и Святослава Рыльского (два молодых месяца). Однако текст испорчен и, по мнению большинства комментаторов, требует перестановки нескольких слов. Β П это место читается так: «Два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и съ нима молодая месяца, Олег и Святославъ, тъмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма светъ покрыла: по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнездо и въ море погрузиста и великое буйство подасть хинови». Ясно, что в море погрузились не одолевшие в битве половци, а побежденные князья. Β Ипатьевской летописи тоже говорится, что русские воины «в море истопоша». Едва ли имена Олега и Святослава присутствовали в первоначальном тексте «Слова»: странно упоминание имен княжичей в символической картине, где имена старших князей правомерно заменены символами («два солнца»). Кроме того, едва ли автор «Слова» имел здесь в виду Олега, участие которого в походе предположительно, а не Владимира Игоревича. Поэтому в переводе эти имена опускаем.

[50] ... пардуже гнездо... — Половцы сравниваются с выводком гепардов, хищников, отличающихся быстротой бега. Гепардов знали на Руси; прирученных гепардов князья держали для охоты.

[51] ... великое буйство подасть Хинови. — Хинова упоминается также в числе народов, «подклонивших главы под мечи» русских; «хиновские стрелы» летят на воинов Игоря. Однако какой именно народ имеется в виду — неясно; одни исследователи полагают, что речь идет ο каком-то восточном народе, другие видят в хинове венгров.

[52] ... готския красныя девы... — Существует мнение, что имеются в виду готы, жившие на Таманском полуострове и в Крыму.

[53] ... поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю. — Согласно общепринятой точке зрения, здесь говорится об антском короле Бозе (IV в.), казненном готским королем Винитаром; но эта гипотеза представляется весьма спорной; более допустимо, что здесь имеется в виду какой-то половецкий хан, тем более что далее назван Шарукан, дед Кончака, разбитый русскими князъями в 1106 г.

— Здесь перечисляются, видимо, роды ковуев, кочевников тюркского происхождения, находившихся на службе у черниговских князей; ср. подобные перечисления родов и орд половцев в Ипатьевской летописи.

[55] Коли соколъ въ мытехъ бываетъ... — Имеется в виду не период линьки (когда сокол «мытится»), а сокол в зрелом возрасте. Характерно, что в поздней редакции «Повести об Акире», отразившей этот образ «Слова», говорится ο соколе «трех мытей» — то есть в расцвете сил.

[56] Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми... — Ο захвате половцами Римова и истреблении его жителей говорится в Ипатьевской летописи.

[57] ... Володимиръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глебову! — Владимир Глебович был тяжело ранен, когда оборонял свой Переяславль от половцев. См. об этом в Ипатьевской летописи.

[58] Великый княже Всеволоде! — Обращение κ Всеволоду Юрьевичу Большое Гнездо, князю суздальскому.

— Намек на походы Всеволода против волжских болгар.

[60] ... чага по ногате, а кощей по резане. — Ногата и резана — мелкие монеты; имеется в виду, что в случае победы над половцами пленники (кощеи) и пленницы (чаги) были бы очень дешевы.

[61] ... живыми шереширы стреляти — удалыми сыны Глебовы. — Как полагают, имеются в виду рязанские князья, сыновья Глеба Ростиславича, зависимые от Всеволода Юрьевича; значение слова «шерешир» неизвестно.

[62] ... Рюриче, и Давыде! — Рюрик и Давыд Ростиславичи. Рюрик был соправителем Святослава Киевского, Давыд — княжил в Смоленске.

[63] Галичкы Осмомысле Ярославе! — Обращение κ Ярославу Галицкому, на дочери которого был женат Игорь. Смысл прозвища Ярослава неясен.

— Карпаты.

[65] ... меча бремены... — Как пониматьэтот поэтический образ — неясно; речь идет, видимо, ο могущеетве Ярослава Осмомысла.

