В лето 6585.
Поиде Изяславъ с ляхы, Всеволод же поиде противу ему. И бывшу Всеволоду...[439] Седе Борисъ в Чернигове месяца мая 4 день, и бысть княженья его дний 8, и бежа Тмутороканю к Романове. Всеволодъ же взыиде противу брату Изяславу на Волынь и створи миръ, и, пришед, Изяславъ седе в Киеве месяца июля 15 день, Олегъ же, Святославль сынъ, бе у Всеволода в Чернегове.
В лето 6586. Бежа Олегъ, сынъ Святославль, Тмутороканю от Всеволода месяца априля въ 10 день. В се же лето убьенъ бысть Глебъ, Святославль сынъ, в Заволочьи.[440] Бе же Глебъ милостивъ на убогия и страньнолюбивъ, тщанье имея къ церквамъ, теплъ на веру и кротокъ, взоромъ красенъ. Его же тело положено бысть в Чернигове за Спасомь месяца июля 23 день. Седящу в него место Святополку в Новегороде, сыну Изяславлю, Ярополку седящю Вышегороде, а Володимеру седящю у Смоленьске, приведе Олегъ и Борисъ поганыя на Рускую землю и поидоста на Всеволода с половце.[441] Всеволодъ же изоиде противу има на Съжици, и побидиша половце русь, и мнози убьени быша ту: убьенъ бысть ту Иванъ Жирославичь, и Тукы, Чюдинь братъ. Порей и ини мнози месяца августа 25 день. Олегь же и Борисъ придоста Чернигову, мьняще одолевше, а земли Руской много зла створившим, прольяше кровь хрестьяньску, еяже кровь взыщеть Богъ от руку ея, ответъ дати за погиблыя душа хрестьяньске. Всеволодъ же приде къ брату своему Изяславу Кыеву, и целовавшася, седоста. Всеволодъ же исповеда ему все бывшее. И рече ему Изяславъ: «Брате! Не тужи. Видиши бо, колко ся мне сключи зла: первое бо, не выгнаша ли мене и именье мое разграбиша? И паки, кую вину створилъ есмь? Не изгнаста ли вы, мене, брата своя, и не блудих ли по чюжимъ землямъ, именья лишенъ быхъ, не створи зла ничтоже? И ныне, брате, не туживе. Аще будеть нама причастъе в Руской земле, то обема, аще лишена будеве, то оба. Язъ сложю главу свою за тя». И се рекъ, утеши Всеволода и повеле збирати воя от мала до велика. И поиде Изяславъ сь Ярополкомь, сыномь своимь, и Всеволодъ с Володимером, сыномь своимь. И поидоша к Чернигову, и черниговце затворишася у граде. Олегь же и Борисъ не бяшета в Чернигове.[442] Чернеговцемь же не отворящимся, приступиша ко граду. Володимеръ же приступиша къ вратом въсточнымъ, от Стръжене, и отя врата, и взяша градъ околний, и пожгоша огнемь, людемъ выбегшимъ во днешний город. Изяслав же и Всеволодъ слышаста, яко иде Олегъ и Борисъ противу, Изяслав же и Всеволодъ урянився, поидоста от града противу Олгове. И рече Олегъ к Борисове: «Не ходиви противу, не можеве стати противу чотырем княземь, но пошливе с молбою къ строема своима». И рече ему Борисъ: «Ты зри готова, язъ имъ противен всимъ». И похвалився велми, не веды яко Богъ гордымъ противится, смереным же благодать даеть, и да не похвалится силны силою своею. И поидоста противу, и бывшимъ им на месьте на Нежатини ниве, и совокупившимъся обоимъ, бысть сеча зла. И первое убиша Бориса, сына Вячеславля, похвалившаго велми. Изяславу, стоящю в пешцехъ, унезапу приехавъ один, удари копьемь за плеча. И тако убьенъ бысть Изяславь, сынъ Ярославль. Предолжене же бывше сече, побеже Олегь в мале дружини, едва втече и бежа Тмютороканю.
̀и с песньми попове и черноризци, и понесоша въ градъ. И не бе лзе слышати пенья въ плаче велице и вопле, плакася о немь весь городъ Киевъ. Ярополкъ же идяше по немь, плачася съ дружиною своею: «Отче, отче мой! Что еси бес печали пожил на свете семь, многи напасти приемь от людей и от братья своея? се же погибе не от брата, но за брата своего положи главу свою». И, принесъше, положиша тело его въ церкве святыя Богородица, уложиша ̀и в раку камяну и мраморяну.[443] Бе же Изяславъ мужь взоромъ красенъ, теломъ великь, незлобивъ нравомь, кривды ненавидя, любя правду. Клюкъ же в немь не бе, ни льсти, но простъ умомъ, не воздая зла за зло. Колко бо ему створиша кияне: самого выгнаша, а домъ его разграбиша, и не възда противу тому зла. Аще ли кто дееть: кияне исеклъ, котореи же высадили Всеслава ис поруба, то сь того не створе, но сынъ его. Паки же брата своя выгнаста ̀и, и ходи по чюжей земле, блудя. И седящу ему паки на своемь столе, Всеволоду пришедшю побежену к нему, не рече ему: «Колко подьяхъ от ваю». Не вдасть зла на зло, но утеши и рекъ ему: «Елма же ты, брате мой, показа ко мне любовь, уведе мя на столъ мой, нарекъ мя старейши себе, се азъ не помяну злобы первое, ты мне еси братъ, а я тобе, и положю главу свою за тя», еже и бысть. Не рече бо ему: «Колко зло створиста мне, и се ныне тобе ся приключи», не рече: «Сего кроме мене», но на ся перея печаль братню, показа любовь велику, свершая апостола, глаголюща: «Утешайте печалныя».[444] По истине, аще что створилъ есть на свете семь, етеро согрешенье, отдасться ему, зане положи главу свою за брата своего, ни желая болшая части, ни именья хотя болшаго, но за братню обиду. О сяковыхъ бо и Господь рече: «Да кто положить душю свою за други своя».[445] Соломонъ же рече: «Братье, в бедахъ пособиви бывайте».[446] Любовь бо есть выше всего. Яко же Иоан глаголеть: «Богъ любы есть, и пребывая у любви, у Бози пребываеть, и Богъ в немь пребываеть». О семь свершаеться любы, да достоянье имамъ въ день Судный, да якоже онъ есть, и мы есмы в мире семь. Боязни несть в любви, но свершена любы вонъ измещеть боязнь, яко боязнь мученье имать. «Бояй же ся несть свершенъ у любви. Аще кто речеть: Бога люблю, а брата своего ненавидя — ложь есть. Не любяй брата своего, егоже видить, Бога, егоже не видить, како можеть любити? Сию заповедь има от него, да любяй Бога любить и брата своего».[447] У любви бо все свершаеться. Любви бо ради греси расыпаються. Любви бо ради и Господь сниде на землю и распятся за ны грешныя и вземь грехи наша, пригвозде на кресте, давъ намъ крестъ свой на помочь и на прогнанье бесомь. Любви ради мученици прольяша кровь свою. Любве же ради и сий князь пролья кровь свою за брата своего, свершая заповедь Господню.
— Володимере, придавъ ему Туровъ.
В лето 6587. Приде Романъ с половце к Воиню. Всеволод же став у Переяславля и створи миръ с половце. И възратися Романъ въспять, и бывшу ему...[448] убиша ̀и половце месяца августа 2 день. И суть кости его и до сего лета тамо лежаче, сына Святославля и внука Ярославля. А Олга емше козаре, поточиша за море Царюгороду.[449] Всеволодъ же посади посадника Ратибора Тмутороканю.
В лето 6588. Заратишася торци переяславьстии на Русь. Всеволод же посла на не сына своего Володимера. Володимер же, шедъ, побил торки.
В лето 6590. Осень умре половецький князь.
В лето 6592. Приходи Ярополкъ[450] ко Всеволоду на Великъ день. В се же время вбегоста Ростиславича два от Ярополка и, пришедша, прогнаста Ярополка, и посла Всеволодъ сына своего Володимера, и выгна Ростиславича и посади Ярополка Володимере. В се же лето Давыдъ зая гречнеки во Олешьи и зая в них все именье.[451] Всеволодъ же, пославъ, приведе ̀и и вдасть ему Дорогобужь.[452]
а самъ бежа в Ляхи. Володимеру же пришедшю к Лучску, дашася лучане. Володимеру же посадившю Давыда въ Володимере, у Ярополка место, а матерь Ярополчю и жену его и дружину его приведе Киеву, именье его вземь.
В лето 6594. Всеволодъ заложи церковь святаго Андрея при Иване преподобномь митрополите, створи у церкви тоя манастырь, в нем же пострижеся дщи его девою, именемь Янька. Сия же Янка, совокупивши черноризици многи, пребываше с ними по манастырьскому чину.[454]
В лето 6595. Приде Ярополкъ из Ляховъ и створи миръ с Володимеромъ, и иде Володимеръ опять Чернегову, а Ярополкъ седе Володимере. И переседивъ мало дней, иде Звенигороду.[455] И не дошедшу ему города, прободенъ бысть от проклятаго Нерядьца, от дьяволя наученья и от злыхъ человекъ. Князю же Ярополку лежащу на санках, а онъ с коня саблею прободе я месяца ноября въ 22. Тогда въздвигнувся Ярополкъ, выторгну исъ себе саблю, и рече великимъ гласомъ: «Охъ, тот мя вороже погуби». И бежа Нерядець проклятый до Перемышля к Рюрикови,[456] а Ярополка взяша отроци на конь передъ ся — Радко и Воикина и инии отроци, несоша к Володимерю, а оттуду Киеву. И изииде противу ему благоверный князь Всеволодь со сынома своима, Володимеремь и Ростиславомь, и вси бояре, и блаженый митрополитъ Иванъ и чернорисци и прозвутере. И вси кияне великъ плачь створиша над нимь, со псалъмы и песнми проводиша ̀и до манастыря святаго Дмитрия,[457] съпрятавше тело его, съ честью положиша ̀и в раце у церкви святаго апостола Петра, юже бо самъ началъ здати, месяца декабря въ 5 день. Многы беды приемь, без вины изгонимъ от братья своея, обидимъ и разграбленъ, наконець и смерть горку прия, но вечней жизни и покою сподобися. Такъ бо бяше блаженый князь Ярополкъ кротокъ, смиренъ, братолюбивъ и нищелюбець, десятину дая от всихъ скотъ своих святей Богородици и от жита на вся лета, и моляше Бога всегда, глаголя: «Господи Боже мой Иисусъ Христе! Приими молитву мою и дай же ми смерть таку, якоже вдалъ еси брату моему, Борису и Глебови, от чюжюю руку, да омыю грехи вся своею кровью, избуду суетнаго света и сети вражии». Его же прошенья не лиши его благий Богъ: усприя благая она, ихже ни око не види, ни ухо слыша, ни на сердце человеку не взиде, яже уготова Богъ любящим его.[458] В се же лето ходи Всеволодо къ Перемышлю.
Турову на княженье. У се же лето умре Никонъ, печерьски игуменъ. В се же лето взяша болгаре Муромъ.
и Антоньемь, гурьговьскимь игуменомь, при благоверном князи Всеволоде, державному Руския земля, и чадома его, Володимера и Ростислава, воеводьство держащю киевьской тысящи Яневи, игуменьство держащу Ивану. В се же лето преставися Иоанъ митрополитъ. Бысть же Иоанъ си мужь хитръ книгамъ и ученью, милостивъ убогимъ и вдовицамъ, ласкав же всякому, к богату и къ убогу, смиренъ же умомъ и кротокъ, и молчаливъ, речистъ же книгами святыми, утешая печальныя, и сякова не бысть преже в Руси, ни по немь не будеть такий. В се же лето иде Янъка въ Греки, дще Всеволожа, нареченая преже.
В лето 6598. Приведе Янка митрополита Иоана скопьчину, егоже видивши людье вси рекоша: «Се мертвець пришелъ». От года бо до года пребывъ, умре. Бе же се мужь не книженъ и умомъ простъ и просторекъ. В се же лето священа бысть церкви святаго Михаила переяславлеския Ефремомъ, тоя церкви митрополитомъ, иже ю есть создалъ велику сущю, и пристрою в ней велику створи, украсивь ю всякою красотою, церковьными съсуды. Сий бо Ефремь в си лета много зданье въздвиже: докончавъ церковь святаго Михаила, заложи же церковь на воротехъ святаго Федора, и святаго Андрея у церкве у воротъ, и городе каменъ, и строенно банное камяно, сего же не бысть в Руси.[459] И въкраси городъ Переяславьскый зданьи церковными и прочими зданьи.
