|
Сказание Авраамия Палицына об |
О СМЕРТИ ИОСИФОВЕ
Ров же рыяй незлобивым и впадеся не въ яму, но в бездну мукъ и поноса, не от человекъ токмо, но и от Бога и прочим в наказание; да не дерзают з гонящими на Христа ратовати, но да претерпевают со Владыкою, якоже в мире, тако и в гонениих. Благая бо от руки Господня приахом, злых ли не стерпим, на искус предложенных намъ? И не хотяй волею с плачющимися плакати, той неволею от радующихся подсмеваемъ восплакася неполезно. И по таковем злопредательстве всезлобный от незлобивых вскоре на смерть не осудися, но дано бысть время тому на покаяние, иже недостоинъ сый жити едину черту.
Мнози убо злаго его совета утвержены крепости, писанием обличивше, на него предложиша; отмщение же даяй по правде низпосылает на него судъ, якоже на Ирода: [70] и по недузе тяжце живъ червьми изъяденъ бысть и прежде возвращениа в землю внутреняа проедена видяшеся. И от тайно надымаемаго сердца мысльми высокими на много пролитие крови, яко гнезда кипяху рогатыя плотоядцы. И нехотящаго Бога ради тружающихся помиловати, отирают блатолюбне плачющеся, но и тии устрашающеся отскачют, диво бо во очию всех бываше. И кто не почюдится, такову муку зряй? Во един бо час червь малъ, яко муха, ползя по плоти, возрасте с перстъ человечь и рожцама естество тленно извертевая. От ревения же того и вопля мнози, слышавше, сердцы сокрушахуся и, плачюще, поникше отхождаху. Промышляющеи же о нем вси уступиша и смрада немогуще обоневати, заткнувше ноздри, далече отстояху. Кости же от опухнутиа въ связании составех видими бываху. Не презревшеи же моления того плачевнаго и рыдания и послужившеи в телеси потребных не на мал часъ зловониемъ посмраждахуся и, скаредствующе, пометахуся: от воздохновениа его захватаху си уста и обоняние. И всякъ глаголаше: «Воистинну от Господа попущение се». И тако зле скончася. И его же совета таинодействуемаго способник Гриша Брюшина такоже зле скончася: утроба ему разседеся.
О ИЗМЕНЕ ДВОЮ СЫНОВЪ БОЯРСКИХ
Прельстиша же ся дети боярские переславцы Петруша Ошушков да Степанко Лешуков и на обычной выласки отскочьше от света во тму, и приложишася ко врагом Божиимъ, к литве и къ изменником; рекоша же сицевая гетману Сапеге и лютору Лисовскому: «Что убо будетъ нам, аще поведаем вамъ, да вскоре возможете обитель Сергиеву приати без крови?» Началницы же злобе обещевающеся великим имением одарити их и первейших въ славе вознести. Духу же диаволю теми усты действуему, рекоша: «Раскопайте, панове, берегъ пруда Верхнево и преимите от трубъ воду; то убо от жажди вскоре людие изнемогут и неволею покорятся вашей храбрости».
Обрадовани же бывше волцы от лисиц лукавых, и брань от стенъ уставляют, немедлено же промыслъ устрояютъ и, закрывающеся от града, дабы не видети тех творимаго умысла, хотение свое совершаху. Повелением же Александра Лисовского разрыша плотину Верхнево пруда и пустиша воду в Служень врагъ в речку Коншору.[71] Но молитвами великого Сергия чюдотворца немного истече темъ раскопаннымъ местом. Градстии же людие, дивящеся тех престатию ратованиа, исходяще к темъ раздражению; врази же в гонбу не даахуся и непоступни же от местъ беяху. Уже бо злодеи вызнавше градских людей наукъ, яко подсадою часто от них языки восхищают, и того ради крепце стрегущеся, да не увесться зло творимое ими.
Нецыи же охотники, изшедше нощию из града, ползающе тихо и на сторожи литвина вземше, во град введоша, и все умышление врагов всем услышано бысть. И в той часъ всем народом докопавшеся до труб, введеных во обитель чюдотворца, и извертевше во многих местех, и абие вода прудовая во град утече. Граждане же, паки изшедше из града в тое нощь, побиша всех сие зло деющих, литву и руских изменников, выпущающих воду. Воды же тоя нощи в монастыре пруды ископанныя наполнишася, и чрез монастырь протече вода на другую страну. И тако у литвы и изменников сий совет не збысться. На утреи же злодеи, узревше в пруде мало воды и своихъ избиенных, восплескавше руками.
О ИНОМЪ ИЗМЕННИЦЕ
В тое же нощь инъ сынъ боярской совету тех же злодеевъ, иже зло сие умыслиша, и видя творимое в дому чюдотворца, и ужищемъ по стене спустися, текий скоро ко врагом с вестию. Его же злодействующа не попусти Господь, и ногы его десныя жилы от поясницы разорвашася, и начат люте вопити окаянный. По его же гласу с стен слышавше и избегше, и взяша во град жива. От богопустныя же язвы в той час изверже душу свою.
О УМНОЖЕНИИ ВО ГРАДЕ БЕЗЗАКОНИА И НЕПРАВДЫ
Во время, в неже держими беяху всеми злыми во обители чюдотворца, тогда вси плакахуся и рыдаху и зле сокрушахуся, долготерпяй же о нас, сотворивый вся, не хотяй смерти грешнику, но даяй время покаянию и призывая грешники во спасение, подаде во граде сущим во осаде отраду велику от руки оскорбляющих. Отступиша бо литовские полцы и руские изменницы далече от стен градных и ктому в своих жилищех в табарех пребывающе. Рвы же своя и ямы, ископанныя ими близ града, оставиша. Сущии же во граде воиньские люди и народное множество по вся дни из града исходяще, ово прохлаждения ради от великиа тесноты, овогда же дровъ ради и измытиа портъ, иногда же на выласку к польским и литовъским людем и к руским изменником. И в сраждениих с ними в повседневных здрави отхождаху во обитель чюдотворца; овогда же и победители над ними показовахуся, молитвами чюдотворецъ Сергиа и Никона.
Егда же мало отдохнуша от великих бедъ, тогда забыша Спасающаго их и не помянуша пророка глаголюща: «Работайте Господеви со страхомъ и радуйтеся ему с трепетом».[72] Диаволъ же уразуме на ны просвещение лица Господня и тогда нудит насъ от славы Божиа отпасти, еже праздновати не духовно, но телесно, и торжествовати не в целомудрии, но в бестрашии, да тем Владыку в негодование на ся воздвигнем, якоже бо Ноя,[73] тако и Лота пианьством обруга,[74] и Давида[75] и Соломона в блудодейство низведе,[76] и люди израильтескиа, сквозе Чермное море прошедшая, чрез меру сытостию и игранием под землю низведе;[77] тако и зде сотвори лукавый.
Опоясующии бо ся мечем на радости часто вхождаху утешатися сладкими меды, от нихже породишася блудныа беды. От повседневных же вылазок всех приходящих по победах и по крови пианьством утешаху, от того же вся страсти телесныя возрастаху. На трапезе же брацкой иноцы и простии воду пиаху и воинствующих чинъ престати моляху. Но вси о семъ небрежаху. Еще же и се зло приложиша сребролюбственое.
Тогда бо вси всегда питаеми от дому чюдотворца, взимающе бо хлебы по числу кождо на себе, овии на седмицу, инии же по вся дни, и отдающе сие на сребро, сами же всегда в трапезе питахуся. Нужда же бе тогда иноком в хлебне монастырстей строящим, и не можаху успевати на потребу ратным, и не имуще сна ни покоя день и нощь; и всегда от жара пещнаго и от дыму курениа очи тем истекаху. Такоже и меливо зело нужно беяше. Людей убо множество, жернов же мало; не чаяху бо людие на много сидению быти и легце седоша во осаду. И дванадесят гривенъ от мелива от четверти дааху, и мало вземлющих. В день бо всегда из града исхождаху, в нощь же о стражи градстей трезствоваху. И ихже в плене имаху от руских изменников и от поселян, такоже и от християнских жен и от служних работниц оставшихся и от прочих, те имъ мелцы беяху, но в нужах осадныхъ и тии помираху вборзе.
«Престаните, господие и братие, — глаголаше, — от таковаго неразсуждениа и простоты и не взимайте чрез потребу свою. А иже вземлющеи от вас не истощевайте в пустошь, но со спасениемъ соблюдайте. Не вемы бо, господие, на колико протягнется сидениа нашего во осаде. И вам же кая полза истощити напрасно житницы чюдотворца?» И много о сем моляще. Они же небрегше и вопреки глаголаху: «Велико ли вам, еже взимаем излишнее? И аще пороко очима вашима, то престанем имати. Вы же с сопротивными, якоже хощете, да творите». И того ради умолчаша, рекше: «Да зрит се Сергий чюдотворецъ!»
И потом является чюдотворецъ Сергий, об руку стоя Никона, от датошных людей двема галицким казаком. И глагола имъ Никон чюдотворец: «Се прииде великий Сергий!» Тии же зрят чюдотворца, на посох поникша лицем, и глагола Никон има: «Возвестита всем во осаде седящим, се глаголетъ Сергий и Никонъ: „Что лукавствуете к нам неправедно и почто, лишняа вземше, отдаете на помет сребра и на пианство? И что ругаетеся мучающимся у огня в пекарни? Или не смыслите сего, яко потъ тех кровь снедаете? Внимайте же себе, яко обругани имате быти чревом и от него вси зле скончаетеся”». Тии же галичане казаки всему воиньству вся сия возвестиста и с плачем моляста всех. И вси людие посмеяшася има и проплюваша глаголы их. Они же от того дни и до отшествия враговъ в плачи и во унынии хожаста.
Хлебом же преизобилна тогда обитель чюдотворца. И аще и кровию дрова куповаху, но от пианьства не престаху. Блуду же и прочим злымъ умножавшимся всюду, увы, и того ради отчаяние многим внимашеся. В ров убо глубокъ блуда впадоша вси, от простых чадий даже и до священьствующих. Увы, о горе люте, о напасть, и беда, и зло лютейшее! Труды без ползы, мучение без венца, пождание несовершено! Терпение не до конца — аггеломъ слезы, Владыце гневъ, врагом радость.