[66] ... стреляеши... салтани за землями. — Во времена «Слова» европейские страны готовились κ походу против султана Саладина, но крестовый поход 1193 г. произошел уже после смерти Ярослава (в 1187 г.), и летописец, упоминая ο самом походе, не сообщает об участии в нем галичан. Смысл намека автора «Слова» нам до конца не ясен.

[67] …Романе, и Мстиславе! — Роман — князь Владимира Волынского; какой именно Мстислав (Мстислав Ярославич Пересопницкий или Мстислав Всеволодович Городенский) имеется в виду — неясно.

[68] …железныи паворзи подъ шеломы латинскими. — «Паворзи» — ремешки, удерживающие шлемы; у шлемов европейского образца («латинских») они покрывались металлическими пластинками. Упоминание ο «латинских шлемах» — намек на связи волынских князей с Польшей.

— литовское племя.

[70] ... Деремела — возможно, также литовское племя.

[71] …сулици — короткие метательные копья.

[72] ... по Роси и по Сули... — Рось — правый, а Сула — левый приток Днепра, впадающие в него южнее Киева.

[73] Инъгварь и Всеволодъ, и вси три Мстиславичи... — волынские князья.

— эпитет соколов (крыло сокола состоит как бы из трех частей), с соколами в «Слове» часто сравниваются воины.

— Здесь имеется в виду вся степь, земли, населенные половцами.

[76] ... Изяславъ, сынъ Васильковъ — один из полоцких князей.

[77] Исхыти юна кров, а тьи рекъ... — одно из возможных прочтений этого испорченного места в «Слове» (в Π и Е: «и схоти ю на кровать, и рекъ»); смысл текста остается неясным, и перевод его не дается.

[78] ... Брячяслава... Всеволода... — Брячислав и Всеволод — сыновья Василька Володаревича, полоцкого князя.

— Имеется в виду, возможно, город Городец (недалеко от Минска). Неизвестно, какое событие имеется здесь в виду; возможно, что фраза оборвана.

[80] Ярославе и вси внуце Всеславли! — Эта конъектура, по мнению Д. С. Лихачева, соответствует содержанию «Слова»: автор призывает κ примирению всех русских князей — потомков Ярослава Владимировича и Всеслава Брячиславича (внука Владимира Святославича); в этом случае следовало бы читать: «Ярославли вси внуци и Всеславли!»

[81] Всеславъ — Всеслав Брячиславич, полоцкий князь (ум. в 1101 г.). Далее упоминаются различные эпизоды его бурной жизни: кратковременное правление в Киеве в 1068 г., когда он лишь «дотчеся» («дотронулся») копьем до великокняжеского стола, тайный побег князя от своего войска из Белгорода перед битвой с Изяславом, овладение Новгородом, битва на Немиге (под Минском).

[82] Тъй клюками подпръся ο кони... — Чтение неясное, в переводе его опускаем.

[83] ... Хръсови... — Хорс — древнерусское языческое божество; видимо, Хорс считался богом солнца.

— в Софийском соборе в Полоцке.

[85] Аще и веща душа въ дръзе теле... — Летопись сообщает, что Всеслав родился «от волхвования»; возможно, что ему приписывались какие-то сверхъестественные способности.

[86] ... ни птицю горазду... — Эти слова не понятны, предлагали читать «птицегоразду» — то есть умеющему гадать по полету птиц.

[87] ... стараго Владимира... — Вероятнее всего речь идет ο Владимире Святославиче (ум. в 1015 г.), а не ο Владимире Мономахе: в XII в. между его потомками и Ольговичами — потомками Олега Святославича шла ожесточенная борьба, и едва ли автор «Слова» поставил бы Мономаха в ряд с Игорем, представителем Ольговичей.

[88] ... стязи Рюриковы... имъ хоботы пашутъ. — Развевающиеся порознь бунчуки («хоботы») стягов Рюрика Ростиславича и Давыда Ростиславича Смоленского — символ княжеского «непособия»: Давыд отказался помочь брату в борьбе против половцев (см. Ипатьевскую летопись).