В лето 6599. Игуменъ и черноризци светъ створше, реша: «Не добро есть лежати отцю нашему Федосьеви кроме манастыря и церкви своея, понеже тъ есть основалъ церковь и черноризци совокупилъ». И светъ створше, повелеша устроити место, идеже положити мощи его. И приспевшу празднику Успенья Богородице треми деньми, и повеле игуменъ рушити, где лежать моще отца нашего Федосья, егоже повеленью быхъ азъ грешный первое самовидець, Се же и скажю, не слухомъ бо слышавъ, но самъ о собе началникъ. Пришедшю бо игумену ко мне и рекшю мне: «Поидеве в пещеру к Федосьеви», Азъ же пришодъ съ игуменомъ, не ведущю никомуже, разъглядавша, куда копати, и назнаменавша место, кде копати кроме устья. Рече же ко мне игуменъ: «Не мози поведати никомуже <...> от братьи, да не увесть никтоже; но поими, егоже хощеши, да ти поможеть». Азъ же пристроих семь дни рогалия, имже копати. И въ вторникъ вечоръ в суморокъ, пояхъ съ собою 2 брата, не ведущю никомуже, приидох в пещеру и отпехъ псалмы, почахъ копати. И, вътрудився, вдах другому брату, и копахомъ до полуночья и трудихомся, не могуще ся докопати. Начахъ тужити, еда како на страну копаемъ. Азъ же, вземь рогалью, начахъ рамяно копати, другу моему опочивающю предъ пещерою, и рече ми: «Удариша в било». И азъ тотъ час прокопах на мощи Федосьеви. И оному глаголющю ко мьне: «Удариша у било», мне же рекшю: «Прокопахъ уже». Егда же прокопахъ, объдержашет мя ужасть, начах звати: «Господи помилуй!» Въ тъй же час седяста два брата в манастыри, егда игуменъ, утаився, не с кимъ принесеть его отай, зряста к пещере. И егда удариша в било, видиста три столпы, акы дугы зарни, и, стоявше, и приидоша надъ верхъ церкве, идеже положенъ бысть Федосий. В се же время виде Стефанъ, иже бысть в него место игуменъ, — в се же время бысть епископъ, — видивъ въ своемъ манасътыри чресъ поле[460] зарю велику надъ пещерою, мневъ, яко несуть Федосья, бе бо ему извещено, переже днемь единемь, и съжаливси, яко без него преносят ̀и, и вседъ на конь, вборзе поеха, поемъ съ собою Климянта, егоже постави игумена по собе. Идяста в собе видяста зарю велику. И яко приидоста близъ, видеста свещи многы надъ пещерою, и приидоста к пещере, и не видиста ничтоже, и приидоста дну в пещеру, намъ седящимъ у мощей его. Егда бо прокопах, послах ко игумену: «Прииди, да ̀и возмемъ». Игуменъ же прииде съ двема братома. И прокопах велми, и влезохъ, и видихом моще его лежаще, но съставе не распалися быша, и власи главнии притяскли бяху. И възлозъше на вариманътью, вынесоша предъ пещеру. На другий же день совокупишася епископи: Ефримъ Переяславьскый, Стефанъ Володимерьскый, Иванъ Черниговьскый, Маринъ Гургевьскый, игумени вси от всих манастыревъ с чернорисци, приидоша и людье благовернии, взяша мощи Федосьевы съ свещами и съ темияном. И принесоша, и положиша ̀и у своей ему церкви, у притворе на десней стране, месяца августа въ 14 у четвергъ, в час 1 дне, индикта 14, лета... И празноваша светло въ тъ день.
Се же повемь мало нечто, еже ся збысть прореченье Федосьево. Игуменьство бо Федосьеви держащю у животе своемь и правящю стадо, порученое ему Богомъ — черноризци, не токмо же си едини, но в мирьскими печашеся душами, како быша спаслися, паче же о сынех своихъ душевных, утешая и наказая приходящая к нему, другоичи в домы ихъ приходя и благословленье имъ подавая. Единою бо ему пришедшю в домь Яновъ[461] къ Янове и к жене его Марьи — Федосий бо бе любя я, занеже живяста по заповиде Господне и в любви живяста, единою же ему пришедшю к нима, и учашеть я о милостыне ко убогим, и о царьстве небеснемь, еже прияти праведникомь, а грешьнымъ муку, и о смертнемь часе. И се ему глаголющю и о положеньи тела у гробе има. И рече ему Яневая: «Кто весть, где мя положать?» Речеже ей Федосий: «Поистине идеже азъ лягу, ту и ты положена будеши». Се же събысться. Игумену бо преставльшуся преже 18 лет, се сбысться: в се бо лето преставися Яновая, именемь Марья, месяца августа в 16 день. И пришедъше чернорисци, певше обычныя песни, и, принесше, и положиша ю у церкве святыя Богородица, противу гробу Федосьеву, на левой стороне. Федосий бо положенъ бысть 14 день, а си въ 16 день. Се сбысться прореченье блаженаго отца нашего Федосья, добраго пастуха, иже пасяше словесныя овца нелицемерно, с кротостью и с расмотрениемь блюда их и бдениемь, и моляся за порученое ему стадо и за люди хрьстьяньския, и за землю Рускую, иже по отшествии его моляся за люди верныя и за своя ученикы, иже, взирающе на раку твою, поминають ученье твое и въздержанье твое, и прославляють Бога. Азъ же, грешный твой рабъ и ученикъ, недоумею, чимъ похвалити тя, добраго твоего житья и въздержанья. Но се реку мало нечто.
«Радуйся, отче нашь и наставниче, Федосий! Мирьскыя плища отринувъ, молчанье възлюбивъ, Богу послужилъ еси у мнишьскомъ житьи, всяко собе принесенье принеслъ еси божественое, пощеньемь преузвысився, плотьскых сластий възненавидивъ, и мирьскую красоту и желанье века сего отринувъ, уследуя стопамъ высокомысленымъ отцемь, ревнуя, молчаньемъ взвышаяся, смиреньемь украшаяся. Радуйся, укреплеся надежею и вечных благъ приемъ, умертвивъ плотьскую похоть, источникъ безаконью и мятежь, преподобне, и бесовьскихъ козней избегъ и от сетий его. С праведными, отче, почилъ еси, усприемъ противу трудомъ своим възмездье, отцемь наследникъ бывъ, последовавъ ученью их и нраву ихъ, въздержанью ихъ, и правило ихъ правя. Паче же ревноваше великому Федосью[462] житьемь и нравомь, и въздержаньемь ревнуя и последьствуя обычаю его, и преходя от дела в дело уншее, обычныя молбы Богу уздая и воню благоуханья принося, кадело молитвеное, темьянъ благоуханьный. Победивъ мирьскую похоть и миродерьжьца князя зека сего, супротивника поправъ дъявола и его козни, победьникъ явися, противнымъ его стреламъ и гордымъ помысломъ ставъ супротивно, укрипився оружьемь крестьнымъ и верою непобидимою, и Божьею помощью. И помолися за мя, честный отче, избавлену быти от сити неприязненъ, и от противнаго врага съблюди мя твоими молитвами».
В се же лето бысть знаменье въ солнци, погибе, мало ся его оста — акы месяць бысть, в час 2 дне, месяца маия въ 21. В се же лето бысть: Всеволоду ловы деюща звериныя за Вышегородомь, заметавшимъ тенета и людемь кликнувшимъ, спаде привеликъ змей с небесе, и ужасошася вси людье.[463] В се же время земля стукну, мнозе слышаша. В се же лето волъхвь явися у Ростове и погибе.
В лето 6600. Предивно бысть чюдо у Полотьске у мечьте: и в нощи бывши тутенъ, стонаше полунощи, яко человеци рыщуть беси по улици. Аще кто вылезяще ис хоромины, хотя видети, и абье уязвенъ бяше невидимо от бесовъ, и с того умираху, и не смеяху излазити ис хоромъ. По семь же начаша во дне являтися на конех, и не бе их видити самех, но кони ихъ видити копыта,[464] и тако уязьвляху люди полотскыя и его область. Темь и человеци глаголаху, яко навье бьють полочаны. Се же знаменье поча быти от Дрьюцька. В си же времена бысть знаменье у небесе, яко кругъ бысть посреде неба привеликъ. У се же лето ведро бяше, яко изгаряше земьля, и мнози борове изгоряхуся саме и болота, многа знаменья бываху по земле, и рать велика бяше от половець отвсюду. И взяша 3 городы: Песоченъ, Переволоку, Прилукъ[465] и многа села повоеваша. В се же лето воеваша половце ляхи с Васильемь Ростиславличемь.[466] У се же лето умре Рюрикъ, сынъ Ростиславль. У си же веремена мнози человеци умираху различными недугы, якоже глаголаху продающе крсты, яко продахом крсты от Филипова дни до мясопущь[467] 7 тысящь. Се же бысть за грехы наше, яко умножишася греси наши и неправды. Се же наведе на ны Богъ, веля намъ имети покаание и вьстагнутися от греха, и зависти, от прочих злых делъ неприязненыхъ.
В лето 6601, индикта 1 лето, преставися великый князь Всеволодъ, сынъ Ярославль, внукъ Володимеръ, месяца априля 13 день, а погребенъ бысть 14 день, недели сущи тогда Страстьней и дни сущу тогда четвергу великому, в онже положенъ бысть у гробе у велицей церкви святыя Софья, Сий благоверный князь Всеволодъ бе измлада любя правду и набдя убогия, и воздая честь епископомь и прозвутеромъ, излиха же любляше чернорисце и подаваше требованье имъ. Бе же и самъ уздержася от пьяньства и похоте, темь любимъ бе отцемь своимъ, яко глаголати отцю его к нему: «Сыну мой! Благо тобе, яко слышу о тобе кротость и радуюся, яко ты покоиши старость мою. Аще ти Богъ подасть прияти власть стола моего по братьи своей, с правдою, а с ненасильемь, то егда Богъ отведеть тя от житья твоего, то ту ляжеши, идеже азъ, у гроба моего, понеже люблю тя паче братья твоея». Се же сбысться глаголъ отца его, еже глаголалъ бе. Сему же приемьшю послеже всея братья столъ отца своего, и по смерти брата своего, седе Киеве княжа.
волосте имъ. У сихъ же печали въсташа и недузи ему, и приспеваше к нимъ старость. И нача любити смыслъ уныхъ и светъ творяше с ними, си же начаша ̀и заводити и негодовати дружины своея первыя, и людемь не доходити княже правде. И начаша тивуне[468] его грабите люди и продаяти, сему не ведущю у болезнехъ своихъ. И разболевшюся ему велми, посла по сына своего Володимера Чернегову. И пришедшу Володимеру, видивъ отца больна суща, плакася велми. И приседящю Володимеру и Ростиславу, сыну меншому его, и пришедшу же часу, преставися тихо и кротко и приложися ко отцемь своимъ, княживъ лет у Киеве 15, а в Переяславле лето,[469] а Чернигове лето. Володимер же плакався с Ростиславомъ, братомъ своимъ, спрятаста тело его. Собрашася епископи, игумени с черноризци, и попове, и бояре и простии людье, вземше тело его со обычними песнями и положиша у святой Софьи, якоже рекохомъ преже.
«Аще азъ сяду на столе отца своего, то имамъ рать со Святополкомъ узяти, яко то есть столъ отца его переже былъ». И, тако размысливъ, посла по Святополка Турову, а самь иде Чернегову, а Ростиславь Переяславлю.