Да идем ныне, братие, тонких бесовских запинаний ко обличителю[78] и да услышим того к нам глаголюща сице: «Которым нравом и образомъ нашего друга свяжем? Прежде даже свяжем, разрешается, и прежде суда с ним примириваемся и прежде утомлениа покаряемся. Како возненавидимъ, егоже естеством любити обыкохомъ? Како свободимся, емуже во веки связахомся? Како упраздним, иже с нами востающаго? Како покажем нетленна, тленно приемше естество? Что благо рцемъ иже благоприемшему изветы? Аще свяжемъ воздержанием и осудим ближняго согрешающа, тому паки предани будем и сами в таяжде впадем. Аще осуждати престанем, то сего победимъ. Возвысивше же ся сердцемъ низсведени сим от небесъ чистоты во адъ страстей. И споспешник есть и ратникъ нам, и помощник и соперникъ, и друг и наветник; и угодие приемля, ратует, и истааем, изнемогает, и упоковаемъ, безчинствует, и сокрушаем, не терпит; аще опечалим, то в беде есмы, и аще уязвим, не имеем с кимъ добродетели стяжати. И егоже отвращаемся, того и любим». Что се еже о нас таиньство? Како себе врази и друзи есмы? 0 семъ же да внимаемъ себе, како невоздержаниа ради начаша людие вси во истление сходити.
устроившеся к стенам обители святаго ударяются. Внезапному же возшумению бывшу, и мужие оружницы к сопротивным исходят, и недоведомаго ради приближениа враговъ руце правоверным трясущеся и лица тем изменяхуся. Исходящеи же с сомнениемъ зрят противу себе борзо шествующа иже на вратех от церкви святаго чюдотворца Сергиа, старца святолепна и сединами совершена и глаголюща к нимъ: «Что трепещете? Аще и никто же от васъ не останется, не имат предати Богъ святаго места сего, и не будет услышано во вразех, яко „пленихом обитель Пресвятыя Троица”. Мужайтеся, не ужасайтеся. Рцете же во обители всем, яко нечисто живущеи во святем месте семъ погибнут. Не нечистыми Господь спасет место сие, но имени своего ради без оружиа избавит!» И невидим бысть.
И разумеша людие самого чюдотворца. Сие же явление всем услышано бысть о сем. Но кто избавит человека от смерти телесныя и душевныя? Колико и сам Господь уча люди еврейския, но не послушаша и до конца погибоша. Тако-же и зде бысть непослушающимъ началниковъ святаго места сего.
О МОРУ НА ЛЮДИ
Ноября же от 17 дни явлься моръ в людех и протяшеся до пришествиа Давида Жеребцова.[79] Образ же тоя болезни в нужных осадах ведом, юже нарекоша врачеве цынга. Тесноты бо ради и недостатков сиа случаются, наипаче же от вод скверных, не имущих теплых зелий и корений поядающих ражающийся гной во утробах. И не имущихъ водокъ животных, распухневаху от ногъ даже и до главы, и зубы тем исторгахуся, и смрад зловонен изо устну исхождаше, руце же и нозе корчахуся, жиламъ сводимым внутрь и внеюду от язв кипящих. И теплицъ не имущим в пособь симъ телеса острупляхуся; и желудку необыкшу к нерастворению приятия затворяющуся, и непрестаненъ понос изнемогшим до конца и не могущим от места на место преити, ни предвигнутися. И согниваху телеса их от кала измету и проядаше скверна даже до костей, и черви велицы гмизяху. И не бе служащих у многих ни жажду утолити, ни алчющих накормити, ни гнойным струпом пластыря приложити, ни превратити на страну, ни червиа отмыти, ни отгнати скотъ стужающий, ни вон извести прохладитися, ни подъяти, еже бы мало посидети, ни уста пропарити, ни лице, ни руце умыти, ни от очию праха оттерьти. А иже еще воздвижущеи руце и тии уста и очи нечистотою оскверневаху. И прежде смерти от стуку и от ветръ и от движений всяких мнози прахом посыпаны быша, и не бе познавати тех в видъ зрака. Имущеи же сребро или иныя вещи и отдаяху на купование нуж потребных, ястия и питиа. И колико на потребу, толико и за службу. И со слезами моляще таковех, но всякому до себе прииде, о прочих же не брежаху. И аще бы не истощили житницъ дому чюдотворца и погребов не испразднили, то и вси бы измерли во второе лето во осаде седяще.
И тогда бе не едина беда и зло: внеюду — мечь, внутрь же юду — смерть. И не ведуще же, что сотворити: или мертвых погребати, или стенъ градских соблюдати; или с любовными своими разставатися, или со враги полма разсекатися; или очи родителем целовати, пили своя зеницы на извертение предаати. И неимущеи сродныя крове и тии от стен градных не исхождаху, но ту смерти от противных ожидаху, и един путь къ смерти, глаголюще, отовсюду. И единем токмо утешающеся ко врагом храбрым ратоборством, и друг друга на смерть поощряху, глаголюще: «Се, господие и братиа, не род ли нашь и други погребаются? Но и нам по них тамо же ити. И аще не умрем ныне о правде и о истинне, потом всяко умремъ же без ползы и не Бога ради».
храм Пресвятыя Богородица честнаго и славнаго ея Успения по вся дни мертвых наполняшеся. От могил же исперва по рублю за выкопъ емлюще, и потомъ по два и по три, таже и по четыре и по пяти даяху, но не бе кому уже приимати, ни копати; и во едину могилу и яму погребаху по десяти и по двадесяти, и двоицею сугубо и вяще. И четыредесят дней бе мракъ теменъ и смрад золъ. И идеже изношаху мертвых, и за ними плачющихся сонмы хождаху; от утра и до вечера бяше погребение мертвым. И не бе покоя, ни сна ни во дни, ни во нощи не токмо болным, но и здравым. Овы убо надумирающими плачюще, ови же над износимыми, инии над погребаемыми; и множество полкъ, кождо где стояще, плакахуся. И от непокойна сна аки шалны хождаху вси.
И преставишася тогда братии старых во обители 297 братов, а новопостригшихся тогда боле 500. Чинъ же священнический до конца изнеможе от многаго труда болных и умерших и умирающих. И очи иереомъ отяготени бысте, и держаще ихъ силою над немощъными. И тако вси иереи скончаша же ся, и мало от священнаго чина — на возвещение токмо — осташася. И воиньствующихъ чинъ уже начатъ изнемогати, и мали нецыи от смертнаго часа избавлени быша. И многыя сироты, девы, и вдовицы, и отрочата осташася, а имиже мощно всяко промыслъ строити, тии помроша. И не к ползе же кои, но на хлеб едоки, осташася, и тии оздравливающеся въ претыкание бяху великого греха.
И бе же тогда зол смрад, не токмо в келиях, но и по всему монастырю, и в службах, и во святых церквах: ово от немощных человекъ, ово же и от скот умирающих; всяко бо животно не призираемо и растерзахуся между собою. И водотечныя трубы дождя ради и грязи костми животныхъ даже доселе зарушишася. И боле ста возовъ всякихъ портъ изо обители изведше и в ровъ ввергше. Дающе же от воза по полутора рубля, но мало вземлющих, вший ради и червей и смрада ради злаго. И сиа вся вне обители, с нужею извезше, сожигаху.
И всех у Живоначалной Троицы во осаде померло старцовъ, и ратных людей побито, и померло от осадные немощи слугъ, и служебников, и стрелцов, и казаков, и пушкарей, и затинщиков, и галичан, и датошных и служних людей 2125 человек, кроме женска полу и недорослей и маломощных и старых.
О ПОСЛАНИИ КЪ ЦАРЮ ВАСИЛИЮ С МОЛЕНИЕМЪ
людей мало число оставшеся, и ниоткуду помощи чающе, и престаху исходити из града противу ратных во много время. И о семъ велика бысть радость врагом, литовским людем и руским изменником, видяще бо всегда погребаемых и слышаше плач великъ во граде о умирающих. Ови же, на древие восходяще высоко, с Терентиевские рощи сматряху во град и радовахуся о погибели христианьстей и веселяхуся и дерзостни быша на брань; и близ стенъ градных прискачюще, на брань зовуще, поносными глаголы, аки камением, мещуще на граждан. Извнутрь же града о сицевых в недоумении быша.
И тако, советовавше со архимаритом Иасафом и з старцы, посылают къ царствующему граду х келарю Аврамию. Старецъ же во отписках о обители видев ужасеся и напред хотящая не на добро збытися разуме и все предложивъ пред царя, да разсудит праведное; и моляще всегда, да не одолеют врази дому чюдотворца. Скипетроносецъ же словом дая, делом же не производя, понеже велика беда царствующий град тогда обдержа.
Старецъ же бояшеся напред злу уже содеятися и совершеное оскудение людми дому святаго все изъявляа. И еще самодержецъ дни притязует скорби и пождания и по входех и исходех к молению старца не преклоняяся; кровь бо всегда пред стенами царствующаго града лияшеся. Келарь же братию царевых моляше, но и теми ничто же бысть полезных. И потом патриарха и всю полату царьскую подвиже, показуя тем пишемая от обители, яко по месячнем времени конецъ будет от нужи прискорбных граду. Патриархъ же со всемъ освященным собором молят царя, глаголюще ему: «Аще, царю, взята будет обитель преподобнаго, то и весь предел Росийский до Окиана моря погибнет, конечне же Москве теснота будет». И едва на слезы келаря преклонися. И в помощь посла атамана Сухана Останкова, а с ним казаков 60 человекъ, да зелиа 20 пудов, а келарь Аврамей отпустил троецких слуг 20 человекъ, Никифора Есипова с товарыщы.
О УТЕШЕНИИ ЧЮДОТВОРЦА ЯВЛЕНИЕМЪ ИЛИНАРХУ
И иже утешаяй въ скорбех великий чюдотворец Сергий паки является пономарю Илинарху и глагола ему: «Рцы братии и всем страждущим во осаде: почто унывают и ропщут на держащаго скипетръ? Азъ неотступно молю Христа Бога моего. А о людех не скорбите: людей к вам царь Василей пришлет».
во обитель чюдотворца пришедше. Токмо четырех казаков его ухватиша. Лисовъской же повеле их казнити против града Сергиева монастыря. Воеводы же, князь Григорей да Алексей, против тех четырех казаков повелевше вывести литовъских полоняников и казнити на горе старой токарни надо врагом 42 человека, а казаков противъ Лисовского табаръ у Верхнево пруда на взгорке 19 человекъ. Сего же ради литва и казаки Лисовъского приидоша убити, и избави его от смерти Сапега.
О семъ же злии ратоборцы острейши наостряют оружиа, и злейши тем разъяряющеся сердца; и нощь тем, яко день бываше, и другъ друга возбужаху и стрежаху толико крепце, яко никако же прополсти сквозе ихъ возможно. И боязнь их велика обдержаше о проходе Суханове, и стрежаху, другъ друга держаще, дабы никакова вестника ни от града, ни во град не пропустити. Во осаде же печаль на печаль и скорбь на скорбь возлагашеся, и братиам всем во обители лица на землю преклонше, унынием одолевахуся, болезнем же и смерти во граде люте належащи. Возрадовавше же ся мало о пришествии слугъ и казаков, но и тии мало-помалу начаша изнемогати и умираху. И мало сущи число осташася ихъ. И бысть во граде скорбь велика, утешениа же отвсюду не обретаху, токмо имуще утешение милость Божию и чюдотворца молитвы.