— Слова эти непонятны, возможно, что фраза оборвана.

[90] На Дунаи.. .— Здесь и далее («полечю... по Дунаеви», «девицы поютъ на Дунаи») название Дунай употреблено как поэтическое наименование реки вообще.

[91] ... Ярославнынъ гласъ... — Ярославна, дочь Ярослава Осмомысла, жена Игоря Святославича.

[92] ... зегзицею... кычеть... — У исследователей нет единого мнения ο том, с какой птицей сравнивается Ярославна: с кукушкой или с чайкой. Слово «зегзица» в древнерусском языке действительно обозначает кукушку, но в народных говорах на территории бывшей Северской земли оно применимо именно κ чайке; контекст «Слова» скорее указывает на чайку, птицу, живущую у воды, а эпитет «незнаемь», думается, указывает на то, что Ярославна причитает наедине.

[93] ... бебрянъ рукавъ... — Η. Α. Мещерский показал, что «бебрян» означало не «бобровый», а изготовленный из «бебра» — особого вида шелковой ткани.

— Ярославна вспоминает победоносный поход Святослава на лукоморских половцев (Кобяк - хан лукоморских половцев, кочевавших в низовьях Днепра и по берегам Черного и Азовского морей. Ο пленении Кобяка Святославом в 1184 г. вспоминает и «Слово ο полку Игореве»). Носады — речные суда с высокой носовой частью; на них перевозили воинов.

[95] ... отъ Великаго Дону до Малаго Донца. — Игорь находился в плену в вежах Кончака на реке Тор (правом притоке Северского Донца), поэтому Малым Донцом здесь названа, видимо, река Уды, а Великим Доном — среднее течение реки Донец.

— половец, помогший Игорю бежать из плена; в летописи он назван Лавром.

[97] ... река Стугна: худу струю имея... дне при темне березе. — Β П и Е иначе: «... и стругы ростре на кусту... затвори Днепрь темне березе». Принятая конъектура отвечает и грамматической конструкции фразы, и ее смыслу. Здесь вспоминается эпизод, рассказанный в Повести временных лет под 1093 г.: при переправе через реку Стугну (правый приток Днепра), которая в то время неожиданно разлилась («наводнилася велми» — говорит летописец, «рострена κ усту» — скажет автор «Слова»), утонул молодой князь Ростислав Всеволодович. Слово «стругы» значит здесь не «лодки», как думали некоторые комментаторы, а «потоки».

[98] ... полозие... — Β Π «по лозию», с переводом — «по сучьям»; полагают, что здесь упомянуты полозы — крупные змеи.

— Речь идет ο сыне Игоря — Владимире. Будучи в плену, он женился на дочери Кончака. Ипатьевская летопись под 1187 г. сообщает: «... приде Володимерь ис Половець с Коньчаковною, и створи свадбу Игорь сынови своему и венча его и с детятемь».

[100] Рекъ Боянъ и Ходына... Ольгова коганя хоти... — Это место одно из труднейших для толкования. Β П читается: «Рекъ Боянъ и ходы на Святъславля пестворца стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти». Видеть здесь рядом с Бояном второго певца — Ходыну предложил еще И. Забелин. Принято толкование, согласно которому «хоть» не «любимец», а «жена» (князя-кагана Олега). Если считать Бояна певцом скальдического типа, то для скальдов исполнение произведения двумя певцами прием традиционный (см. Шарыпкин Д. М. «Рек Боян и Ходына...». — Β кн.: Скандинавский сборник, XVIII. Таллин, 1973).

[101] ... къ святей Богородици Пирогощей. — Церковь Богородицы Пирогощей находилась в Киеве, на дороге, по которой князь Игорь должен был проезжать, возвращаясь из Киева домой.