И минувши Велику дни, и прешедше Праздней недели, въ день антипасхы,[470] месяца априля 24 день <...> начало княженья Святополча у Киеве. Приде Святополкъ Киеву. Изидоша противу ему кияне с поклономъ и прияша с радостью, и седе на столе отца своего и стрыя своего. В се же время поидоша половце на Рускую землю, слышавше яко умерлъ есть Всеволодъ, послаша послы къ Святополку о мире. Святополкъ же, не здума с болшею дружиною отнею и строя своего, но светъ створи с пришедшими с нимь, изоимавъ послы, всажа вь погребъ. Слышавше же се, половце почаша воевати. И приидоша половце мнози и оступиша Торъчьский градъ. Святополкъ же, слышавъ половце, посла, прося мира, и не восхотеша половце мира, и пустиша по земле воююще. Святополкъ же нача сбирати вое, хотя на не. И реша ему мужи смысленеи: «Не кушайся противу имъ, яко мало имаши вой». Он же рече имъ: «Имею отрокъ своихъ 8 сотъ, иже могуть противу имъ стати». Начаша же друзии несмысленеи молвити: «Поиди, княже». Смысленыи же глаголаху: «Аще бы пристроилъ их 8 тысящь, не лихо ти есть: наша земля оскудила есть от ратий и продажь.[471] Но пошлися къ брату своему Володимеру, дабы ти помоглъ». Святополкъ же послуша их и посла к Володимеру, дабы помоглъ ему. Володимеръ же собра вои свои и посла по Ростислава, брата своего, до Переяславля, веля ему помогати Святополку. Володимеру же пришедшю Киеву, и совокупися у святаго Михаила, и взяста межи собою распре и которы, и уладившася, целоваста крестъ межи собою, а половцемъ воюющимъ по земле. И реша има муже смысленеи: «Почто вы распрю имата межи собою? А погании губять землю Рускую. Последе ся смирита, а ныне поидита противу имъ любо с миромь, любо ратью». Володимеръ же хотяше мира, Святополкъ же хотя ратью. И поиде Святополкъ, и Володимеръ, и Ростиславь къ Треполю, и приидоша ко Стугне.[472] Святополкъ же, и Володимеръ и Ростиславъ съзваша дружину свою на светъ, хотяче поступити чересъ реку, и начаша думати. И глаголаше Володимеръ, яко «Сде стояще чересъ реку, у грозе сей, створимъ миръ с ними». И присташа свету сему смысленеи мужи, Янь и прочии. Кияне же не восхотеша света сего, но рекоша: «Хощемъ ся бити, поступимъ на ону сторону реке». Излюбиша свето сь и преидоша Стъгну реку, бе бо тогда наводнилася велми.[473] Святополкъ же, и Володимерь и Ростиславъ, исполчившеся, поидоша. Идяше на десной стороне Святополкъ, а на шюее Володимеръ, а посереде Ростиславъ. И, минувше Треполь, проидоша валъ. И се половце идяху противу, и стрелци противу пред ними. Нашимъ же ставшимъ межи валома, и поставиша стяги своя, и изидоша стрилци из валу. И половци, пришедше к валови, поставиша стяги своя, налягоша первое на Святополка, и възломиша полкъ его. Святополкъ же стояше крепко, и побегоша людье, не терпяще ратныхъ противленья, и послеже побеже Святополкъ. И налегоша на Володимера, и бысть брань люта, и побеже и Володимеръ с Ростиславомъ и вои его. И прибегоша к реце Стугне, и въбродъ Володимеръ с Ростиславомь, и нача утапати Ростиславъ перъд очима Володимеровыма. И хоте подхватити брата своего и мало не втону самъ. И тако утопе Ростиславъ, сынъ Всеволожь. Володимерь же пребредъ реку с маломь дружины, — мнози же падоша от полка его, и бояре его туто падоша, — и пришедъ на ону сторону Днепра, плакася по брате своемъ и по дружини своей, иде Чернегову печаленъ велми. Святополкъ же убеже во Треполь, и затворися ту, и бе до вечора и в ту нощь приде Кыеву. Половци же, видивше се, пустиша по земле воююче, а друзии узъвратишася к Торочьскому. Си же злоба соключи въ день святаго Възнесенья Господа нашего Иисуса Христа, месяца маия 26. Ростислава же, искавше, обретоша ̀и в реце и, вземше, и принесоша ̀и Кыеву, и плакася по немь мати его, и вси людье плакаша по немь повелику, уности его ради.[474] И собрашася епископы, и попове, и чернорисце, и песни обычныя певше, и положиша въ церкви святое Софье у отца своего. Половцемь же оседяще Торочьский, противящем же ся торокомъ и крепко борющимъ изъ града, убиваху многы от противныхъ. Половци же начаша налегати, отоимати воду, изнемогати начаша у городе людье жажою водною и гладомъ. И прислаша торъци <...> къ Святополку, глаголюще: «Аще не пришлеши брашна, предатися имамъ». Святополкъ же пославъ, и не бе лзе украстися в городъ множества ради ратныхъ. И стояше около города недель 9 и раздилишася надвое: едини сташа у града, рать борющю, а друзии поидоша Кыеву и пустиша на воропъ межи Кыевъ и Вышегородъ. Святополкъ же вынииде на Желяню,[475] и поидоша обои противу собе и ступишася, и въкрипися брань. Побегоша наши предъ иноплеменнекы, и падаху язвенеи предъ врагы нашими, и мнози погибоша и быша мертви, паче неже у Треполя. Святополкъ же приде Кыеву самъ третей, а половце узъвратишася к Торочкому. И быша же си злая месяца июля 23. Навътрея же въ 24, у святою мученику Бориса и Глеба, бысть плачь великъ у городе грехъ ради наших великихъ, за умноженье безаконий наших.
Се на ны Богъ пусти поганыя, не милуя их, но насъ казня, да быхом ся востягнули от злыхъ делъ. Симь казнить ны нахоженьемь поганыхъ, се бо есть бо батъгъ Божий, да неколи смирившеся успомянемся от злаго пути. Сего ради во праздникы Богъ намъ наводить сетованье, якоже ся створи в се лето первое зло на Вознесенье у Треполя, 2 <...> на празникъ Бориса и Глеба, иже есть праздникъ новой рускый. Сего ради пророкъ глаголаше: «И преложю праздникы ваша у плачь и песни ваша в рыданье».[476] Створи бо ся плачь великъ у земле нашей, и опустеша села наша и городе наши, и быхомъ бегающеи предъ враги нашими. Якоже и пророкъ глаголаше: «Падете предъ враги вашими, и поженуть вы ненавидящеи васъ, и побегнете, никому же не женющю по васъ. И скрушу руганье горденья вашего, и будеть во тщету крепость ваша, и убиеть вы приходяй мечь, и будеть земля ваша пуста, и дворе ваши пусте будуть, яко вы зли есте и лукаве, и азъ поиду к вамъ яростью лукавою»,[477] — глаголеть Господь Богъ святый Израилевъ. Ибо лукавии сынове Измаилове пожигаху села и гумьна, и мьногы церкви запалиша огнемь. Да не чюдиться никтоже о семь: «Идеже множество греховъ, ту всякого виденья показанье».[478] Сего ради вселеннаа предастася, сего ради гневъ простреся, сего ради земля мучена бысть: ови ведутся полонене, а друзии посекаеми бывають, друзии на месть даеми бывають, и горкую приемлюще смерть, друзии трепещють, зряще убиваемыхъ, другии гладомъ умориваеми и водною жажею. Едино прещенье, едина казнь, многовещныя имуще раны и различныя печали, и страшныя мукы, — ови вязани и пятами пьхаеми, и на морозе держими и вкаряеми. И се пристраннее и страшнеи, яко на хрестьяньсце роде страхъ и колибанье и беда упространися. Право и достойно! Тако да накажемся и тако собе веру имемъ, кажеми есмы: подобаше 6о намъ «в руце преданымъ быти языку страньну и безаконьну и лукавнейшю паче всея земля». Рцемь велегласно: «Праведенъ еси, Господи, и праведне суди твои».[479] Рцемь по оному разбойнику: «Мы достойная, яже сдеяхомъ, и прияхомъ».[480] Рцемь съ Иевомъ: «Яко Господеви любо, тако и бысть: буди имя Господне благословено у векы».[481] Да нахожениемь поганыхъ мучими, Владыку познаемъ, егоже мы прогневахомъ. Прославлени бывше, не прославихом, почтени бывше, не почтохомъ, освятивьшеся, не разумехомъ, куплени бывше, не поработахомъ, породившеся, не яко отца постыдихомся, согрешихомъ и казнимы есмы. Якоже согришихомъ, тако и стражемъ: и граде вси опустеша, и перейдемъ поля, идеже пасома быша стада коне, овце и волове, се все тще ныне видим, нивы поростьше стоять, зверемъ жилище быша Но обаче надеемься на милость Божью, казнеть бо ны добре благый Владыка, и «Не по безаконью нашему створи намъ и по грехомъ нашимъ въздалъ есть намъ»,[482] тако подобаеть благому Владыце казати не по множеству греховъ. Тако Господь створи намъ: падшая уставить, Адамле преступленье прости, баню нетленья дарова, свою кровь за ны излья. Такоже ны виде неправо пребывающа, нанесе намъ сущюю рать и скорбь, да хотяще и не хотяще и всяко в будущий векъ обрящемь милость: душа бо, зде казнима, всяко у будущий векъ обрящемь милость и лготу от мукы: не мьстить бо Господь двоиче о томь. О неизреченьному человеколюбью! Якоже видити ны неволею к собе обращающася. Тмами любовь, яже к намъ! Понеже хотяще уклонитися от заповиде его. Се уже не хотяще терпимъ с нужею, и понеже неволею, се уже волею. Кде бо бе тогда умиленье в насъ? Ныне же вся полна суть слезъ. Кде бе в насъ уздыханье? Ныне же плачь по всимъ улицамъ умножися избьеныхъ ради, иже избиша безаконнеи.
своимъ и сродникомъ своимъ; мучими зимою и оцепляеме, у алъчбе и в жаже и в беде, побледевши лици и почернивше телесы, незнаемою страною, языкомъ испаленомъ, нази ходяще и босе, ногы имуще избодены терньемь, съ слезами отвещеваху другъ другу, глаголюще: «Азъ бехъ сего города», а другий: «И азъ сего села». И тако съвъспрошахуся со слезами, родъ свой поведающе, очи възводяще на небеса к Вышнему, ведущему тайная.
Да никтоже дерзнеть рещи, яко ненавидими Богомь есмы! Кого бо Богъ тако любить, якоже насъ узлюбилъ есть? Кого бо тако почтилъ есть, якоже насъ прославилъ есть и вънеслъ есть? Никого же! Им же паче ярость свою уздвиже на ны, якоже паче всихъ почтени бывше, горее всех съдеяхом грехы. Якоже паче всех, просвещени бывше, и владычню волю ведуще, и презревше, въ лепоту паче инехъ казними есмы. Се бо азъ грешный, многаи часто Бога прогневахъ и часто согрешая бываю по вся дни.[483]
В лето 6602. Створи миръ с половце Святополкъ и поя жену дщерь Тугортоканю, князя половецьскаго. Того же лета Олегъ приде с половце ис Тмутороканя и прииде к Чернигову. Володимерь же затворися в городе Олегъ же прииде ко граду и пожьже около града, и манастыри пожьже. Володимеръ же створи миръ со Олгомъ и иде из города на столъ отень до Переяславля, а Олегъ вниде в городъ отца своего. Половьце же начаша воевати около Чернигова, Олгове не возбраняющю, бе бо самъ повелелъ имъ воевати. Се уже третьее наведе Олегъ поганыя на Рускую землю, егоже греха дабы ̀и Богъ простилъ, понеже много хрестьянъ изъгублено бысть, а другое полонено бысть и расточено по землямъ. В се же лето приидоша прузи на землю Рускую месяца августа въ 16 и пояша всяку траву и многа жита. И не бе сего слышано во днехъ первыхъ в земле Руской, якоже видиста очи наша за грехи наша. В се же лето преставися епископъ володимерьскей Стефанъ, месяца априля въ 27, въ 6 час нощи, бывшу преже игумену Печерьскаго манастыря.
Переяславль, а Китанъ ста межи валома с вои. И вда Володимерь сына своего Святослава Китанови у таль, а Итларь бысть въ граде с лучшею дружиною. В се же веремя пришелъ Славята ис Кыева от Святополка к Володимеру на некое орудье. И начаша думати дружина, Ратиборова чадь, съ княземь Володимеровъ о погублене Итларевы чади. Володимеру же не хотящю сего створити, глаголющю ему: «Како могу се азъ створити, роте с ними ходивъ». Отвещавше же дружина, рекоша Володимеру: «Княже! Несть ти в томъ греха: привелъ ти е Богъ в руце твои. Чему оне, к тобе всегда роте ходяще, губять землю Рускую и кровь хрестьяньску проливають беспрестани». И послуша: ихъ Володимерь. В ту нощь посла Володимерь Славяту с неколкомъ дружиною и с торкы межи вала. Выкрадше первое Святослава, и потомъ убиша Китана и дружину его всю избиша. Вечеру сущю тогда суботному, а Итлареви в ту нощь лежащу на сенници у Ратибора и не ведущу ему, что ся надъ Китаномъ створи в ту нощь. Наутрея же в неделю, в завьтрене сущи години, пристрои же Ратиборъ отроки в оружьи, и изъбу пристави имъ затопити. И присла Володимеръ отрока своего Бяидюка по Итлареву чадь, и рече Бяидукъ ко Итлареви: «Зоветь вы князь Володимерь, реклъ тако: обувшеся в теплей изъбе и завътрокавше у Ратибора, приидете же ко мне». И рече Итларь: «Тако буди». И яко влезоша во истьбу, и запроша я. И вои възлезше на изьдбу и прокопаша истьбу, и тако Ельбехъ Ратиборечь, вземъ лукъ свой и наложивъ стрелу, вдари Итларя подъ сердце, и дружину его всю постреляша. И тако зле испроверже животъ свой Итларь со дружиною своею в неделю Сыропустную, въ 1 час дни.