Еще гневу Божию не преставшу и многим скорбию немощи одержимым, во едину от нощий во сне является великий чюдотворецъ Никонъ понамарю Илинарху, глаголя сице: «Повеждь болящим людем: се падет снегъ в сию нощь, и хотящеи исцеление получити да трутся тем новопадшимъ снегом. Рцы же всемъ людем, яко Никон сказа се». Илинархъ же воспрянувъ трепетен и наутрия поведа всем людемъ. И по глаголу чюдотворца Никона паде новъ снегъ; и иже веру сему емшеи и тем снегомъ тершеся, и от тех мнози здравие получиша.
О НЕВЕДОМЕМЪ ПЕНИИ ВЪ ЦЕРКВИ УСПЕНИА ПРЕСВЯТЫА БОГОРОДИЦА[80]
внезапу многих гласы поющих, мужескиа и отроческиа. Он же смотряше всюду, где поют, и разслыша воспевающих въ храме велицем Пресвятыя Богородица честнаго и славнаго ея Успениа. Той же сторож и прочих возбуди, да не соблазнится о сих. Нецыи же от них реша, яко по умерших пение се, всегда бо храм полнъ бяше мертвых отпеваемых. Паки же глаголаша, яко никогда же нощию с вечера не отпевают умерших. «Или утренее пение начатся? Но не у приспе время утренняго пениа». И глаголюще: «Еда некоея ради вещи собравшеся людие, и молебная исправляютъ. Но не по чину молебнов гласы исходят, и ни тако, якоже иноцы или яко же мирстии, но зело красно и множество поющих немолчно и безпрестанно и гласы громны». Таже рекше к себе: «Шедше, да увемы известнее». И текше до дверей церковных къ храму Пресвятыа Богородица, и гласу не бысть. И усумневшеся, борзо отидоша ко оставшимся на сторожи и снизу к высоте воскликнувше на храме стоящим, глаголюще: «Се вси соблазнихомся: несть пениа и никакова гласа въ церкви Успениа Пресвятыа Богородица!» И долу стоящеи ужасахуся, гласы бо пениа пакы слышахуся имъ. Тии же с высоты глаголюще: «Что смущаете нас? Се не гласы ли пениа еще суть? И егда снидосте от нас, а пение гласов не преста». Снидоста же и тии с высоты и на глас идоста и пение слышаху, пришедше же къ дверем церковным, и ничто же не слышаша. И возвратившеся реша: «Не туне пение се, братие!»
Егда же отоидоша, паки слышаша пение. И шедше, возвестиша о семъ воеводе. И въскоре мнози пришедше, и не слышаша никакова гласа, ни шума. И ужас многих обият о семъ. Таже по обычаю ко утрени начаша благовестити.
О ЗАСЫЛКЕ ОТ ПАНОВЪ ТРУБАЧЕА ПАНА МАРТИЯША
Видяще же врази, яко не успеваетъ совет их лукавый, но разрушается. Тем же и мнози многажды с лестию приеждяюще и творящеся приятелствующе и многажды сказующе деемая и умышляемая ими. И истинно безо лжи тако бываше по их скаске. И немощнии от пианьства просяще опохмелитися. Троецкое же воинство сиа возвещающе архимариту и воеводам, и повелениемъ их приемше от чашника с погреба меду, и исхождаху к паном с питиемъ, дабы кого чим уловити от них. Они же пивше и отхождаху. Иногда же нецыи от них, вино принесше, меду прошаху на него. И такова дружба без беды не бываше, обоимъ обманывающимся людем: или убо кого возмут въ языки, или убиютъ.
Сопеге же окаянному беяше трубачей люторъ, Мартияшь именемъ, зело верен, и той, укреплен от Сопеге, посылается с похмельными ко обители чюдотворца опохмелитися просити меду. И по обычаю лщениа ятъ бысть и приведен во обитель святую готов врагъ, сам сый вдадеся. Приведену же бывшу к воеводам, и по научению Сопеги поведа за собою добрыя речи и годны всемъ во осаде. И того ради не бысть убиенъ. И по днех преходящих вся збывахуся по его речемъ. И впред инаа кая речет, то вся збывахуся. Извести же о себе, яко и грамоте полской гораздъ, и переводити писание добре свесть. О семъ угоденъ бысть воеводам. И поносяше зле емлемым во языцех и ругаяся вере своеи аки нелицемерно. Входя же и исходя пред воеводою, начат же на выласки исходити; и служа нелицемерно, бьяшеся крепко и от всех почитаемъ и любим беяше. И ходя с воеводою по граду и в башнях, и к пушкам и к пищалем, прицелей смотряше и праве прицели устрояше, и много пакости литовским людем и руским изменником от него бываше; и вопреки многажды с воеводы глаголаше, и на его словесех сбывашеся. Аще ли же когда кто ослушается его, то зло случашеся. Воевода же князь Григорей яко родителя своего почиташе и во единой храмине почиваше с ним. И ризами светлыми одеян бысть, и не бе слышати о немъ слова лукава, и мнози правдодеяниа его ради стыдяхуся его. И всяко недобро творимое о промысле ратном извещаше князю и, аки зело скорбя, лицемерствоваше. И уже начат князь и нощию посылати его досматривати стражбы, и никогда же солга воеводе ни в чем.
По нем же и другий панъ предадеся, немъ сый и глух, егоже паны Мартьяшем же нарицаху. И той Мартьяшъ зело яростен и силен бе и послужи в дому Пресвятыя Троица якоже истиннии христиане. Толико же знаменитъ бе в поляках и во изменницех, яко и храбрии не смеюще нань наступати. Неции же, именемъ его страшаще, прогоняху нечистивых, и пешь коннаго не бояшеся. Глухоты же ради своея на боех вертяшеся и обзираяся, дабы не убиенну быти откуду. На приступех же никто же поспешен таковъ явися камениемъ метати, якоже сей немко; аще ли же оружием когда бияся, то жилы рукъ его скорчевахуся и едва разводящася, и не могий в руку своею держати ничтоже. Се же дивно беяше, яко нем сый и глух, но како разуме о велицем богоносном отце нашем Сергии: приходяще бо къ церкви Пресвятыя Троица и не дерзая входити въ святую церковь, но противъ гробу чюдотворца едину половину двери отворяа и воздеваа руце и немуя велми с плачем, и ударяшеся о помостъ пред церковию. Неведомо же, по явлению или от смерти бегая предася, или просто случаем, един се Господь весть. Той же Мартьяшь немко вместо глагола рукама розводя и немуя, указуя персты о вещи какой, или о деле творимом, или человека или животно сказуя, персты же начертая. И близ бе воевод, и все разумеваху воеводы указание его в немовании.
Сима же двема литвяком случися быти на обеде у слуги Пимина Тененева, и по обеде начаша играти тонцы. Во игрании же том отскочи той немко пан от Мартьяша и нача зубы скрежетати нань и плюваше к нему. Той же литвякъ, очима нань недобре позревъ, и искочи скоро вон. Прилучшии же ся ту не разумеша между има бывшаго. Немко же скоро побежа ко князю Григорию Борисовичю и прискочив слезен и ударися чрез обычай пред ним и начертая рукама взяти того пана повелевая. Князь же истязуя вины нань, он же по кулаку кулаком биаше и хватая рукама стены келейныя и на церкви и на службы монастырския и на стены градския указуя и начертая на воздух всему взметнутым быти, и воеводамъ указуя посеченым быти и всем в обители сожженным быти. Сиа же князь разуме от него, и Мартьяша сохраншася поимаша и многими муками и огнем едва доведашася.
И поведа той окаянный Мартьяшь всю измену свою. Хотя бо той злодей у пушекъ иззабити затравы, а порох прижещи; и еще сказа, яко и нощию с паны под стену приходящими часто беседоваше, единым словомъ разум тем подавая на стрелах грамоты тем низпуская. В нощь же ту окаянный хотяше поляков на стену немногих впустити, с ними же пакость содеяти наряду и зелию, а прочим присрочил къ приступу готовым быти. Но всещедрый Господь Богъ нашь, не нас ради окаянных, но имени своего ради святаго и за молитвъ угодников своих Сергиа и Никона, от таковаго тайнаго умышлениа избави нас. И воспевше тогда вси благодарьственыя песни всех защитителю и Господу Богу и его угодником Сергию и Никону чюдотворцем.
Той же панъ немко, не вемы, что ради, изменилъ, отоиде в литовскиа полки; или сего ради, яко обойдоша его на нижнем огороде пешие руские изменники. Онъ же видевъ, яко убиенну быти ему от них, замомотовав и шапкою махая, предася к ним. Они же ограбиша его, беша бо на нем ризы преже помянутаго Мартьяша трубача. И пребысть в станех литовских неколико дней, паки возвратися к дому чюдотворца и паче прежняго ратоваше по християнехъ на литву и на изменники руские.
Охрабри же тогда великий чюдотворец Сергий во осаде слугу Ананию Селевина, егда уже во обители чюдотворца храбрии и крепции мужие падоша, овии убо остриемъ меча от иноверных, инии же во граде прежереченною ценгою помроша. Той же Ананиа мужествен бе: 16 языков нарочитых во осаде тогда сущии во град приведе, и никто же от силных поляков и руских изменников смеюще наступати нань, но издалече ловяще из оружиа убити. Вси бо знааху его и от прочих отлучающеся на того ополчевахуся. И по коне его мнози знающе, толик бо скоръ конь той, яко из среды полковъ литовских утекаше, и не можаху постигнути его. И с выше помянутым немком во исходех на бранех часто исхождаху. Той бо немко всегда с ним пешь на брань исхождаше, и роту копейных поляковъ они же два с луки вспять возвращаху. Александръ же Лисовской, некогда видевъ того Ананию ратующа противу себе, и выйде против его, хотя его убити. Ананиа же борзо ударив конь свой и пострели Лисовского из лука в високъ левой, с ухом прострелив, и опроверже его долу, сам же утече из среды полков казачихъ; бе бо из лука гораздъ, такоже и из самопала.
Прилучи же ся тому Анании чернь отимати от поляков в прутии, и от двою ротъ отторгаему уже от дружины его, и бегающу избавитися. Немко же во пнех скрывся и зряше нестроениа Анании; имеяше же лукъ в руку и колчанъ великъ стрелъ; и искочив, яко рысь, и стреляюще по литвякех и бияшеся зле. Литвяки же обратившеся на немка, и абие Ананиа исторжеся к нему, и вкупе сташа. И многих поранивше самех и бахматов, отидоша здравы, токмо конь под Ананьею раниша.