Святополкъ же и Володимерь посласта к Олгови, веляча ему ити съ собою на половьце. Олегъ же обещася ити с нима и, пошедъ, не иде с нима в путь единъ. Святополкъ же и Володимеръ идоста на веже, и полониша скоты и кони, и вельблуды и челядь, и приведоста в землю свою. И начаста гневатися на Олга, яко не шедшю ему на поганыя с нима. И посла Святополкъ и Володимеръ ко Олгови, глаголюща сице: «Се ты не шелъ еси с нама на поганые, иже погубиша землю Русьскую. А се у тебе есть Итларевичь: любо убий, любо дай нама. То есть ворогъ нама и Русьской земле». Олегъ же сего не послуша, и бысть межи ими ненависть.
В се же лето приидоша половце ко Гурьгову[485] и стояша около его лето все, мало не възяша его. Святополкъ же въмири я. Половце же приидоша за Рось, гюргевци же выбегоша и приидоша къ Кыеву, Святополкъ же повеле рубити городъ на Вытечевьскомь холъме, имя свое нарекъ — Святополчь градъ, и повеле епископу Марину со гурговце сесте ту, и засаковцемъ, и прочимъ от нихъ, а Гюргевь зажгоша половце тощь. Сего же лета исходяча, иде Давыдъ Святославичь из Новагорода къ Смоленьску, новгородце же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича. И поемъше и приведоша ̀и Новугороду, а Давыдови рекоша: «Не ходи к намъ». Пошедъ Давыдъ узворотися и седе у Смоленьске опять, а Мьстиславъ седе у Новегороде. В се же веремя прииде Изяславъ, сынъ Володимерь, ис Курьска к Мурому. И прияша ̀и муромьце, и я посадника Олгова. В се же лето приидоша прузе месяца августа 28 и покрыша землю, и бе видети страшно, идяху к полунощнымъ странам, ядуще траву или проса.
«Поиди Кыеву, ать рядъ учинимъ о Руской земьле предъ епископы, игумены, и предъ мужи отець нашихъ и перъд горожаны, дабы оборонили землю Русьскую от поганыхъ». Олегъ же усприемъ смыслъ буй и словеса величава, рече сице: «Несть лепо судити епископомъ и черньцемъ или смердомъ». И не восхоте ити къ братома своима, послушавъ злыхъ светникъ. Святополкъ же и Володимеръ рекоста к нему: «Да се ты ни на поганыя идеши с нама, ни на думу, то ть и ты зло мыслиши на наю и помогати хощеши поганымъ, а Богъ промежи нама будеть». Святополкъ же и Володимеръ идоста на Олга къ Чернигову, и выбеже Олегъ ис Черьнегова месяца маия въ 3 день, в суботу. Святополкъ же и Володимеръ гнаста по немь, Олегъ же вбеже въ Стародубъ[486] и затворися ту; Святополкъ же и Володимеръ оступиста ù у городе, и бьяхуся из города крепко, а си приступаху къ граду, и въязвене бываху мнозе от обоиих. И бысть межи ими брань люта. И стояша около града дни 30 и 3, и изнемагаху люди в городе. И выиде Олегъ из города, хотя мира, и вдаста ему миръ, рекуще сице: «Иди къ брату своему Давыдови, и приидита къ Кыеву на столъ отець нашихъ и дедъ нашихъ, яко то есть старей в земле нашей Кыевъ, и туто достоить снятися и порядъ положити». Олег же обещася створити, и на семь целоваша хрестъ.
маия 24. Олегъ же выиде з Стародуба вонъ и прииде къ Смоленьску..., и не прияша его смолняне, и иде к Рязаню, а Святополкъ и Володимеръ идоста усвояси. Того же месяца приде Тугорканъ, тесть Святополчь, къ Переяславлю месяца маия въ 31 и ста около города, а переяславце затворишася в городе. Святополкъ же и Володимеръ поидоста на нь по сей стороне Днепра, и приидоста к Зарубу,[487] и туто перебродистася, и не почютиша ихъ половце, Богу схраншю ихъ, и, исполъчившася, поидоста к городу. Гражане, узревше, ради быша и изидоша к нима, а половци стояху на оной стороне Трубеша, исполчивъвшеся. Святополкъ же и Володимеръ убредша у Трубешь к половцемъ, и нача Володимеръ хотети порядити дружины, они же не послушаша, но удариша в коне къ противнымъ. И се видивше, половци устремишася на бегь, и наши погнаша у следъ ратныхъ, секуще противныя. Сдея въ тъ день Господь спасенье велико: месяца иуля въ 19 день побежени быша иноплеменьннице, и князь ихь Тугортъканъ убьенъ бысть и сынъ его, и инии князи мнози ту падоша. Наутрея же налезоша Тугоркана мертва, и взя ̀и Святополкъ аки тестя своего и врага. И привезъше Кииеву и погребоша ̀̀и на Берестовомъ на могыле межи путемъ, грядущимъ на Берестовое, а другымъ, идущимъ в монастырь. Въ 20 того же месяца, въ день пятокъ, въ час 1 дне, прииде второе Бонякъ безбожный, шолудивый, отай, хыщникъ, къ Киеву внезапу, и мало в городъ не вогнаша половци, и зажгоша болонье[488] около города, и увратишася на монастыре, и пожгоша манастырь Стефанечь, деревне и Германечь.[489] И приидоша на манастырь Печерьскый, намъ сущимъ по кельямъ почивающимъ по заутрени, и кликоша около манастыря и поставиша 2 стяга предъ вороты манастырьскыми, намъ же бежащимъ задомъ монастыря, а другымъ убегшимъ на полате. Безбожнии же сынове Измаилеви высекоши врата манастырю и устромишася по кельямъ, высекающе двери, изношаху, еже аще обретаху у кельи. И по семь вожгоша домъ святыя владычице Богородице, и приидоша къ церкви, и зажгоша двере, яже ко угу сторонние и <...> вторыя, иже к северу. И влезъше у притворъ у гроба Федосьева и вземьше иконы, зажигаху двери и укаряху Бога и законъ нашь. Богъ же терпяше, и еще бо не скончалися бяху греси ихъ и безаконье ихъ, темже и глаголаху: «Где есть Богъ ихъ,[490] да поможеть имъ и избавить я от насъ?» И ина словеса хулная глаголаху на святыя иконы, насмихающеся, не ведуще, яко Богъ казнить рабы своя напастьми и ратьми, да явяться яко злато искушено у горьниле: хрестьяномъ бо многими скорбьми и печальми внити въ царство небесное, а симъ поганымъ ругателемъ на семь свете приемшемъ веселье и пространество, а на ономъ свете приимуть муку съ дьявъломъ и огнь вечный. Тогда же зажгоша и дворъ Красный, егоже поставилъ благоверный князь Всеволодъ на холму, иже есть надъ Выдобычь: то все оканнеи половце запалиша огнемъ. Темьже и мы, последъствующе пророку, глаголемъ: «Боже мой! Положи я яко коло, аки огнь предъ лицемь ветру, иже попалить дубравы, тако поженеши я бурею твоею, исполниши и лица ихъ досаженья».[491] Се бо оскверниша и пожгоша святый домъ твой, манастырь матере твоея, и трупье рабъ твоихъ. Убиша бо от братья нашея неколько оружьемь безбожьнии сынове Измаилеви,[492] пущении на казнь хрестьяномъ.
Ищьли бо си суть от пустыня Етривьския, межи въстокомъ и северомъ, ищьло же есть ихъ коленъ 4: торкмене, и печенези, торци, половьце. Мефедий же свидительствуеть о нихъ,[493] яко 8 коленъ пробегле суть, егда исече я Гедеонъ: [494] осмь ихъ бежа в пустыню, а 4 исече. Друзии же глаголють: сыны Амоновы, несть тако: сынове бо Моавли — хвалисе, а сынове Амонови — болгаре, а срацини от Измаила и творяться сарини, и прозваша имя собе саракине, рекше: «Сарини есмы».[495] Темьже хвалисе и болгаре суть от дщерью Лотову, иже зачаста от отца своего, темже нечисто есть племя ихъ. И Измаило роди 12 сына, от нихъже суть торъкмени, печенези, и торци и половци, иже исходят от пустыне. И по сихъ 8 коленъ къ кончине века изидуть заклепани в горе Олександромь Макидоньскомь нечистыя человекы.
Се же хощю сказати, яже слышахъ преже сихъ 4 летъ,[496] яже сказа ми Гурята Роговичь, новгородець, глаголя сице, яко «Послахъ отрока своего в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду. И пришедшю отроку моему к нимъ, и оттуде иде въ Угру. Угра же суть людье языкъ немъ и съседяться съ Самоедью на полунощныхъ сторонахъ.[497] Угра же рекоша отроку моему: “Дивно находимъ мы чюдо ново, егоже несмы слыхали преже сихъ летъ, се же ныне третьее лето поча быти: суть горы заидуче в луку моря, имьже высота акы до небеси, и в горахъ тыхъ кличь великъ и говоръ, и секуть гору, хотяще просечися. И есть в горе той просечено оконце мало, и туда молвять. Не разумети языку ихъ, но кажють железо и помавають рукою, просяще железа; и аще кто дасть имъ железо — или ножь, или секыру — и они дають скорою противу. Есть же путь до горъ техъ непроходимъ пропастьми, снегомъ и лесомъ, темь не доходимъ ихъ всегда; есть же и подаль на полунощьи”». Мне же рекшю к Гуряте: «Се суть людье, заклеплене Олексанъдромъ, макидоньскомъ цесаремъ, якоже сказа о нихъ Мефедий Патарийскъ, глаголя: “Олександръ, царь макидоньский възыде на въсточныя страны до моря, нарецаемое Солнче место, и виде человекы нечистыя от племене Афетова, ихъже нечистоту видевъ: ядяху скверну всяку, комары, мухы, коткы, змея, мертвеца не погребати, но ядяху, и женьские изъврагы и скоты вся нечистыя. То видевъ, Олександръ убояся, еда како умножаться и осквернять землю, загна их на полунощныя страны у горы высокыя. И Богу повелевшю, соступишася о нихъ горы полунощьныя, токмо не ступишася о нихъ горы 12 локътю, и створиша врата меденая и помазаша суньклитомь. И аще хотять взяти и не возмогуть, ни огнемь могуть ижьжещи; вещь бо суньклитова сица есть: ни огнь можеть ижьжещи его, ни железо его прииметь. У последняя же дни по сихъ осми коленъ, иже изиидуть от пустыня Етривьския, изидуть си скверныи языци, яже суть в горахъ полунощныхъ, по повеленью Божью”».[498]