Поляки же едино советовавше, да убиютъ коня под Ананиею, вси бо ведяще, яко жива его не взяти. Егда же исхождаше Анания на брань, то вси по коне стреляюще. И тако на многих выласках конь его шестию раненъ бысть, и в седмый смерти предан. И начат Ананиа охуждатися на бранехъ. Потом же Ананию раниша ис пищали по нозе, по болшому персту, и всю плюсну раздробиша; и опухну вся нога его, но еще крепце ратовашеся. И по седми днехъ по той же нозе по колену раненъ бысть. И тако крепкий муж возвратися вспять. И отече нога его до пояса, и по днех малех скончася ко Господу.
О МОСКОВСКОМ СТРЕЛЦЕ НЕХОРОШКЕ И О НИКИФОРЕ ШИЛОВЕ
И видевше Лисовского вооружена зело броньми, копие же в руку своею имея, и разгарающеся оба сердцем, страшающе же ся лютости его. И возревше на храм Пресвятыя Троица, призывающе на помощь великаго Сергия чюдотворца, искочше на меринех своих: Никифоръ Шиловъ уби под Лисовским бахмата, Нехорошко же удари его копиемъ в бедру. Объяты же бывше от казаков троецким воиньством и от многих противных невредими быша молитвами великого чюдотворца Сергиа. Той же Никифор Шиловъ и Нехорошко ведомы бойцы беша, на многих выласках объявляющеся, бьющеся крепко.
О ПРИХОДЕ ВО ОБИТЕЛЬ СХОДНИКОВ КАМЕНОСЕЧЦОВ 3 ГРАМОТЫ ОТ КЕЛАРЯ АВРАМИА
Месяца майа въ 7 день в четвертом часу нощи пришли в Троецкой Сергиевъ монастырь сходницы троецкие, каменосечцы Шулешь Шпаниковъ да Гаранька, присланы с Москвы з грамотами от келаря старца Аврамиа Палицына. А пишет в грамотах архимариту Иасафу з братьею и государевым воеводам и к воиньству и ко всем осадным людемъ, православному христианству, чтобы попомнили крестное целование, стояли бы противъ неверных крепко и непоколебимо, жили бы неоплошно, берегли бы ся накрепко от литовских людей.
На память же святаго и всехвалнаго апостола и еуаггелиста Иоанна Богослова, месяца майа въ 8 день, архимарит Иасафъ и воеводы приговорили въ храме Пресвятыя Богородица честнаго ея Успениа въ пределе освящати храм во имя иже во святых отца нашего Николы чюдотворца, въ праздник его, майа въ 9 день, еже и сотвориша въ славу в Троицы славимому Богу. И от того дне дарова Господь Богъ нашь православным христианом милость свою. И мнози болныя начаша от недуг своих оздравливати, благодаряще Пресвятую Троицу, Отца и Сына и Святаго Духа, такоже и Всенепорочней Владычице Богородице благодарственыя песни возсылающе и восхваляюще святаго и великого апостола и еуаггелиста Иоанна Богослова и великого архиереа чюдотворца Николу, и светилникъ великих росийских, Сергиа и Никона чюдотворцов, яко святых ради молитвъ их исцеление бысть болезнем злымъ и облегчение. И смертоносие от того же дне почася в людех преставати. Оставъшии же ся от смертоносиа здравии по вся дни ходяще из града на брань к литовскимъ людем, и бьяхуся со усердиемъ, и милость Господня помогаше им.
Месяца майа въ 27 день паки в Сопегиных табарех и Лисовского бысть шум великъ, играюще во многиа игры и до полудни. С полудни же начаша литовския люди подъежжати под град, сматряюще стен и часто подзирающе. Такоже начаша готовити места, где быти пушкам ихъ и пищалем. И скачюще на бахматех, машуще мечи своими на град, яко грозяще. К вечеру же начаша скакати конные многие люди и з знамены по всем полям Клемянтеевским. По семъ же и Сопега вышелъ со многими полки вооруженными и паки скрышася в табары своа.
Оставшее же ся троецкое воинство, видяще на град лукавое позирание, уразумеша лютый совет их къ пролитию крови и непщеваху быти приступу. И тако готовящеся на брань. Беша бо мали числом суще. И готовяху на стенах вар с калом, смолу, камение, и прочее, иже к тому времени пристрояюще, и подошевной бой очистиша.
И егда бысть вечеръ уже, окаяннии же литовские люди и руские изменники лукавствующе хотяще к стенам градным приити тайно и ползающе, аки змия по земли молком, везяху приступныя козни: щиты рубленые, и лестницы, и туры, и стенобитныя хитрости. Градстии людие вси взыдоша на стены, мужеска полу и женьска, и такожде западше, ждаху приступу.
И абие с Красной горы возгремеша изъ огневово верхового наряду. И тако, воскричавше, все множество литовских людей и руских изменников и устремишася на град со всех стран с лествицы, и щиты, и с тарасы, и со иными козньми стенобитными. И заиграша во многия игры, начаша приступати ко граду всеми силами, всякими делы и хитростьми. Мняху бо окааннии во един часъ похитити град, ведяше же во граде зело мало людей и тии суть немощни, и сего ради крепце належаху на град.
приставити и взыти на стены. Христолюбивое же воинство и вси градстии людие не дающе им щитов и тарасовъ придвигнути и лествицъ присланивати, бьюще ис подошевново бою из многих пушек и пищалей, и в окна колюще, и камение мещуще, и вар с калом льюще, и серу и смолу зажигающе метаху, и известью засыпающе скверныя их очеса. И тако бьющеся чрез всю нощь.
Архимарит же Иасафъ со всем освященным собором вниде въ храм Пресвятыя Троица, молящеся Всещедрому в Троицы славимому Богу и Пресвятей Богородицы и великим чюдотворцом Сергию и Никону о избавлении града и о помощи над враги.
Егда же бысть день, видяще окаяннии, яко не успеша ничтоже, но паче своихъ множество изгубиша, начаша со студомъ отступати от града. Градстии же людие вскоре отвориша град, овии же с стен скочивше, учиниша выласку на оставшихся ту литовъских людей у стенобитных хитростей своих. Инии же во рвех бродяще и не могуще изыти. И тако тех многих побили, а живых взяли пановъ и руских изменников 30 человекъ. И повелеша имъ в жерновы играти, работающе на братию и на все троецкое воиньство и до отшествия врагов от града. И тако милостию Пребезначалныя Троица и заступлениемъ Пречистыя Богоматере и молитвъ ради великих чюдотворцовъ Сергиа и Никона побиша тогда множество приступных людей; и тарасы их, и щиты, и лествицы, и прочиа козни вземше, во град внесоша. Сами же вси здравы отшедше, яко победители над враги показашася.
О ЗАСТУПЛЕНИИ БОЖИИ: КАКО ГОСПОДЬ НЕМОЩНЫХ УКРЕПИ ПРОТИВО СУПОСТАТЪ
По оскудении же всего чина воинъскаго и еще тою злою болезнию мнози скончевающеся, зряще же остающии, не ведуще, что сотворити или что смыслити противу толика множества враговъ обстоящих ихъ: и яко воду морскую всюду зрят облиявшуся воокругъ Сергиева корабля. Надеюще же ся на добраго кормъчию, на молитвы чюдотворца, и разумеша в руку его держимо кормило оставших душъ ко спасению. И к тому «не надеющеся на князя ни на сыны человеческия, в нихже бо не бысть спасениа»,[81] и прочая. И уже бо препростии вземлют оружиа, аки весла, и готовятся к великим волнамъ разсечению и исходят противу храбрых ратоборецъ растесанию. И разумеша вси чюдотворца молитвы и поспех, и уже нази не боятся блещащихся доспех. И хотящеи дом Пресвятыа Троица гордостно низложити осадою всегда, обагряеми кровми, бегают от немощных низлагаеми подсадою. И ждущеи прияти различныя муки в руки своя приаша крепкия луки. И лениви быша к жерновом востающеи мелцы внезапу быша на сопротивных удалые стрелцы. Не часто уже ударяются к стенам носящеи на главах шлемы, смерти бо ищущеи во очеса тем верзающеся, яко пчелы. Къ язвам же сынове беззаконнии всегда суть терпки, но зверски низлагаются кормящимися серпы.
воинскаго и мужей ратоборецъ, якоже боящеся последних малых числом сущих невеждь. И якоже спасе Господь Авраама[82] и Гедеона[83] и град Иерусалимъ от руку асирян[84] не силою, ни бронми, ни твердыми стенами, но мышцею своею, такоже и дом Пресвятаго имени своего не крепкими, но немощными, не мудрыми, но простыми, не множайшими, но малейшими. И за гневъ мало порази, но за милость много возлюби, якоже въпреди явлено будет.
О ТРЕТЬЕМЪ БОЛШОМЪ ПРИСТУПЕ И О ОБМАНКЕ НАД ТРОЕЦКИМИ СИДЕЛЦЫ
Ждуще же иже во осаде седящеи в Троецком въ Сергиеве монастыре князя Михайла Васильевича Скопина. И се известно бысть всем людем, яко собрашася вси вкупе от тушинского ложнаго царика, и Сопеги ис под Троицы, и из ыных градов многия поляки и руские изменники поидоша против князя Михайла и против немецких людей. Богу же отмщающу кровь рабъ своих, вопиющих к нему день и нощь, и тако всеоружных сотре Господь силою своею, и возвене о сем слух во всей Росии. И трезвы и вооружены поляки на одрех почити возлегаютъ и уже ктому другомъ своим, руским изменником, ни в чем не верят, и разделенныя домы и имениа оставляют, и плененых жен и девицъ вся помещут, и в подарцех тех мнози не приимают, но вси ко брани оружиа очищают, готовящеся зверски к напитию крови. И оставляют ради задержаниа князь Михайлову воинству во градех надежных борзобегцов, сами же злейши от всего воинства отлучаются, изыскивающе, кто еще веренъ имъ от руских изменников; и с теми совет укрепляют о семъ, что, оставя прочая грады, взяти Троецкой монастырь: и все пути к царствующему граду тем заимутся. Но смущающеся о том, занеже множество их погибло под Троецким Сергиевым монастырем.
Но что творитъ вселукавый? Влагает мысль руским сыновом от ближних градов, и о какове безумии прелстишася и советующе рекоша: «Аще убо стояще пребудем с поляки вкупе на Москву и на Троецкой монастырь, то поместья наши не будут разорены». О прелести вражиа! Тленная имениа соблюдающе, нетленныя же душа в вечныя муки отсылающе; богатство храняще, главы же своея не щадяще.
И тако совокупльшеся з Зборовским полком и с тушинскими литовъскими людми, и с рускими изменники и от многих градов дворяне и дети бояръские. И тако вси приидоша под Троецкой Сергиевъ монастырь и обьявивше множество силы своея избранныя и множеством богатства своего хвалящеся, играюще же во многие игры и посылающе ко обители чюдотворца руских людей, простую чадь, с вестью и научающе глаголати, что немецъ и руских людей побили и воевод поимали, а князь Михаилъ добилъ челом на всей воли панъской. И зовуще из града на зговор Михайло Салтыков да Иванъ Грамотин[85] троецких людей и сказываху, что «и Москва уже покорилася, и царь Василей и з бояры у нас же в руках». Такоже и дворяне с клятвою лжуще во едину речь с поляки, и ни в чем же не разньствоваху, глаголюще: «Не мы ли бехом с Федором с Шереметевым? И се вси мы зде. И каа вам надежа на силу понизовъскую?[86] Мы же познавше вечного своего государича, и сего ради верно служим ему. Царь же Дмитрей Иванович посла нас пред собою. Да аще ли ему не покоритеся, то сам за нами приидет со всеми полскими и литовскими людми, и со князем Михайлом и с Федором Шереметевым и со всеми рускими людми; тогда же челобитья вашего не приимем». И ина многая приежжающе блядяху льстяще. Таковеми бо змииными лестьми многие грады пельстивше погубиша.
«Господь с нами, и никто же на ны![87] Добро убо и красно лжете, но никто же имет вамъ веры. И нань же пришли, творите, мы же готови есмы к вам на брань. Аще бы есте сказали нам, что князь Михайло под Тверью бреги поровнялъ телесы вашими, и птицы и звери насыщаются мертвости вашея, то добре быхом верили. Ныне же, вземше оружиа, пронземъ сердца другъ другу и растешемся полма и разсечемся на части. И егоже во вратех небесных оправдит Господь, той есть творяй и глаголяй правду».
Видевше же злии врази, что не ищут троецкие сиделцы живота, но смертнаго пирьшества любезно желающе, и тако ко второму дни на приступъ строятся. Пан же Зборовской, ругаяся и понося Сопеге и Лисовъскому и всем паномъ, глаголя: «Что безделное ваше стояние под лукошком? Что то лукошко взяти да ворон передавити? Се убо вы нерадениемъ творите и хощете чернью збитою взяти». И уготовавше же ся сами къ приступу, а чернь отослаша от себе, разве казаковъ Лисовских. И положивше совет на сонных приити в ту же нощь, какъ пришел Зборовской от брани со княземъ Михайлом, и с ним прииде Левъ Плещеевъ да Федор Хрыпуновъ.[88] Глаголют бо, яко на ту нощь видеша литовские люди с небеси велику звезду спадшу среди монастыря и разсыпашася от нея по всему монастырю огненыа искры.
Бысть же сей приступъ третий великий июля въ 31 день, канон Госпожиных заговенъ.[89] Во обители же чюдотворца тогда здравых отнюдь боле двою сот человекъ не бяше. В нощь же ту, егда к приступу уготовашася литовские люди и руские изменники, тогда на воздусе луны, яко огнь, скакаху, и всю нощь от небесных звездъ светъ сиаше великий, и яко видящеся падаху над монастырем и въ округ монастыря. Троецкое же воиньство и вси православнии християне, мужи и жены, бьющеся со враги чрез всю нощь беспрестанно, яко и на прежних приступех.
И ино же прежним подобно явление бысть, якоже прежде многим началникомъ кровопийцам во сне, и тии в суету сонную вмениша. Ныне же на уверение истинно не во сне, но наяве показася текуща река. Но в то время о семъ ничтоже во обители чюдотворца уведено бысть; по престатии же ранъ праведных наказания от Господа и уже в покаянии с клятвами имени Божиа истинно сведетелствовася сице.
быстра между ими и монастырем, в волнах же сломленое великое колодие, и выскидие, и лес мног несет, и с корениа же несет великое древие, камень и песокъ изо дна, яко горы велики восходяще. Бога же свидетеля представляа тому, яко видеша два старца, сединами украшена, яко снегом, и кличюща съ града ко всемъ, видящим сиа, вопиа же гласом великим: «Всем вам бедным такъ плыти! Что о себе не разсудите!» Нам же друг з другом шепчющим: «Что ся вам видит и слышит, братие?» И вси единогласно друг ко другу глаголахом: «Се не привидение, но яве видимъ реку грозну текущу и страшно ломлющу древеса и выскитие и камень мещущу изо дна». И сия глаголюще, на старца же вси зрехом вкупе. Ведуще же вси, яко несть меж нами и монастырем реки и несть древес великих, и начахом вси скорбети, глаголюще: «Се знамение быти всем нам побитым». И еще слышахом глас глаголющъ многих по граду: «Ложитеся спати, несть убо и не будет ничтоже». И медлящим намъ в совете, и не видехом реки, и все бысть, аки и прежде. И егда хотехом бежати, и внезапу поидоша со всехъ стран к приступу и мы убо, аки связани и гоними, идохом къ смерти и не удержавшеся с прочими двигнувшеся. И слышахом, з города прежде двожды или всего трижды стрелиша, и за измену нашу вражию с сторону нашу много побитых обретшеся, а не ведомо, хто их побилъ. И стремъглавъ вспять неустройно вси мещущеся, от приступа того разбегошася, и к тому прочее на приступы не приложиша приходити. На стене же градстей едину жонку убиша и никого же кроме ея не раниша.
«Что ради не одолелъ еси лукошку? Исправися еще, толикъ еси храбръ, не посрами нас — разори, шед, лукошко сие, учини славу вечную королевъству полскому. Нам не за обычей приступы; ты премудръ, промышляй собою и нами».
И ихже сиа от видевших насъ остави Господь на покаание и на обличение самем себе. Аз же, Андрей, с ними. Всегда плакахомся и размышляюще, да не како живых нас пожрет земля, и улучивше время, таи отбегохом.
О ОТЧАЯНИИ ПОМОЩИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИА И СКОРБЕНИЕ ПОБИВАЕМЫХ У ДРОВЪ И У ПРОЧИХ ПОТРЕБ
Многу же беду и многу напасть и кровь проливаему всегда зряще мучающеися во обители чюдотворца, паче же по последнем семъ третеемъ приступе, на выласках, и побивающе множество градских у добытия дров за градом, и искушаются сердца и разумы нетерпеливых, и в неблагодарении уста отверзаютъ и возмущают крепость твердостоятелных, и мнози глаголют стропотная и развращенная сицевая: «Се колико время продолжается пролитие крови нашея, и еще что конецъ беде сей? Что ложно упование наше о царе Василии? Се день ото дне ждем помощи и изручениа, но вся суть ложна. Уже бо гради росийстии вси соблазнишася и вси к вором приступиша, и ниоткуду несть нам на помощь ратных воинствъ, всем бо до себе прииде. И како совершатся главы наша мечным поядениемъ?»
И мнозем руце от брани престаху, всегда о дровех бои злы бываху. Исходяще бо за обитель дровъ ради добытиа, и во град возвращахуся не бес кровопролития. И купивше кровию сметие и хврастие, и тем строяще повседневное ястие, к мученическим подвигомъ зелне себе возбуждающе, и друг друга сим спосуждающе. Идеже сеченъ бысть младый хврастъ, ту разсеченъ лежаше храбрых возрастъ. И идеже режем бываше младый прутъ, ту растерзаемъ бываше птицами человеческий трупъ. И неблагодаренъ бываше о сем торгъ, сопротивныхъ бо полкъ со оружием прискакаше гордъ. Текущим же на лютый сей добыток дровъ, тогда готовляшеся имъ вечный гробъ.
«Чимъ, брате, выменил еси проклятыя дрова сиа, другом ли или родителем, или своею кровию?» И ихже Господь еще закры, тии благодарствоваху, а их же суд постиже, тии зле рыкаху. Отецъ бо исхождаше, да препитает си жену и чада, и брат бата и сестры, такоже и чада родителей своих. И вкупе вношаеми бываху дрова и человеческая глава. И брашну сострояему злейшею ценою, и всяк, зря на огнь, «ох-ох, — глаголаше, — о, отче мой, почто мя роди: да кровь твою изъем и испию?» Матерем же вопиющим: «О, чаде мои, се не брашно строится, но аз за вами въ смерть готовлюся!» Братиа же братию обрыдаху глаголюще: «О, утроба матере нашея, почто не заключи наю, да не изъемы друг друга!» Инии же от жестости вопреки тем глаголаху: «Ни, братие, не скорбите: мы днесь тех поты и кровию напитахомся, заутра же и нашими поты и кровию оставшии напитаются. Несть бо мы тому винни, но судит Всесилный злодеем нашим о семъ».
И таковому убо бывающу унынию, от царя же никако же надеяхуся изручениа. И о том скорбяще, что у врагов Божиих сторожи крепки и вести къ государю царю учинити немощно о великих прежереченных приступех и о оскудении во граде воинскими людми.
О ЯВЛЕНИИ ЧЮДОТВОРЦА СЕРГИЯ
Дивный же в чюдесех великий Сергий паки является пономарю Илинарху, глаголя сице: «Рцы братии и всем ратным людемъ: почто скорбят, что вести послати к Мосъкве нелзя? Аз послах от себя к Москве в дом Пречистые Богородицы и к мосъковским чюдотворцом всемъ молебное торжество совершити трех учеников своих: Михея, да Варфоломеа, да Наума,[90] въ третьемъ часу нощи. И воры и литва видеша ихъ. И почто слуга не возвестил, еже слыша от враговъ, что видеша их? К манастырю бо пришедше, о том сказаша сами. Вы же шедше из града глаголите врагом: „Видесте вы старцов, почто не изымасте их? Се будет от них на вас победа, да и на Москве всему граду будет ведомо о них”». Еже и бысть.
Видеша бо их в то время на Москве пришедших со множеством хлебов печеных на возилех на Троецкое подворие в Богоявленской монастырь. И невидими быша. О сем убо впреди слово изъявлено будет[91] <...> ныне же сие оставльше, и еже во обители чюдотворца во осаде сотворшееся да глаголется.
«Мне убо, — рече, — на сторожи хранящу повеленное, и подшедше близ сынове вражии грозяще глаголаху: „Что надеетеся о сем, еже посласте трех мнихов к Москве? Не минуша бо стражу нашу; аще и два утекше, но единого поимахом”». Мнози же не имуще о семъ веры.
И во вторый день воевода посла за город дворян и нарочитых от воинства к паном на искус о старцех уведети. И несогласны быша речи от панов глаголющих: «Послали-де вы к Москве трех мниховъ, под двема лошади кари, а под третьимъ стреката; и на сторожу нашу наехали, и сторожи наши ихъ перехватали и дву казнили, а третьего къ царику послали». Инии же воспрещаху между собою: «Не лжите, — глаголюще, — никого же не поимахом». И таковая нецыи от православных слышавше и смеющеся им глаголаху: «И хто именем они, ихже в вязнех держите, и каковы образом, и что вестей сказаша вам?» И ругающеся они словесы мятяхуся.
Воеводы же, посоветовавше и просяще общей милости у Живоначалной Троицы, изшедше на выласку истиннаго ради уведениа чюдеси, и взяша языка нарочита шляхтича и возвратишася во град ничим же не вреждены. И в роспросе и у пытки пан сказалъ: «Поехали-де от вас к Москве три мнихи и наехали на нашу сторожу, и они за ними гониша, да не догнали. Се же паны солгаша, что поимали. Истинно вам сказую, яко не поимали ни единого, лише бахматы свои поморили. Под старцами же шкапы добре худы, но яко крылаты».