Но мы на прежереченое уворотимься, якоже бехомъ глаголали первее. Ольгове обещавшюся ити къ брату своему Давыдови Смоленьску и приити с братомъ своимъ Киеву и обрядъ положити, и не восхоте сего Олегъ сътворити, но пришедъ къ Смоленьску и поемъ воя и поиде Мурому, у Муроме тогда сущю Изяславу. Бысть же весть Изяславу, яко Олегъ идеть к Мурому, посла Изяславъ по вои Ростову и Суждалю, и по белозерце, и собра вои много. И посла Олегъ послы своя къ Изяславу, глаголя: «Иди у волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего.[499] Да хочю, ту седя, порядъ положити съ отцемь твоимъ. Се бо мя выгналъ из города отца моего. Или ты ми зде не хощеши хлеба моего же вдати?». И не послуша Изяславъ словесъ сихъ, надеяся на множество вой. Олегъ же надеяся на правду свою, яко правъ бе в семъ, и поиде к городу с вои. Изяславъ же исполчися передъ городомъ на поле. Олегъ же поиде противу ему полкомь, и сняшася обое, и бысть брань люта. И убиша Изяслава, сына Володимеря, внука Всеволожа,[500] месяца септебря въ 6 день; прочии же вои побегоша, ови чресъ лесъ, друзии же в городъ. Олег же вниде въ град, и прияша ̀и горожане. Изяслава же вземьше и положиша в манастыри святаго Спаса, и оттуда перенесоша ̀и Новугороду и положиша у святое Софьи на левой стороне. Олегъ же по приятьи града изоима ростовце, и белозерци и суждальце и скова, и устремися на Суждаль. И пришедъ Суждалю, и суждалци дашася ему. Олегъ же, омиривъ городъ, овы изоима, другыя расточи, именье ихъ взя. И приде к Ростову, и ростовци вдашася ему. И перея всю землю Муромьскую и Ростовьскую, и посажа посадники по городомъ и дани поча брати. И посла к нему Мьстиславъ посолъ свой из Новагорода, глаголя: «Иди опять Мурому, а в чюжей волосте не седи. И азъ пошлю молиться съ дружиною своею къ отцю моему и смирю тя с нимь. Аще и брата моего убилъ еси, то есть недивно: в ратехъ бо цесари и мужи погыбають». Олегъ же не восхоте сего послушате, но паче мышляше и Новъгородъ прияти. И посла Олегъ брата своего Ярослава въ стороже, а самъ стояше на поли у Ростова. Мьстислав же здумавъ с новгородьци, и послаша передъ собою въ стороже Добрыну Рагуиловича, Добрыня же первое изоима данникы. Уведа же Ярославъ се, яко изымани даньници, стояшеть бо тогда Ярославъ на Медведици[501] у сторожи, бежа тое нощи, и прибеже ко Олгови и поведа ему, яко идеть Мьстиславъ. Прииде же весть к Олгови, яко сторожеве его изоимане, поиде к Ростову. Мьстиславъ же поиде на Волгу, поведаша ему яко Олегь узвратилъся есть к Ростову, а Мьстиславъ поиде по немь. Олегъ же прииде к Суждалю, и слышавъ, яко идеть по немъ Мьстиславъ, Олегъ же повеле зажещи городъ Суждаль, токмо остася дворъ манастырескъ Печерьскаго манастыря и церкви, яже тамо есть святаго Дмитрея, юже бе далъ Ефремъ[502] и съ селы. Олегъ же побеже к Мурому, а Мьстиславъ поиде к Суждалю и, седя ту, посылаше к Ольгови, мира прося, глаголя яко: «Мний азъ есмь тебе; шлися ко отцю моему, а дружину вороти, юже еси заялъ, а язъ тебе о всемь послушаю».[503] Олегъ же посла к нему хотя мира лестью. Мьстислав же, емь веры льсти и распусти дружину по селомъ. И наста Федорова неделя 1 поста, и приспе Федорова субота, Мьстиславу седящю на обеде, и прииде ему весть, яко Олегъ на Клязьме, близь бо бе пришелъ без вести. Мьстиславъ бо емъ ему веру, не постави сторожовъ. Но Богъ весть избавити человекы благочтивыя своя ото льсти. Олегъ же установися на Клязьме, мня, яко, вбояся его, Мьстиславъ и побегнеть. Къ Мьстиславу собрася дружина въ тъ день и въ другий — новгородце, и ростовце, и белозерьци. Мьстиславъ же ста предъ городомъ, исполъчивъ дружину, не поступи ни онъ къ Мьстиславу, ни Мьстиславъ на Олга, и стояста противу собе дний 4. И прииде Мьстиславу весть, яко «Послалъ ти отець Вячьслава брата с половьци». И прииде Вячьславъ у четвертокъ по Федоровой неделе поста, а в пятокъ завътра поиде Олегъ, исполчився, к городу, а Мьстиславъ поиде противу ему с новгородци. И въда Мьстиславъ стягъ Володимерь половчину, именемь Куману, удавъ ему пешьце, поставивъ ̀и на правомъ криле. И напя стягъ Володимерь, и узри Олегъ стягъ Володимерь, и вбояся, и ужась нападе на нь и на вои его. И поидоша к боеви противу собе, и поиде Олегъ противу Мьстиславу, а Ярославь поиде противу Вячьславу. Мьстиславъ же перешедъ пожаръ с новгородце, и ступишася на Колачьце,[504] и бысть брань крепка, и нача одоляти Мьстиславъ. И видивъ Олегъ, яко поиде стягъ Володимерь и нача заходити в тылъ его, и вбояся, побеже Олегъ, и одоле Мьстиславъ. Олегъ же прибеже Мурому и затвори Ярослава Муроме, и самъ иде Рязаню. Мьстиславъ же прииде Мурому и створи миръ с муромьци, поя люди своя, ростовце же и суждальци, и поиде к Рязаню по Ользе. Олегъ же выбеже из Рязаня, а Мьстиславъ створи миръ с рязаньци и поя люди своя, яже бе заточилъ Олегъ. И посла къ Олгови, глаголя: «Не бегай никаможе, но послися ко братьи своей с молбою не лишать тебе Русьской земли. А язъ послю къ отцю молится о тобе. Олегь же обещася тако створити. Мьстиславъ же узворотися въспять к Суждалю и оттуду прииде Новугороду в городъ свой молитвами преподобнаго епископа Никыты.[505] Се же бысть исходящю лету 6604, иньдикта 4 на полы.
«Почто губимъ Рускую землю, сами на ся котору <...> имуще? А половци землю нашю несуть роздно и ради суть, оже межи нами рать доныне. Отселе имемься въ едино сердце и съблюдемь Рускую землю. Кождо держить очьчину свою: Святополку — Киевъ Изяславль, Володимеръ — Всеволожю, Давыдъ и Олегъ, Ярославъ — Святославлю, имьже раздаялъ Всеволодъ городы: Давыдови Володимерь, Ростиславичема — Перемышль Володареви, Теребовлъ <...> Василькови». И на томъ целоваша хрестъ: «Да аще отселе кто на кого вьстанеть, то на того будемъ вси и честьный крестъ». И рекоша вси: «Да будеть на нь хрестъ честный и вся земьля Руская». И целовавшеся и поидоша усвояси.[507]
И прииде Святополкъ Кыеву съ Давыдомъ, и раде быша людье вси, токмо дьяволъ печаленъ быше о любви сей. И влезе сотона у сердьце некоторымъ мужемъ, и начаша глаголати къ Давыдови Игоревичю, рекуще сице, яко «Володимеръ сложилъся есть с Василкомъ на Святополка и на тя». Давыдъ же, имъ веры лживымъ словесемь, нача молвити на Василка, глаголя сице: «Кто есть убилъ брата твоего Ярополка, а ныне мыслить на тя и на мя, и сложилъся есть с Володимеромъ? Да промышляй си о своей голове». Святополкъ же смятеся умомъ, рекий: «Еда се право будеть или лжа, не веде. И рече Святополкъ к Давыдови: «Да аще право молвиши, да Богъ ти буди послухъ, аще ли завистью молвиши, да Богъ будеть за темъ». Святополкъ же съжалиси по брате своемь и о себе нача помышляти, еда се право будеть? И я веру Давыдови, и перельсти Давыдъ Святополка, и начаста думати о Василце, а Василко сего не ведаше и Володимеръ. И нача Давыдъ глаголати: «Аще не имеве Василка, то ни тобе княженья у Киеве, ни мне Володимери». И послуша сего Святополкъ. И прииде Василко въ 4 ноября и перевезеся на Выдобичь, иде поклонится къ святому Михаилу в манастырь, и ужина ту, а товары своя постави на Рудици. Вечеру же бывшю, прииде в товаръ свой. Наутрия же бывшю, присла Святополкъ, река: «Не ходи от именинъ моихъ». Василко же отопреся, река: «Не могу ждати, еда будеть рать дома». И присла к нему Давыдъ: «Не ходи, брате, и не ослушайся брата старейшаго. Поидеве оба». И не въсхоте Василко створити тако, ни послушаеть ею. И рече Давыдъ къ Святополку: «Видиши ли, не помнить тебе, ходя в руку твоею. Аще ли отъидеть въ свою волость, самъ узриши, аще ти не займеть городовъ твоихъ — Турова и Пиньска и прочихъ городовъ твоихъ. Да помянеши мя. Но, призвавъ ̀и ныня, ими и дай его мне». И послуша его Святополкъ и посла по Василка, глаголя: «Да аще не хощеши ждати до имянинъ моихъ, и прииди ныне, да целуеши мя, и поседимы вси с Давыдомъ». Василко же обещася приити, не ведый лесть, юже коваше на нь Давыдъ, Василко же, вседъ на конь, поеха, и въсрете ̀и отрокъ его и поведа ему, глаголя: «Не ходи, княже, хотять тя яти». И не послуша сего, помышляя: «Како мя хотять яти? Оногды , целовали хресть, рекуще: аще кто на кого будеть, хресть на того и мы вси». И помысливъ си, перехрестися, река: «Воля Господня да будеть». И приеха в мале дружине на княжь дворъ, и вылезе противу ему Святополкъ, и идоша въ гридьницю, и прииде Давыдъ, и седоша. И нача Святополкъ глаголати: «Остани на святокъ». И рече Василко: «Не могу, брате, остати, уже есмь повелел товаромъ поити переди». Давыдъ же седядше аки немъ. И рече Святополкъ: «Завътрокай, брате!». И обещася Василко завътрокати. И рече Святополкъ: «Посидита вы зде, а язъ лезу, наряжю». И лезе вонъ, а Давыдъ с Василкомъ седоста. И нача Василко глаголати ко Давыдови, и не бе в Давыде гласа и ни послушанья: бе бо вжаслъся и лесть имея въ сердце». И поседевъ мало Давыдъ, рече: «Где есть братъ?» Они же рекоша ему: «Стоить на сенехъ». И въставъ Давыдъ, рече: «Ать иду по нь, а ты ту, брате, поседи». И, въставъ, Давыдъ лезе вонъ. И яко выступи Давыдъ, и запроша Василка, въ 5 ноября, и оковавъше въ двое оковы, и приставиша к нему стороже на ночь. Наутрия же Святополкъ созва бояре и кияне и поведа имъ, еже бе ему поведалъ Давыдъ, яко «Брата ти убилъ и на тя свещалъ с Володимеромъ, хочеть тя убити и градъ твой заяти». И рекоша бояре и людье: «Тобе, княже, головы своее достоить блюсти. Да аще есть молвилъ право Давыдъ, да прииметь Василко казнь: аще ли неправо глаголалъ Давыдъ, да прииметь месть от Бога и отвещаеть предъ Богомъ». И уведеша игумени и начаша молитися о Васильце къ Святополку, и рече имъ Святополкъ: «Ото Давыдъ». Давыдъ же, се въведавъ, нача поостривати на ослепленье: «Аще ли сего не створиши и его пустиши, тъ ни тобе княжити, ни мне». Святополкъ же хотяше пустити ̀и, но Давыдъ не хотяше, блюдася его. И на ту ночь ведоша ̀и Звенигороду,[508] иже есть городъ малъ у Киева, яко десяти веръстъ <...> въдале, и привезъше ̀и на колехъ, окована суща, и съсадиша ̀и с колъ и въведоша в-истобъку малу. И седящю ему, узре Василко торчина, остряща ножь, и вразуме, яко хотят ̀и ослипити, и възпи къ Богу плачемъ великомъ и стонаньемь великомъ. И се влезоша послании Святополкомъ и Давыдомъ Сновидъ Изечевичь, конюхъ Святополчь, и Дмитръ, конюхъ Давыдовъ, почаста простирати коверъ и, простерша, яста Василка и хотяще поврещи ̀и, боряшеться с нима крепко, и не можета его поврещи. И се влезъше друзии, повергоша ̀и, и связаша ̀и, и снемьше доску с печи и възложиша на персии ему. И седоста обаполы Сновидъ Изечевичь и Дмитръ и не можаста его удержати. И приступиста ина два, и сняста другую дъску с печи, и седоста, и вдавиша ̀и рамяно, яко персемъ троскотати. И приступи търчинъ именемь Береньди, овчюхъ Святополчь, держа ножь, хотя уверьтети ножь в око, и греши ока и перереза ему лице, и бяше знати рану ту на лици ему. По семь же уверте ему ножь в зеницю, изя зеницю, по семь у другое око уверьте ножь, изя другую зиницю. И томъ часе бысть яко мертвъ. И вземьше ̀и на ковре, узложиша ̀и на кола яко мертва, и повезоша ̀и Володимерю. И пришедъше, сташа с нимъ, перешедъше мостъ Въздвиженьскы, на торговищи, и сволъкоша с него сорочьку кроваву и вдаша попадьи опрати. Попадья же, оправъши, узволоче на нь, онемъ обедающимъ, и плакатися нача попадья оному, яко мерьтву сущю. Узбуди ̀и плачь, и рече: «Кде се есьмь?» Они же рекоша ему: «Въ Звеждени граде». И въпроси воды, они же даша ему, и испи воды, и въступи во нь душа, и помянуся, и пощюпа сорочкы и рече: «Чему есте сняли с мене? Да быхъ в сей сорочици смерть приялъ и сталъ предъ Богомъ в кроваве сорочице». Онемъ же обедавшимъ, поидоша с нимь въекоре на колехъ, а по грудну пути, бе бо тогда месяць груденъ, рекше ноябрь. И приидоша с нимъ Володимерю въ 6 день. Прииде же и Давыдъ по немъ, яко зверь уловилъ. И посадиша ̀и у дворе Вакееве, и приставиша 30 мужь стрещи, а 2 отрока княжа, Улана и Колчю.
Вълодимеръ же, слышавъ, яко ятъ есть Василко и ослепленъ, ужасася, и въсплакася вельми и рече: «Сего не было есть у Русьской земли ни при дедехъ наших, ни при отцихъ нашихъ, сякого зла». И ту абье посла ко Давыду и к Ольгови Святъславичема, глаголя: «Поидета к Городцю, да поправимъ сего зла, еже ся сотвори у Русьской земли и в насъ, братьи, оже уверже в ны ножь. Да аще сего не поправимъ, болше зло въстанеть в насъ, и начнеть братъ брата заколати, и погыбнеть земля Русьская, и врази наши половци, пришедъше, возмуть землю Русьскую». Се слышавъ, Давыдъ и Олегъ печална быста вельми и начаста плакатися, рекуща, яко «Сего не было в роде нашемь». И ту абье собравъша воя и приидоста к Володимеру. Володимеру сущю с вои стоящю у бору, Володимеръ же и Давыдъ и Олегъ послаша муже свои къ Святополку, глаголюще: «Что се створилъ еси в Русьской земле — уверьглъ еси ножь в ны? Чему еси ослипил брата своего? Аще бы ти вина какая была на нь, обличилъ бы пред нами и, упревъ бы ̀и, створилъ ему. А ныне кая вина до него, оже ему се створилъ еси?» И рече Святополкъ: «Поведалъ ми Давыдъ Игоревичь, яко Василко брата ти убилъ, Ярополка, и тебе хощеть убити и заяти волость твою — Туровъ, и Пинескъ,[509] и Берести и Погорину, и шелъ роте с Володимеромъ, яко сести Володимеру в Киеве, а Василкови Володимери. А неволя ми главы своея блюсти. И не язъ его слепилъ, но Давыдъ, и велъ ̀и к собе». И реша мужи Володимери, и Давыдови и Олгови: «Извета о семь не имей, яко Давыдъ есть слепилъ ̀и. Не в Давыдове граде ятъ есть, ни ослепленъ, но въ твоемъ городе ятъ и ослепленъ». И се имъ глаголющимъ, разидошася раздно. Наутрия же хотя Володимеру и Давыдови и Олгови чересъ Днепръ на Святополка, Святополкъ же хотяше побегнути ис Кыева, и не даша ему кияне побегнути, но послаша Усеволожюю и митрополита Николу къ Володимеру, глаголюща: «Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозете погубити Русьской земле. Аще бо возмете рать межю собою, погани имуть радоватися и возмуть землю нашю, юже беша стяжали ваши деди и отци ваши трудомъ великимъ и хороборьствомъ, побарающе по Русьской земли, а ины земли приискаху, а вы хощете погубити Русьскую землю». Всеволожая и митрополитъ приидоста к Володимерю и молистася ему и поведаста молбу кыянъ, яко створити миръ и блюсти земли Руской, и брань имети с погаными. И се слышавъ, Володимеръ расплакася и рече: «Поистине отци наши и деди наши соблюдоша Русьскую землю, а мы ю хочемъ погубити». И преклонися на молбу княгинину, чтяшеть бо ю яко матерь, отца ради своего,[510] бе бо любимъ отцю своему повелику в животе и по смерти, и не ослушася его ни в чемь же. И послуша яко матере и митрополита такоже, чтя санъ святительскый, не преслуша молбы его.
Володимеръ же такъ есть любьзнивъ: любовь имея к митрополитомъ и къ епискупомъ и къ игуменом, паче же и черноризецький чинъ любя, и приходящая к нему напиташе и напояше, акы мати дети своя. Аще кого видить или шюмна, или в коемь зазоре, и не осужаше, но все на любовь прикладаше и втешаше.
яко «Се Давыдова есть сколота; то иди ты, Святополче, на Давыда, люби ими ̀и, любо прожени». Святополк же емься по се, и целоваше хрестъ межи собою, миръ створше.
его, и посади мя и рече ми: «Се молвилъ Василко сыночи ко Вланови и къ Колчи, реклъ тако Василко: “Се слышу, оже идеть Володимеръ и Святополкъ на Давыда. Даже бы мене Давыдъ послушалъ, да быхъ послалъ мужа своего к Володимеру, и воротися, веде бо ся с нимъ что молвивъ — не поидеть”. Да се, Василю, шлю тя, еди к Василкови со сима отрокома, и молви ему тако: “Оже хощеши послати мужа своего, и воротится Володимеръ, то вдам ти который любо городъ: любо Всеволожь, любо Шеполь, любо Перемиль”».[512] Азъ же идохъ к Василкови и поведахъ ему всю речь Давыдову. Он же рче: «Сего есмь не молвилъ, но надеяся на Богъ. Послю к Володимеру, да быша не прольяли крови мене деля. Но сему ми дивно: даеть ми градъ свой, а мой Теребовль, моя волость пождавше и ныне”». Якоже и бысть: въскоре бо прия власть свою. Мне же рече: «Иди къ Давыдови и рци ему: “Пришли ми Кулмея, азъ его пошьлю к Володимеру”». И не послуша его Давыдъ и посла мя река пакы: «Не ту Кулъмея». И рече ми Василко: «Поседи мало». И повеле слузи своему ити вонъ, и седе со мною, и нача глаголати: «Се азъ слышю, оже мя хочеть Давыдъ давати ляхомъ; то ся мало насытилъ крове моея, и се хощеть болше ся насытити, иже мя вдасть имъ. Азъ бо ляхомъ много зла створихъ[513] и еще есмь хотелъ створити и мьстити Русьскую землю. Аще мя вдасть ляхомъ, не боюся смерти, но се поведаю ти поистине, яко наведе на мя Богъ за мое узвышенье, яко приде ми весть, яко идуть ко мне берендичи,[514] и печенези, и торци, и се рекохъ въ уме своемь: оже ми будуть берендичи, и торци и печенези, и реку брату своему Володареви и Давыдови: [515] “Дайта дружину свою моложьшюю, а сама пийта и веселитася”. И помыслихъ: “На землю Лядьскую наступлю на зиму и на лето, и возму землю Лядьскую, и мьщю землю Русьскую”. И по семь хотелъ есмь переяти болгары дунайскыя и посадити я у себе. По семь хотяхъ проситися у Святополка и у Володимера на половце, и поиду, рехъ, на половце, да любо налезу собе славу, любо главу свою сложю за Русьскую землю. А иное помышленье въ сердци моемъ не было ни на Святополка, ни на Давыда. И се кленуся Богомь и его пришествиемь, яко не помыслилъ есмь зла братьи моей ни в чемь же. Но за мое узнесенье — иже поидоша береньдичи ко мне и веселяся сердце мое и възвеселися умъ мой — и низложи мя Богъ и смери мя».
По семь же приходящю Великому дни, поиде Давыдъ, прияти хотя власть Василкову, и въсрете ̀и Володарь, братъ Василковъ, у Бужьиска.[516] И не сме Давыдъ стати противу Володареви и затворися въ Бужьске, и оступи градъ Бужескъ Володарь. И нача Володарь молвити: «Почто зло створивъ, не каешися сего? Да уже помянися, колко еси зла створилъ». Давыдъ же на Святополка нача изветъ творити, глаголя: «Ци я се створилъ, ци ли у моемъ городе? Язъ и самъ боялъся, аще быша и мене не яли и створили то же. Неволя ми было пристати свету ихъ, ходящу в рукахъ ихъ». И рече Володарь: «Богь свидитель тому, а ныне пусти брата моего, и створю с тобою миръ». И радъ бывъ Давыдъ, посла по Василка, и приведы и уда ̀и Володареви, и створися миръ, и разидостася. И седе Василко в Теребовли, а Давыдъ приде Володимерю. Ставши весне, и прииде Володарь и Василко на Давыда, и приидоста ко Всеволожю, а Давыдъ затворися у Володимере. Онема же ставшима около Всеволожа и взяста копьемъ городъ и зажьгоста огнемь, и выбегоша людье от огня. И повеле Василко вся исещи, и створи Василко мыщенье на людьхъ неповиньныхъ и пролья кровь неповиньну. По семь же приидоста Володимерю, и Давыдъ затворися в городе, си же обьступиста градъ. И посласта к володимерцемь, глаголюща: «Ве не приидохове на городъ вашь, ни на васъ, но на вороги своя — на Туряка и на Лазоря и на Василя, ти бо суть намолвили Давыда, и техъ есть послушалъ Давыдъ и створилъ все зло. Аще хощете за сихъ битися, да се мы готовы, аще ли — то выдайте враги наша». Гражани же, слышавше се, и созваша вече, и рекоша Давыдови людье на вечи: «Выдай мужи сия, мы не бьемъся за сихъ, а за тя можемъ ся бити, а за сихъ не бьемъся. Аще ли — то отворимъ ворота городу, а самъ промышляй о собе». И неволя бысть выдати я. И рече Давыдъ: «Нету ихъ сде», бе бо я послалъ до Лучька. Онемь же пошедшимъ Лучьску, Турягъ бежалъ Кыеву, а Лазорь и Василь воротистася Турийську.[517] И слышаша людье, яко в Турийске суть, и кликоша людье на Давыда, рекуще: «Выдай, кого ти хотять. Аще ли — то предамыся». Давыдъ же, пославъ, приведе Василья и Лазаря и вдасть я. И створися миръ в неделю, и завътра в понеделникъ, по зорямъ, повесиша Лазоря и Василя и растреляша стрелами Василковичи, и идоша от града. Се второе мьщенье створи, егоже бяше не лепо створити, дабы отместникъ Богъ былъ, и възложити было на Бога отмьщенье свое, якоже рече пророкъ: «И въздамъ месть врагомъ и ненавидящимъ мене въздамъ, яко кровъ сыновъ своихъ мьщаеть и мьстить, и вздасть месть врагомъ и ненавидящимъ его въздасть».[518] Симь же от града отшедшимъ, и сею снемьше погребоша.
Святополку же обещавшюся се створити — прогнати Давыда, поиде к Берестью к Ляхомъ. И се слышавъ, Давыдъ иде в Ляхы к Володиславу,[519] ища помощи. Ляхове же обещашася се створити и взяша у него 50 гривен злата, рекуще ему: «Поиди с нами Берестью, яко се вадить ны Святополкъ на снемъ, и ту вмиримъ тя съ Святополкомъ». И, послушавъ ихъ, Давыдъ иде Берестью с Володиславомъ. И ста Святополкъ въ граде, а ляхове на Бузе, и сносися Святополкъ речью с ляхы и дасть имъ великия дары на Давыда. Володиславъ рече: «Не послушаеть мене Святополкъ, да иди опять». И прииде Давыдъ Володимерю, а Святополкъ светъ створи с ляхы и поиде къ Пиньску, посла по вое. И прииде Дорогобужю и дожда ту вой своихъ, поиде на Давыда къ граду. Давыдъ затворися въ граде, чая помочи в ляхох на Святополъка, беша бо рекли ему: «Яко на тя приидуть русьскии князи, то мы ти будемъ помощници». И солгаша, а емлюще злато у Давыда и у Святополка. Святополкъ же оступи городъ, и Давыдъ въ граде. И стоя Святополкъ около города 7 недель, и поча Давыдъ молитися: «Пусти мя из города». Святополкъ же обещася ему, и целоваста хрестъ межи собою, и изиде Давыдъ из города и прииде в Черненъ[520], а Святополкъ вниде в городъ в Великую суботу. Давыдъ же бежа в Ляхы.
«Се есть волость отца моего и брата»,[521] и поиде на ня. И се слышавъ, Володаръ и Василко поидоста противу, вземше хрестъ, егоже целовалъ к, нима на сем, яко, «На Давыда пришелъ есмь, а с вама хощю имети миръ и любовь». И преступи Святополкъ, надеяся на множество вой. И съсъступишася на поли на Рожни; исполчившимъся имъ обоимъ, Василькови же узвыси хрестъ, глаголя: «Сего еси целовалъ, се пръвое взялъ еси зракъ <...> очью моею, а се ныне отъяти хощеши душю мою. И межи буди нами хресть сий честный». И поидоша обои противу собе к боеви, и съступишася полци, и мнози человеци благовернии видеша крестъ над Василковыми вои узвышьшиися вельми. Брани же велице бывши и многымъ падающимъ от обою полку, виде Святополкъ, яко люта брань, и побеже, и прибеже к Володимерю. И Володарь же и Василко, победивша, стаста ту, рекуща: «Доволееть нама на межи своей стати», и не идоста никаможе, Святополкъ же прибеже Володимерю, и с нимь сына его два,[522] и Святоша, сынъ Давыдовъ Святъславичь, и прочая дружина.