О семъ же вси радостным сердцем благодарение воздаяху Владыце всех Богу и угоднику его великому Сергию чюдотворцу. И по времени, егда получиша возможение, и о всем о сем къ царю Василию писаниемъ возвестиша.
О ТОМ ЖЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
лежа на постели своей просто: «Какие то лошади, и будет ли то истина?» Сиа же ему мыслящу, обратися к стене, и се слышит болницу ту оттворшуся и топот ногъ идущу. Он же не обратися позрети, занеже мног восход и исход болным тогда в келии той, и мнози беднии от мирских чади ту же живуще. И слышит старецъ той кличюща его: «Обратися семо, да скажу ти нечто!» Старецъ же не обратися к нему и рече: «Скажи, брате, что есть; не могу убо превратитися, и веси и сам, яко боленъ есмь». Той же паки рече к нему: «Обратися, что ленишися!» Старецъ же отрече: «Не хощу вредитися, поведай просто». Мняше бо старец, яко тоя же келии некто се глаголет ему, тем же и не хотяше зрети нань. И премолчавъ предстояй начат поносити ему, глаголя: «Что безумствуеши, старче, что непокоривъ еси? Се ли иночество ти? Или несть милости у Бога, еже подати здравие немощи твоей?» Старецъ же о поношении размышляше и в себе мысля: «Кто напрасньствует ми? Когоже азъ оскорбих?» И восхоте обратитися, и всею силою двигся, и се на ногу своею здрав ста. И позна чюдотворца по образу, написанному на иконе. Глагола же ему великий чюдотворец Сергий: «Что сумнишися? Истинно послах ученикъ своих». И старец, простъ сый, рече: «И на чемъ послал еси, государь нашь?» Преподобный же отвеща: «Ихже конюшей Афонасей Ощерин скудости ради корма трех слепых мериновъ в надолобы изгна вне монастыря, на тех послах. Повеждь же всемъ о сем: не толико ми гнусно смрад блуда согрешающих мирян, елико же инок, небрегущих своего обещаниа. И под стенами града обители моея всех врагов пришедших потреблю, нечисто же во обители сей и двоемыслено живущих погублю и со осквернившимися управлю». И сек рекъ, невидим бысть.
Старецъ же разуме себе здрава и страхом многим одержим, и плакася до утрени о пререковании ко святому. И о себе прииде въ церковь и поведа всем чюдотворца глаголы. И поискавше всюду тех меринов слепых и не обретоша, или кто виде их, въ слух ни у кого же не услышаша. И уверишася истинно по словеси святого Сергия чюдотворца, и воздаша славу вси о семъ Господу Богу, творящему дивная. Сих же ученикъ святаго пришествие не неведомо бысть в царствующем граде Москве. О семъ убо, паки глаголю, въпреди слово изъявитъ <…>
О БОЮ СО КНЯЗЕМ МИХАЙЛОМ ПОЛСКИМ И ЛИТОВСКИМ ЛЮДЕМ И РУСКИМЪ ИЗМЕННИКОМЪ
Разрушителю же бранем, князю Михайлу, приближшуся х Колязину монастырю,[92] сопротивницы же, полские и литовские гетманы, и полковники, и рохмистры, коиждо своими полки: Александръ Зборовской, и Сопега, и Лисовской, и Иван Заруцкой,[93] поидоша паки против князя Михайла Васильевича Шуйского Скопина и немец Переславъскою дорогою, месяца июля въ 5 день на память преподобнаго отца Афонасиа Афоньскаго и преподобнаго отца нашего Сергиа Радонежскаго чюдотворца на обретение честных мощей его, во втором часу нощи. Приидоша же на Волгу под Колязин монастырь в село колязинское Пирогово. Князь Михайло же Васильевич и со благочестивым московъским воинствомъ, и сь Яковом Пунтосовым,[94] и с Велгоремъ,[95] и со многими немецкими людми ополчивъшеся на Волге противу их.
И посла князь Михаилъ воевод Семена Головина, князя Якова Борятинсково, Григорья Волуева, Давида Жеребцова со многими людми за Волгу на перевоз к Николе чюдотворцу в слободу на речку Жабну под литовских людей, чтобы за тое речку не перепустити их. Речка бо та топка зело и ржависта. Литовские же увидевше московских людей, и абие, яко лютыя звери, устремишася на лов. Благодатию же Божиею на томъ бою многих полских и литовских людей побили и поранили, мнози же от них, на грязех погрязше, погибоша, прочии же в бегство устремишася к болшим людем в село в Пирогово. Воеводы же о семъ послаша весть ко князю Михайлу, чтобы вскоре реку перевезся, еже и бысть.
и копейного ломаниа и от гласовъ вопля и кричания обоих людей войска, и от трескоты оружиа не бе слышати друг друга, что глаголет, и от дымного курениа едва бе видети, кто с кем ся бьет. И яко зверие рыкающе, зле сечахуся.
Солнцу же достизающу на запад, и возопиша вси православнии къ Богу, со умилением вопиюще от сердец своих: «Виждь, Владыко, кровь рабъ твоих, неповинно закалаемых! Такоже и ты, преподобне отче, Макарие, помолися за ны къ Богу и помози нам!» И уже близ вечеру сущу, услыша Господь молитвы раб своих, и нападе страх велий на врагов Божиих, и ужасом великим одержими, в бегство устремишася. И побегоша друг друга топчюще, гоними гневом Божиим. Руские же полцы гнаша литовских людей и секуще до Рябова монастыря;[96] и многих литовских людей побили и поранили, и нарочитыхъ панов многих живых поимали. И с великою победою и одолением возвратишася под Колязин монастырь со многою корыстию.
Полские же и литовскиа люди и руские изменники, яко же ис под Твери, тако ис под Колязина монастыря не путьми возвращьшеся вспять и конечне хотяще разорите дом Пресвятыя Троица, и люте належаще бранию. Оставши же мали суще числом и друг друга водяще, со враги боряхуся.
По сем же из Сопегиных табаръ в Троицкой Сергиевъ монастырь выехал пан Янъ, а с ним 4 пахолки, да два человеки руских и сказали, что под Колязиным монастырем князь Михайло литовских многихъ людей побилъ и поималъ.
Того же дни воеводы устроили ис Троицкого Сергиева монастыря выласку на речку Коншуру, на бани литовские, и многих у бань побили черкасов и казаков, и бани их сожгли, и шесть человекъ живых взяли. И языки сказали, что подлинно литовских людей князь Михаилъ под Колязиным монастырем побил. 0 сем же вси людие благодаръствоваху Бога, и возврадовашася и благонадежни быша, чающе избавлениа от Бога, и со враги крепко боряхуся.
Богоборцы же, полские и литовские люди, такоже и руские изменницы, егда поражени быша от руских людей, паче же от Бога, бегуще ис под Колязина монастыря, плениша многие волости и села и деревни Ростовской, и Дмитровъской, Переславъской и Слободской уездъ, и множество всякого скота награбиша, и наругающеся градскимъ людем гладным, иже седяху во осаде во обители чюдотворца Сергиа, и попущаху великиа стада скота по запрудной стороне по Красной горе и на Клементеевском поле, вкупе же и блазняще из града осадных людей на выласку, чтобы отъехати их от града. И того по много время попущающе стада въ день и в нощь. Они убо лукави суще, яко лисица и яко хищнии волцы, сатаниным коварством сие умыслиша над гладными сиделцы. Богъ же не оставляет рабъ своих, уповающих нань, и совет ихъ той тако не совершися.
Месяца же августа въ 15 день в самый светлый всемирный праздник Пресвятыя Владычица нашея Богородица честнаго и славнаго ея Успения, из Сопегиных табаръ по первому своему злому лукавству, паки попустиша скот свой въ преждереченое место. Троецкие же сиделцы, конные выехавше из града тайно Благовещенским врагом, сторожей литовских побили, и, залучивъше стада их, погнаша ко граду. С Пивного же двора изшедше пешие люди и тако вогнаша скотъ во град, благодаряще Бога и Пречистую Преблагословенную Владычицу Богородицу и великих чюдотворцов Сергиа и Никона, яко здравы отидоша от толика воиньства литовских людей, и ничим же не вреждены, толицы мали суще числомъ. Еще же и о сем дивно есть: егда скот погнаша к монастырю, тогда той скотъ сами скоро потекоша к монастырю, и ничим же задержими во градъ внидоша.
О ПРИХОДЕ ВО ОБИТЕЛЬ ДАВИДА ЖЕРЕБЦОВА СО МНОГИМИ ЛЮДМИ, И О ПРЕПИТАНИИ РАТНЫХ МОЛИТВАМИ ЧЮДОТВОРЦА, И О УМНОЖЕНИИ МУКИ И СУХАРЕЙ И РЖЫ, И О БЛАГОДАРЕНИИ АРХИМАРИТА ИАСАФА И О НИЩЕЛЮБИИ ЕГО, И О ПОБЕГЕ СОПЕГИНЕ И ЛИСОВСКОГО со всЕми людми
изсушити. Архимарит же Иасафъ, и иноцы, и воеводы, и прочии сиделцы посылают ко князю Михайлу Васильевичу от дому чюдотворца, просяще с моленьми помощи, понеже оставшии людие изнемогоша.
И послан бысть от князя Михайла воевода Давидъ Жеребцовъ, а с ним 600 мужей избранных воинъ и триста сим служащих. Молитвами же чюдотворца проидоша ничим не задержани, ни подзаратаи, ни стражами не уведены быша, и легцы суще всего протекше скоро.
Не имуще с собою ко препитанию никакихъ потреб, оскорбляются, а не пекутся о препитании мучащихся в бедах, но строят о себе полезная. И вземлет Давидъ все строение на себя, и запасом монастырским памяти счетныя отъемлют же. За рукою старца Макариа взял в житницах 20 четвертей ржы, да 200 четвертей сухарей, да в хлебне муки ржаные 40 четвертей, да овса 7776 четвертей. Мелница же конская испорчена тогда, и лесу не бысть, и строити ее нечим. Такоже и молоти некому, людие бо трудники вси изомроша, и мелюще токмо на день по три осмины ржы или овса, пекуще же на день по четыре квашни, в квашни же по 5 четвертей. Да к тем же хлебом по вся дни емлюще в трапезу сухарей четвертей и по девяти, и по десяти, и по 11.
Архимарит же Иасафъ, яко же исперва начат, тако же и до сего времени печашеся о бедных и нищих, и бе око слепым и нога хромымъ. Аще и не своима рукама и ногама, но всех всячески упокоевая и без слезъ немогий взирати на плачющая и скорбя с воздыхающими, и всякъ просяй что и тщама руками не отхождаше от него.