Святополкъ же посади сына своего Володимери Мьстислава, иже бе от наложнице ему, а Ярослава посла въ Угры, вабя угры на Володаря, а самъ иде Кыеву. Ярославъ, сынъ Святополчь, прииде съ угры, и король Коломанъ[523] и 2 епископа, и сташа около Перемышля по Вягру,[524] а Володарь затворися въ граде. Давыдъ же въ тъ чинъ пришедъ из Ляховъ и посади жену свою у Володаря, а самъ иде в Половце. И усрете ̀и Бонякъ, и воротися Давыдъ, и поидоста на угры. Идущима же има и сташа ночьлегу, и яко бысть полунощи, и въставъ Бонякъ отъеха от рати и поча выти волъчьски, и отвыся ему волкъ, и начаша мнози волци выти. Бонякъ же, приеха, поведа Давыдови, яко «Победа ны есть на угры». И завътра Бонякъ исполчивъ вои свои; Давыдовых 100, а Бонякъ у трех стехъ, и раздели на 3 полкы и поиде к угромъ. И пусти на воропъ Алтунопу въ 50, а Давыда постави подъ стягомъ, а самъ разделися на два полка, по 50 на сторону. Угре же исполчишася на заступы: бе бо угоръ числомъ 100 тысящь.[525] Алтунопа же пригна къ первому заступу и, стриливше, побегну передъ угры, угре же погнаху по нихъ, мьняху Боняка бежаща, а Бонякъ гнаше, сека у плещи. Алтунопа възвратився успять и не допустяху угръ опять, и тако множицею избиваше я. Бонякъ же раздилися на 3 полкы, и сбиша угры в мячь, яко соколъ галице збиваеть. И побегоша угре, и мнози истопоша у Вягру, друзии же в Сану. И бежаще возле Санъ у гору, и спихаху другь друга, и гна по нихъ два дни, секущи я. Ту же убиша епископа их Купана и от боляръ многи, якоже глаголаху, погыбло убьено 40 тысящь.
И ста Давыдъ, оступивъ городъ, и часто приступаше. Единою подступиша къ граду подъ вежами, онемь же бьющимся съ града и стреляющимъ межи собою, идяху стрелы акы дожчь. Мьстиславу же хотящю стрилити, внезапу вдаренъ бысть подъ пазуху стрелою на заборолехъ[527] скважнею, и сведоша ̀и, и на нощь умре. И таиша его 3 дни, и в четвертый день поведаша и на вечи. И рекоша людье: «Се князь убьенъ, да аще ся вдамы, и Святополкъ погубить ны». И послаша къ Святополку, глаголюще: «Се сынъ твой убьенъ, а мы изнемогаемъ голодомъ. Аще не придеши, хотять ся людье предати, не могуще глада терпети». Святополкъ же посла Путяту, своего воеводу. Путята же пришедъ с вои к Лутцьку къ Святоши, сыну Давыдову, и ту бяху мужи Давыдови у Святоше: заходилъ бо бе Святоша роте къ Давыдови: «Аще поидеть на тя Святополкъ, повемъ ти». И не сътвори сего Святоша, но изоима муже Давыдовы, а сам поиде на Давыда. И прииде Святоша и Путята августа въ 5 день, Давыдови облежащю градъ, в полудне, а Давыдови спящю, и нападоша на не и начаша сещи. И горожане скочишася съ града и почаша сеще вои Давыдовы, и побеже Давыдъ и Мьстиславъ, сыновець его. Святоша и Путята переяста городъ и посадника Святополча Василья посадиста. И прииде Святоша Лучьку, а Путятя Киеву. Давыдъ же побеже в половце, и усрете и <...> Бонякъ и половце. И поиде Давыдъ и Бонякъ на Святошю к Лучьку, и оступиша Святошю у городи и створиша миръ. И изиде Святоша из города и прииде къ отцю своему Чернегову. А Давыдъ прия Луческъ и оттуду прииде к Володимерю; посадникъ же Василь выбеже из города, а Давыдъ перея Володимерь и седе в немь. А на другое лето снемь створиша князи. Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ и Олегъ привабиша Давыда Игоревича и не даша ему Володимеря, но даша ему Дорогобужь, у немъже и въмре. А Святополкъ перея Володимерь и посади сына своего Ярослава.
В лето 6606.[528] Прииде Володимеръ, и Давыдъ, и Олегъ на Святополка, и сташа у Городца, и створиша миръ. В се же лето заложи Володимеръ церковь камяну святое Богородице в Переяславли на княже дворе. Того же лета заложи Володимеръ Мономахъ городъ на Въстри.
стези[529] светле оли до зорь. У се же лето побьени угре у Перемышля. В се же лето убьенъ бысть Мьстиславъ, сынъ Святополчь, у Володимери месяца июня 12 день.
Вниде Мьстиславъ от Давыда на море месяца июня въ 10.[530] Того же лета братья створиша миръ межи собою: Святополкъ и Володимеръ, Давыдъ и Олегь въ Уветичихъ месяца августа въ 14 день. Того же месяца въ 30 в томъ же месте братья вся сняшася — Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ, Олегъ.[531] Прииде к нимъ Давыдъ Игоревичь и рече имъ: «На что мя есте привабили? Осе есмь. Кому до мене обида?» И отвеща к нему Володимеръ: «Ты еси прислалъ к намъ, река: “Хощю, братье, приити къ вамъ и пожаловати своее обиды”. Да се еси пришелъ и седиши съ своею братьею на единомъ ковре, и чему не жалуеши? До кого ти обида?» И не отвеща ему ничтоже Давыдъ. И сташа уся братья на конихъ, и ста Святополкъ съ своею дружиною, а Давыдъ и Олегъ съ своею дружиною раздно, кроме себе. А Давыдъ Игоревичь седяше опрочь, и не припустяху его к собе и особе думаху о Давыде. И, сдумавше, послаша къ Давыдови мужи свои: Святополкъ Путяту, Володимеръ — Ратибора, Давыдъ и Олегъ — Торчина. Послании же придоша къ Давыдови и рекоша ему: «Се ти молвять братья: “Не хощем ти вдати стола Володимерьскаго, зане увергъ еси ножь в ны, егоже не было в Русьской земли. Но мы тебе не имемъ, ни иного зла створимъ, но се ти даемъ: шедъ, сяди в Божескомъ во острозе. Дубенъ и Черторыескъ[532] — то ти даеть Святополкъ, а се ти даеть Володимеръ 200 гривенъ, Давыдъ и Олегъ — 200 гривенъ”». И тогда послаша послы своя к Володареви и к Василкови: «Поими брата своего Василка к собе, и буди вам Перемышль. Да аче вам любо, да седета, аще ли — да пусти Василка семо, ате и кормимъ зде. А холопы наши и смерды выдайта». И не послуша сего Володарь и Василко. А Давыдъ седяше у Божьскомь, и по семь вда Святополкъ Давыдови Дорогобужь,[533] в немже и вомре, а Володимеръ вдасть сынови своему Ярославу.
В лето 6609. Преставися Всеславъ, полотьскый князь, месяца априля в 14 день, у 9 часъ дне, въ среду. В то же лето затворися[534] Ярославъ Ярополчичь у Берестьи, и изиде на нь Святополкъ, и заступи и́ в городе, и емь, и окова, и приведе и́ до Киева. И молися о немь митрополитъ и игумени, умолиша Святополка и узаводиша ̀и у раку святою Бориса и Глеба, и сняша с него оковы, и пустиша ̀и. В тем же лете съвъкупишася братья — Святополкъ и Володимеръ, Давыдъ, Олегъ, Ярославъ с братьею — на Золотьчи.[535] И прислаша половци послы ото всихъ князь къ всей братьи, глаголюще и просяще мира. И реша имъ князи русьсции: «Аще хощете мира, да совкупимься у Сакова».[536] И послаша половци, и сняшася в Сакове, и створиша миръ с половци, и пояша таль межи собою, месяца семьтября въ 15 день. В се же лето Володимеръ заложи церковь у Смоленьске святое Богородице камяну епискупью.
̀и на Нури,[537] и приведе къ отцю Святополку, и оковаша ̀и. Того же лета, месяца октября у 20, приде Мьстиславъ, сынъ Володимерь, с новгородци, бе бо Святополкъ с Володимеромь рядъ имелъ, яко Новугороду быти Святополчю и посадити сынъ свой в Новегороде, а Володимери сына своего посадити Володимеру. И прииде Мьстиславъ Кыеву, и седоша в ыстобце, и рекоша мужи Володимери: «Се присла Володимеръ сына своего, да се седять новгородце, да поемьше сына твоего, идуть Новугороду, а Мьстиславъ да идеть Володимерю». И рекоша новгородци Святополку: «Се мы, княже, прислани к тобе, и рекли намъ тако: не хощемъ Святополка, ни сына его. Аще ли две голове имееть сынъ твой, то посли ̀и. Сего ны далъ Всеволодъ, ускормили есмы собе князя,[538] а ты еси шелъ от насъ». Святополкъ же многу име прю с ними, онемь же не восхотившимъ, поемьше Мьстислава, поидоша Новугороду. В то же лето бысть знаменье на небеси, месяца генваря 29, по 3 дни, аки пожарная зоря от въстока, и уга, и запада и севера, и бысть тако светъ всю нощь, акы от луны полны светящеся. В то же лето бысть знаменье у луне месяца февраля въ 5 день. Того же месяца въ 7 день бысть знаменье въ солнце: огородилося бяше солнце въ 3 дуги, и быша другыя дугы хрепты к собе. И сия видяще знаменья благовернеи человеци съ въздыханьемь моляхуся Богу, съ слезами, дабы Богъ обратилъ знаменья си на добро. Знаменья бо бывають ово же на добро, ово же на зло. Яко и си знаменья быша на добро: на преидущее лето вложи Богъ мысль добру в русьскии князи — умыслиша дерзнути на половце, поити в землю их, еже и бысть, якоже скажемъ въ пришедшее лето. В се же лето преставися Володиславъ, лядьский князь. В се же лето преставися Ярославъ Ярополъчичь месяца августа в 11 день. В се же лето ведена бысть дщи Святополча Сбыслава в Ляхы за Болеслава,[539] месяца ноября въ 16 день. В то же лето родися у Володимера сынъ Андрей.