Оставшии же иноцы, видяще ратных насилование, отца же Иасафа к бедным и нищим попечение, и яко же преже о том роптаху нань, тако же и в то время и потомъ, и в лице тому пришедше сваряхуся. Боголюбивая же душа прощениа просяще от всех и тихими словесы наказуя о всемъ благодарити Господа. И рекъ: «Лучше нам умрети, неже престати сирот миловати. И не оставит насъ великий Сергий гладом истаяти». Зрите вси слышащеи, колик скоръ заступник уповающим нань, великий отецъ нашь Сергий. Убо сей Иасафъ простъ сый, ни пророкъ, ни знаменоносецъ, но уповав верою и не посрамися, яко вдова она, питавшая Фезвитенина, послуша бо того глагола, и не оскудеша малыя пригорщи в три лета и месяца 6.[98] Воистинну бо «праведницы и по смерти живи суть»,[99] якоже и днесь пред очию всех содеяся. Мнеша бо тогда иноцы оставшии, еже на едину седмицу дней токмо пищи, протягну же ся время от малых тех останков на 84 дни, октября съ 19 генваря по 12 день. В той бо день Сопега и Лисовской от Троицы со всеми людми с полскими и литовскими побежали къ Дмитрову.
Дивно же се всегда бываше, егда исперва седоша людие во осаде в Троицком Сергиеве монастыре даже и до пришествиа Давида Жеребцова, егда исхождаху на брань к сопостатом: егда убо устроятся людие и уготовятся с великим опасениемъ, то не всегда на добро бываше изшествие; аще ли о чем надежно изыдут, то и пагуба бываше. Похвалное же что содеяся, и то не урядством, но последнею простотою. И дива слышание достойно.
Внегда бо узрят противных где стоящих и с простотою храбръствующих или близ стен бесующихся, держими же воеводами, да не погибают напрасно, и не могуще изыти и друг на друга позирающе, сердцы растерзахуся. И замышляюще кождо себе нужду и потребу, у приставленых над ними испрошахуся: едины травы ради, друзии же воды, инии дровъ добытия, инии же корениа ископати, овии вениковъ урезати, овии же подале отманивающеся ко кладязю чюдотворца воды исцеления ради почерпсти. Поляки же, радующеся таковому неустроению, и, яко пси на заяцовъ, отвсюду напущаху, и зачинающуся кровопролитию на многих местех: не десят бо или 20, но и пять, и три, и два, порознь бродяще, смерти искаху. Против же врагов, егда нахождаху на них, вкупе ополчевахуся. И нечестно исходящеи честни победители показовахуся. Спасителя же нашего хранением в таковой простоте никто же никогда погибе, но вси здрави до единого возвращахуся в дом преподобнаго.
Давидъ же Жеребцовъ, егда прииде и виде таковую простоту твориму во исходящих на выласке, их же много безчестив и отославъ прочь, не повеле с собою исходити ко брани. Надежен же на избранное воинство и к раздражителем, добре урядився, исходит изведатися. Стигнув же ся с сопостаты и со срамотою одолеваем, утече, въместо же пота победителства слезами облияся. Урядный неурядно утече. И помале, еще дыша рвениемъ, исходит мститися. К нему же простцы рекоша на пути: «Мы, государь болярин, преже сего прося у чюдотворца Сергиа помощи, малоурядно исхаживали, занеже не подается нам, но яко овцы исходихом, пастырь же нашь сам нами промышляа и не погуби нас николи же». Давидъ же, вежди з гневом возводя на пререкущих, и исхождаше ко врагомъ на бой. Смятию же брани бывши, и зря простцы мужа храбра и мудра нестроение, но по его отречению не смеют помощи тому подати. Видяще же, яко кедры посечены имуть быти в дубраве и не дождавшеся своея надежи опустошитися и по обычаю простоты немощнии бранию ударивше, и исхищают мудрых от рукъ лукавых. Гордящеи же ся ктому немощных и бедных не нарицают овца, но лвове, и не сирот, но господей, и единотрапезников спосаждают. И помещут немецкую мудрость, и приемлют покрываемых от преподобнаго буесть. И в простоте суще забывше бегати, но извыкше врагов славно гоняти.
О ПРИХОДЕ ГРИГОРИА ВОЛУЕВА[100]
и вси во оружии. Сии убо приидоша изведатися с литовскими людми и с рускими изменники и войско их сметити. Егда же освитающу дни, и совокупльшеся с Давыдом и с троецкими сиделцы, и исходят из града храборски, и нагле нападают на полские и литовские роты. И втопташа их в Сопегины табары, и станища их около табаръ зажгоша. И милостию Пребезначалныя Троицы литовъских людей многих побили и языки поимали. Сопега же и Лисовской со всеми полки своими изшедше противу их, и бысть имъ бой великъ на Клементеевском поле, на Келареве пруде, и на Волкуше, и на Красной горе. И много бивъшеся и мнози от обою страну пивше смертную чашу, множайше же сугубо погибе полку еретического. И разыдошася обои. И день той препроводивше во обители чюдотворца, сотворше заповеданное имъ, паки возвратившеся ко князю Михайлу Васильевичю. На полских же и литовских людей и руских изменников тогда страх великъ нападе и в недоумении быша, якоже оставшии сказаша.
И генваря въ 12 день гетман Сопега и Лисовской со всеми полскими и литовскими людми и с рускими изменники побегоша къ Дмитрову, никим же гонимы, но десницею Божиею. Толико же ужасно бежаша, яко и друг друга не ждущя и запасы своя мещуще. И велико богатство мнози по них на путех обретаху, не от хуждьших вещей, но и от злата, и сребра, и драгих портъ, и коней. Инии же, не могуще утечи, и возвращающеся вспять, и лесы бегающе, прихождаху во обитель к чюдотворцу, и милости просяще душам своимъ, и поведающе, яко «мнози видеша от нас велики зело два полка гоняща нас даже и до Дмитрова». Чюдиша же ся вси о сем, яко от обители не бяше за ними никакой посылке. Князь Михайлов же приход уже и отчаян, и моление от обители к нему презре.
По отшествии же сынов беззаконных преждавше осмь дней, посылается къ царствующему граду къ государю от обители чюдотворца со святою водою старецъ Макарей Куровской генваря въ 20 день. Еще же опасение бяше в дому чюдотворца от врагов, и с людми считающеся и ихже к питанию восхотевше сметити. И еще муки обретше в хлебне четвертей з десять, такоже и сухарей четвертей с пятдесят. Всех же во удивление чюдо сие введе, како от малых сихъ запасов на толико время простреся до преизобильства, и не токмо же человеком, но и скотом. Вяще бо числа зде реченнаго преизбысть: дающе бо тогда конемъ овса на все воинство по 90 четвертей на день, да монастырским и воеводским лошадем по 10 четвертей на день; и кормим бе весь скот за сто дней от овса того. По разшестъвии же ратных всех изо обители и еще останцы того овса мнози осташася на потребу великими бедами искушенным от Бога. Егда же и князь Михаилъ, не мало время преминувъ, прииде из слободы в дом чюдотворца со всем воиньством с рускими людми и с немцы, и все воинство от тех же малых останков доволствовашася, такожде и весь скот свой от житницъ же чюдотворца довольне питаху. И по отшествии его и всего воиньства многимъ препитание бысть.
СЛОВО БЛАГОДАРСТВЕНО ЗА ВСЯ ЧЮДОТВОРЕНИА БОЖИА ИЖЕ БЬІША ВО ОБИТЕЛИ ЧЮДОТВОРЦА СЕРГИА МОЛИТВАМИ ЕГО. ТВОРЕНИЕ ТОГО ЖЕ КЕЛАРЯ ИНОКА АВРААМИА
же несть возможно исчести чюдес великихъ светил, дивнаго в чюдесех преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергиа чюдотворца и ученика его Никона чюдотворца. Колико творит Богъ угодники своими предивная и паче всякого слова и умом непостижимая чюдеса! Якоже бо солнце простираяй повсюду чюдес луча, не токмо во обители их, ноив царствующем граде Москве и во окрестных росийских странах, везде прослави Богъ угодникъ своих, но и повсюду протекоша их чюдеса и до внешних государствъ Греческиа и Римскиа державы. Толико убо Богъ возлюби его и прослави, елико невозможно исповедати или писанию предати всегда бываемых чюдес. На всяком бо месте в бедах, или в скорбех, или во юзах, въ плене же, и во изгнании, и в кроволитиих, и во всяких нужных теснотах и печалех и иже призовет с верою в помощь великого сего отца, той убо посрамлен никако же исходит и чааниа своего не погрешит. Овогда же и преже прошениа святый в печалех предваряет и неищущим его скоръ помощник обретается. Той убо друг присный Матери Слова Божия; не исчитая тогда и ныне всех нас питает. Кто же азъ, окаянный и грехи неудобъцелимы нося, да восхощу, тма сый, за солнцем считати простираемыя чудес луча? Но о немже должен есмь вопию непрестанно, моля заступника отчаянным.
О, освященный верше, яко же исхитилъ еси из рук гордых труды потовъ, тако и мене исхити, всеокаяннаго, из гортани змиевы, к тебе бо прибегаем, поновившему чюдеса Еуфимиа Великого и Феодосиа: даждъ ми слово, безсловесная дела творящему, научи мя тебе похвалити, служащаго преждевечному Слову, словом вся составльшему! Благословен Господь Богъ нашь, действуяй тобою дивная и неизреченная! Благословено тело твое, преподобне Сергие, уверяющее мертвым воскресение! Хвално и благословено и препрославлено имя Господне, давый тя зрящим в снабдение от греха! Благословенъ Господь, запинаай тобою ко греху влекомым и предлагаяй в мысль жива тя всем пред очию зрящих! Благословенъ живый преже бытия всего зданиа, иже нечислимый 100 000 и тмами тем лет, но присносущный сый, изволивый создати всяческая, безначалный и бесконечный, иже прославити тя с прежними великими святыми! Благословени вы, господеви Сергие и Никоне, сохраньшеи дом свой от обстояниа сатаны!
Благословена и ты, о Дево преблагословеная Марие, иже токмо едино место сие сохранила от меча еретическа! Блажена еси, чаше, содержимаа в руку Содетеля всех, в нейже раствори Богъ вино нашего веселиа, егоже напихомся несмесна, ни превратна, во двою естеству Божества и человечества несмутно! Блажена еси, зерцало премирное, в немже уведенъ бысть Сынъ Божий! Блаженъ еси, источниче запечатленный, искипевый воду живу, егоже разумная невещественая существа желают напитися! Блажена еси, сокровище в будущий векъ всем в вечное восприатие! Блажена ты, Царице, яко раби твои прелетают стены вышняго Иерусалима! Благословена ты, Владычице, яко тебе поклоняются со страхом вся небесныя силы! Блажена утроба твоя, поносившиа Света светлейша солнца тысящами тысящей и тем тмами! Благословени руце твои, поносившеи Спеншаго море словом! Блажена дверь печати девьства твоего, еюже проиде Господь Богъ нашь един! Благословени очи твои, зрящеи трисоставнаго света! Блажени уши твои, слышащеи тайны прежде созданиа всея твари! Благословенъ умъ твой, зряй нынешнюю пременяему тварь и ину созидаему и саму тя царствующу со Взаемшим пречистую плоть от тебе! Блажена уста твоя, беседующа ис тебе рождьшему Сына! Благословена ложесна твоя безболезненая, имиже прошед Свет всем намъ и яко же прежде рожества, тако и въ рожестве, и по рожестве девьствующи! Благословенъ прошедый из боку твоею совершен человекъ, Богъ сый всяческих! Блажени путие, иже в тебе, ихже премирных разуми не постигнут! Блажена ты, свитче Бога Отца, в немже написа Слово свое во спасение верным! Благословена красота твоя, еяже Гавриил убояся! Благословенъ еси, ключю, бездну щедрот искипевый, в нихже всего мира грехи погрузишася! Блажена еси, веро невидимымъ! Благословена еси, надеже отчаявшимся спасениа! Блажена еси, упование ненадеющимся вечных мукъ избыти! Благословено ходатайство твое непосрамляющееся и в день пришествия Христова! Блажено заступление твое, восхищающе осужденых во веки! Благословенъ зракъ твой, воображенный на поклонение нам, грешным, во спасение! Благословена еси, недоумение по достоинству никому же восхвалити тя! Блажена еси, служимая небесными силами! Благословена еси, по достоинству восхваленная Богом Отцемъ! Блажена еси, украшеная Сыномъ Божиим! Благословена еси, сокровеное сокровище всех благих Духом Пресвятым! Благословенъ глаголъ твой, реченый преподобному, яко «неотступна буду от обители твоея!» Блажено речение твое, яко делом совершила еси! Благословена еси, Всесилная, яко не попусти поставити мерзость запустениа на месте святем! Благословена еси, Богородице, яко твоих ради молитвъ не узрехом мертва хлеба приносима вместо жива тела Христа Бога нашего!
Благословени есте, богоноснии отцы Сергие и Никоне, яко не воспешася догматы злочестиа в болезненых трудех ваших! Блажени есте, светила церковная, яко не попустисте еретиком разрушити стен дому вашего святого!
Блажени и вы, скончавшеися в дому чюдотворца и имущеи к нему дерзновение! Помяните и нас, да помянет во святых своих молитвах пред Господемъ!
припадше ко Владычице и Богу, долготерпеливно помолитеся о мне грешнем и недостоинем, аки о некоем изверге, и о всех, иже с верою вас почитающих, и сиа еже к нам о превеликих ваших благодеяниих и о чюдотворениих с любовию прочитающих, яко да подастъ нам отпущение грехом и помилует нас, недостойных милости, и поне малу ослабу получю азъ от вечных мучений, и да восхвалим вкупе убивающаго оружиемъ устъ своихъ непокоряющаяся тому языки и да поклонимся Агньцу, заколенному за нас, егоже кровию измыхомся от грех. Тому слава во веки, аминь!
[70] ... судъ, якоже на Ирода... — Имеется в виду гонитель апостолов иерусалимский царь Ирод Агриппа I, о котором рассказывается в новозаветной книге Деяний апостолов (12, 21—23); за то, что он принимал божеские почести и не воздал славы Богу, он умер, изъеденный червями.
[71] ... в Служень врагъ в речку Коншору. — РекаКончура, притекая к монастырю с северо-запада, по Благовещенскому и Глиняному оврагам, огибала его с юга и текла далее на юго-восток по Сазонову оврагу.
[72] «Работайте Господеви со страхомъ и радуйтеся ему с трепетом». — Пс. 2, 11.
[73] ... якоже бо Ноя... — Имеется в виду рассказ библейской книги Бытие (9, 21—22) о том, как Ной, отец Сима, Хама и Яфета, напился вина.
— Палицын вспоминает рассказ той же книги (19, 33—34) о том, как дочери Лота напоили отца вином и спали с ним.
[75] ... и Давида... — Во Второй Книге Царств (11) рассказывается, как царь Давид прельстился красотой жены Урии Хеттеянина Вирсавии, взял ее себе, а мужа ее погубил.
[76] ... и Соломона в блудодейство низведе... — В библейской Третьей Книге Царств (11, 1—5) говорится о безмерном женолюбии Соломона и о том, что оно привело его к поклонению чужим богам.
[77] ... и люди израильтескиа, сквозе Чермное море прошедшая, чрез меру сытостию и игранием под землю низведе... — Имеются в виду наказания за неверность, которым подверглись евреи после чудесного спасения, о чем говорится в библейской книге Исход (32).
[78] ... идем ныне, братие, тонких бесовских запинаний ко обличителю... — Подразумевается Иоанн Златоуст, отрывок из поучения которого Авраамий далее цитирует.
— Давид Жеребцов, один из воевод М. В. Скопина-Шуйского, с девятьюстами воинами прибыл в осажденный монастырь 19 октября 1609 г. Об этом говорится дальше.
[80] ... въ церкви Успениа Пресвятыа Богородица. — Успенский собор был построен в Троице-Сергиевом монастыре в XVI в. при Иване Грозном по плану московского кремлевского Успенского собора.
«... не надеющеся на князя ни на сыны человеческия, в нихже бо не бысть спасениа». — Ср.: Пс. 145, 3.
[82] ... якоже спасе Господь Авраама... — Очевидно, имеется в виду рассказ библейской книги Бытие (14, 13—16) о победе Авраама над несколькими царями.
[83] ... и Гедеона... — Легендарный библейский герой, пророк и военачальник, имя которого традиционно использовалось в средневековой русской литературе для характеристики удачливых полководцев.
— О спасении Иерусалима от нашествия ассириян — в библейской Четвертой Книге Царств (19, 32—36).
[85] ... Михайло Салтыков да Иванъ Грамотин... — О Салтыкове см. коммент. к «Новой повести о преславном российском царстве». Иван Тарасович Грамотин был думным дьяком, в годы интервенции служил полякам, но в 1618 г. вновь был государевым думным дьяком и оставался им до 1626 г., когда патриархом Филаретом был сослан в г. Алатырь. Вернулся в Москву после смерти патриарха в 1634 г., умер примерно два года спустя.
[86] ... на силу понизовъскую? — Войска, которые воевода Федор Иванович Шереметев должен был привести с Волги.
[87] «Господь с нами, и никтоже на ны!» — Ср.: Рим. 8, 31.
[88] ... Левъ Плещеевъ да Федор Хрыпуновъ. — Боярин Лев Осипович Плещеев и дворянин Федор Хрипунов служили Лжедмитрию II, затем вели переговоры с Сигизмундом III и участвовали в посольстве к нему с приглашением на русский престол Владислава.
— Канун Успенского поста (с 1 августа по ст. ст.), предшествующего дню Успения Богоматери (15 августа по ст. ст.).
[90] ... Михея, да Варфоломеа, да Наума... — Михей упоминается в Житии Сергия Радонежского как его ученик и свидетель посещения Сергия Богородицей.
[91] ... впреди слово изъявлено будет... — За пределами публикуемой нами части повествования Авраамия Палицына, в главе 57, носящей название «О явлении чюдотворца на Москве с хлебы», повествуется, что в страдавшей от голода осажденной Москве появились через восточные ворота двенадцать возов с печеным хлебом, перед которыми ехал «на яздиле» благолепный седой старец. Удивленный народ следовал за возами, пока они не въехали в Богоявленский монастырь, московское подворье Троицкого монастыря. Вышедшие из монастырских ворот иноки удивились стечению народа и сказали, что никаких возов и приезжих из Троицкой лавры не видели. Народ недоумевал; извещенный о приезде троице-сергиевских посланцев царь Василий гневался на келаря Авраамия, что тот не отправил их первым делом к нему. Возы и посланцев искали на подворье, но не нашли. С тех пор, однако, на подворье началось изобилие «хлебов и всякого брашна», польза от которого была всему городу. В завершение говорится, что это произошло в тот же день, когда «явися преподобный в монастыре пономарю Илинарху, глаголя, яко послах к Москве трех ученик своих», и читатель отсылается к комментируемому нами месту (см.: Сказание Авраамия Палицына / Подг. текста и коммент. О. А. Державиной и Е. В. Колосовой. М.; Л., 1955. С. 200—202).
[92] ... х Колязину монастырю... — Троицкий Калязин мужской монастырь, основанный в 1444 г. напротив впадения в Волгу речки Жабны.
[93] ... и Иван Заруцкой... — Заруцкий Иван Мартынович — ум. в 1614 г., руководитель казачьих отрядов, поддерживал Лжедмитрия II, служил в пользу польско-литовских интервентов, чинил препятствия народному ополчению К. Минина и Пожарского. Был казнен как предатель. См. также коммент. к «Житию архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия».
—Якоб Понтус Делагарди (1583—1652), шведский полковник (барон Колькский и Рунзский, впоследствии — за военные заслуги — возведен в графское достоинство, государственный маршал, президент военной коллегии Швеции и др.; отец его Понтус Делагарди прославился своими завоеваниями в Ливонии в последние годы царствования Ивана Грозного); опытный военачальник, возглавил вспомогательный отряд наемников, состоявший из шведов, французов, немцев, шотландцев, направленный в помощь войскам Василия Шуйского по выборгскому договору 28 февраля 1609 г. Отряд находился в распоряжении М. В. Скопина.
[95] ... и с Велгоремъ... — Шведский военачальник Иверт Горн (Ивельгор, Велгор), вместе с Делагарди союзничавший со Скопиным-Шуйским и после его смерти продолжавший сражаться с поляками.
[96] до Рябова монастыря... — Монастырь находился в тверских землях недалеко от г. Кашина.
[97] ... и до слободы Александровы... — В 40 км к северу от Троице-Сергиева монастыря, ныне г. Александров.
[98] ... яко вдова она, питавшая Фезвитенина... в три лета и месяца 6. — Авраамий имеет в виду рассказ библейской Третьей Книги Царств (17, 9—16) о том, как вдова в Сарепте Сидонской во время голода кормила жившего у нее три года пророка Илию Фесвитянина, и мука и масло у нее чудесным образом не оскудевали.
«праведницы и по смерти живи сутъ». — Ср.: Пс. 36, 29.
[100] Григорий Волуев — дворянин и воевода, служил в войсках М. В. Скопина-Шуйского. В 1606 г. он был одним из убийц Лжедмитрия I. В 1610 г. под Клушином он дал возможность гетману Жолкевскому напасть на войско Дмитрия Ивановича Шуйского (заместившего М. В. Скопина-Шуйского) и разбить его.