шатре. И поча думати и начаша глаголати дружина Святополча: «Не веремя весне воевати: хочемь погубити смерды и ролью имъ». И рече Володимеръ: «Дивно ми, дружино, оже лошади кто жалуеть, еюже ореть кто, а сего чему не расмотрите, оже начьнетъ смердъ орати, и половчинъ приеха, ударить смерда стрелою, а кобылу его поиметь, а в село въехавъ, поиметь жену его и дети, и все именье его возметь. То лошади его жалуешь, а самого чему не жалуешь?» И не могоша противу ему отвещати дружина Святополча. И рече Святополкъ: «Брате! Се азъ готовъ уже». И въста Святополкъ, и рече ему Володимеръ: «То ти, брате, велико добро створиши Русьской земьли». И посласта къ Давыдови и к Олгови, глаголюща: «Поидита на половци, а любо будемь живи, любо мертви». Давыдъ же послуша ею, а Олегъ не послуша сего, вину река: «Не здоровлю». Володимерь же, целовавъ брата своего, поиде Переяславлю, а Святополкъ по немь и Давыдъ Святъславичь,[540] и Мьстиславъ, Игоревъ унукъ, Вячьславъ Ярополчичь, Ярополкъ Володимеричь.[541] И поидоша на конихъ и в лодьяхъ, и приидоша ниже порогъ, и сташа въ протолчехъ и в Хортичимъ острове. И вседоша на коне, и пешьци из лодей выседавше, идоша в поле 4 дни и придоша на Сутинъ.[542] Половци же, слышавше, яко идуть русь, и собрашася бес числа и начаша думати. И рече Урусоба: «Просимъ мира в руси, яко крепко ся имуть бити с нами, мы бо много зла створихомъ Руской земли». И реша уншии Урусобе: «Аще ся ты боиши руси, но мы ся не боимъ. Сихъ бо избивше и поидемь в землю ихъ, и приимемъ вся грады ихъ, и кто избавить ихъ от насъ?» Рустии же князи и вои моляху Бога и причистии его матери, ово кутьею, овъ же милостынею къ убогымъ, ови же манастыремъ требованья. И сице молящимъся, поидоша половьци и посла передъ собою въ стороже Алтунопу, иже словяше мужьствомъ. Тако же и русьстии князи послаша стороже свои. И въстерегоша Алтунопу, и объступиша Алтунопу и въбиша и́ и сущая с нимъ, ни единъ не избы от нихъ, но вся избиша. И поидоша полци половецьстии аки борове, и не бе перезрити ихъ, и русь поидоша противу имъ. И великий Богъ вложив жалость велику у половце, и страхъ нападе на ня и трепетъ от лица русьскыхъ вой, и дремаху саме, и конемъ ихъ не бяше спеха у ногахъ. Русь же с весельемь на конихъ и пеши потекоша к нимъ. Половци же, видивше устремленье руское на ся, не доступивше, побегоша передъ рускыми князи. Наши же погнаша, секуще я. Въ 4 месяца априля, и великое спасенье створи Богь въ тъ день благовернымъ княземъ русьскымъ и всимъ хрестьяномъ, а на врагы наше дасть победу велику. И убиша ту в полку князий 20: Урусобу, Кочия, Яросланопу, Китанопу, Кунама, Асупа, Курътыка, Ченегрепа, Сурбаря и прочая князя ихъ, а Бельдузя яша. По семь же седоша братья, победивше враги своя, и приведоша Белдузя къ Святополку, и нача Белдузь даяти на собе злато, и сребро, и коне, и скотъ. Святополкъ же посла Володимеру. И пришедшю ему, упроси его Володимеръ: «То веде, яла вы рота. Многажды бо, ходивше роте, воевасте Русьскую землю. То чему ты не училъ сыновъ своихъ и роду своего не переступати роте, но проливаете кровь хрестьяньску? Да се буди кровь твоя на главе твоей». И повели убити ̀и, и тако расекоша ̀и на уды. И по семь сняшася братья вся, и рече Володимеръ: «”Се день, иже створи Господь, възрадуемься и възвеселимься во нь”,[543] яко Богъ избавилъ ны есть от врагъ нашихъ, и покори враги наша, и “скруши главы змеевыя, и далъ есть Господь брашно ихъ намъ”».[544] Взяша бо тогда скоты, и овце, и кони, и вельблуды, и веже с добыткомъ и съ челядью, и заяша печенегы и торъкы с вежами. И приидоша в Русь с полономъ великымъ и съ славою и с победою великою усвояси.
Того же лета приидоша прузии, августа въ 1 день. Томъ же лете, того же месяца въ 18 день иде Святополкъ и сруби Гурьговъ, егоже беша пожьгле половци. Того же лета бися Ярославъ[545] с моръдвою месяца марта въ 4 день, и побеженъ бысть Ярославъ.
В лето 6612. Ведена дщи Володарева за цесаревичь за Олексиничь Цесарюграду,[546] месяца июля въ 20. В том же лете ведена Передъслава, дщи Святополча, во Угры за королевча,[547] месяца августа въ 21. Того лета прииде митрополитъ Никифоръ в Русь месяца декабря въ 6 день. Того же месяца преставися Вячьславъ Ярополчичь въ 13 день. Того же месяца въ 18 Никифоръ митрополитъ посаженъ на столе. Сего же лета исходяща, посла Святополкъ Путяту на Менескъ, а Володимеръ посла сына своего Ярополка, а Олегъ самъ иде на Глеба, поемъше Давыда Всеславича,[548] и не въспеша ничтоже и възратишася опять. И родися у Святополка сынъ, и нарекоша имя ему Брячиславъ, В се же лето бысть знаменье: стояше солнце въ крузе, а посреде круга хрестъ, а посреде креста солнце, а вне круга обаполы 2 солнци, надъ солнцемь же кроме круга дуга, рогома на северъ. Тако же знаменье в луне темь же образомъ месяца февраля въ 4 и 5 и 6 день, въ дне по три дни, а в ночи и в луне по три ночи.
В лето 6613. Увалися верхъ святаго Андрея.[549] В се же лето постави митрополитъ Анфилохыя епископа Володимерю августа въ 27. Томъ же лете постави Лазоря Переяславлю месяца ноября 12. Томъ же лете постави Мину Полотьске месяца декабря въ 13 день. Томъ же лете явися звезда с хвостомъ на западе и стоя месяць. Того же лета пришедъ Бонякъ зиме на Зарубе на торкы и береньдее.
<...>. В се же лето преставися Янь, старець добрый, живъ летъ 90, въ старосте мастите, живъ по закону Божию, не хужий первыхъ праведникъ. У него же азъ слышахъ многа словеса, яже вписахъ в летописиць. Бе бо мужь благъ, и кротокъ, и смеренъ, отгребаяся от всякоя вещи, егоже и гробъ есть въ Печерьскомь монастыре, у притворе, идеже лежить тело его, положено месяца июня въ 24. В то же лето пострижеся Еупракси, Всеволожа дщи,[551] месяца декабря въ 6 день. Того же лета помраченье бысть въ солнци августа. Тогда пострижеся князь Святоша, сынъ Давыдовъ, внук, Святославль, Никола, месяца февраля въ 17. В том же лете победиша зимегола Всеславича и всю братию и дружину, убиша их 9 тысяч.
В лето 6615, кругъ луны 4, а солнечнаго — 8 лето. В се же время преставися Володимеря княгини[552] месяца маия въ 7 день. Того же месяца воева Бонякъ и зая коне у Переяславле. Томъ же лете прииде Бонякъ, и Шарукань старый и ини князи мнози, и сташа около Лубна. Святополкъ же, и Володимеръ, и Олегь, Святославъ, Мьстиславъ, Вячьславь,[553] Ярополкъ идоша на половце къ Лубьну,[554] въ 6 часъ дне бродишася чересъ Сулу и кликоша на не. Половци же вжасошася, от страха не възмогоша и стяга поставити, но побегоша, хватаючи коний, а друзии пеши побегоша. Наши же начаша сещи я, а другыа руками имати, и гнаша я до Хорола. Убиша же Тааза, Бонякова брата, и Сугра яша и братию его, а Шарукань одва утече.[555] Отбегоша же товара своего, и взяша рускии вои месяца августа въ 12 день, а възвратишася въсвоаси. с победою великою. Святополкъ же прииде завътреню в Печерьскый манастырь на Успенье святыя Богородица, и братья целоваша и радостью великою, яко врази наши побежены быша молитвами святыя Богородица и великаго Федосья, отца нашего. И тако бо обычай имяше Святополкъ: коли идяше на войну, или инамо, оли поклонився у гроба Федосьева и молитву вземъ у игумена, сущаго ту, то же идяше на путь свой. В то же лето преставися княгини, Святополча мати месяца генваря въ 4 день. Томъ же лете, того же месяца, иде Володимеръ, и Давыдъ, и Олегъ къ Аяпе и другому Аепе и створиша миръ. И поя Володимеръ за Георгия[556] Аепину дщерь, Асену внуку, а Олегъ поя за сына[557] Аепину дщерь, Гиргеневу внуку, месяца генваря во вторый на 10 день. А февраля 5 трясеся земля пред зорями в нощи.
В лето 6616. Заложена бысть церкви святаго Михаила Золотоверхая Святополкомъ княземъ месяца июля въ 11. И тряпезницю кончаша Печерьскаго манастыря при Фектисте игумене, юже заложи повеленьемь Глебовомъ,[558] иже ю и стяжа. В се же лето вода бысть велика во Днепре, и въ Десне, и въ Припете. Того же лета вложи Богъ въ сердце архимандриту, игумену печерьскому, нача понужати Феоктистъ Святополка князя вписати Федосья в синаникъ,[559] Богу тако изволшю. Святополкъ же радъ бысть, обещася створити се, и се веды житье его. И нача Святополкъ узвещати житье Федосьево и веле ̀и вписати в сенаникъ, еже створи митрополитъ — вписа его в сенаникъ. Повеле же митрополитъ по всемъ епискупьямъ вписати Федосья в сенаникъ. Вси же епископи с радостью вписаша, и поминають его во всехъ сборехъ. В се же лето преставися Ерина,[560] Всеволожа дщерь, месяца июля в 24. В се же лето кончаша верхъ святыя Борогодица Влахерны на Клове, заложеней Стефаномъ епископомъ, бывшу ему преже игуменомъ Печерьскаго манастыря.
В лето 6617. Приставися Евъпраксии, Всеволожа дщи, месяца июля въ 9 день, и положено бысть тело ея в Печерьскомъ манастыри у дверий, яже къ угу, и вчиниша над нею божницю, идеже лежить тело ея. В то же лето, месяца декабря въ 2 день, Дмитръ Иворовичь взя вежи половецькие у Дона, 1000 вежь взя, послани Володимеромъ княземъ.
— Эти слова читаются только в И и Х. Создается впечатление, что фраза оборвана: должно было быть указано местонахождение Всеволода.
[440] ... убьенъ бысть Глебъ... в Заволочьи. — Об этом событии упоминает и Новгородская первая летопись: «Убиша за Волокомъ князя Глеба месяца маия въ 30 день», а в перечне новгородских князей уточняется, что Глеба «выгнаша из города, и бежа за Волокъ, и убиша и́ чюдь» (Новг. перв. лет. С. 161 и 201). Заволочье — принадлежавшие Новгороду земли чуди между верховьями рек Великой и Ловати.
[441] ... Олегъ и Борисъ... поидоста на Всеволода с половце. — Олег, сын Святослава Ярославича, и Борис, сын Вячеслава Ярославича, сидевшего в Смоленске, видимо, оказались без уделов: в родовом городе Святослава — Чернигове — сидел Всеволод, а Олег находился у него, вероятно, в роли подручного князя. Претендовал на Чернигов и Борис, захвативший город в 1077 г. и просидевший там 8 дней (комментарий к этому событию см.: Яценко Б. И. Кто такой Борис Вячеславич «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 296—304). «Слово о полку Игореве», обращаясь к событиям 1078 г., говорит об «обиде Ольгове», то есть о нарушении его феодальных прав, имея в виду, вероятно, то же право на Чернигов.
— Место в летописи неясное: отрицание «не» добавлено в текст на основе Р: в Л, И и X его нет. Но по смыслу князья находились не в городе (Изяслав и Всеволод идут от Чернигова «противу Олгове»), а «затворились» верные им горожане.
[443] ... положиша тело его... в раку камяну и мраморяну. — В Л и Р — «в раку мраморяну». Исследователей смущало, что вопреки древнейшим летописям в «Слове о полку Игореве» говорится, что Изяслав был погребен в Софийском соборе. В Софийской первой и Новгородской четвертой летописях (на что обратил внимание Ив. М. Кудрявцев в статье, опубликованной в 7 томе ТОДРЛ) также сообщается о погребении князя в Софийском соборе. Но стоит обратить внимание на контекст, явно смонтированный из разных источников: «Убиенъ бысть Изяславъ Ярославичь с Борисомъ Святославличемъ (так!), бьяся по Всеволоде съ братеници, съ Олгомъ Святославличемъ и з Борисомъ Вечеславличемъ у града Чернигова. Ту же и воеводу убиша Всеволожа Ивана Жирославича, и Тукия, и иных много бояръ, привели бо бяше половцевъ на Рускую землю. И положиша Изяслава в святей Софеи въ Киеве» (Новгородская четвертая летопись. ПСРЛ. Т. 4, Ч. 1. Вып. 1. Пгр., 1915. С. 133—134).
— 1 фес. 5, 14.
[445] Да кто положить... други своя. — Иоан. 15, 13.
— Притч. 17, 17.
[447] Богъ любы есть... и брата своего. — 1 Иоан. 4, 16—18, 20—21.
[448] ... и бывшу ему... — Эти слова читаются только в И и X. Текст, видимо, оборван — не указано место гибели князя.
— Из «Хожения» игумена Даниила явствует, что Олег находился в ссылке на острове Родос: «И в томъ острове был Олегь князь русскый 2 лете и 2 зиме» (см. наст. изд., т. 4). В ссылке Олег тем не менее женился на знатной гречанке Феофано Музалонисе, а в 1083 г. вернулся на Русь с воинским контингентом, достаточным для того, чтобы изгнать из Тмуторокани и пленить князей Давыда и Володаря Ростиславичей. Г. Г. Литаврин предполагает, что Олегу помог император Алексей Комнин (1081—1118 гг.), обусловив при этом себе «верховные права на Тмуторокань» (История Византии. М., 1967. Т. 3. С. 352). См. также: Захаров В. А. Тмуторокань и «Слово о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве»: Комплексные исследования. М., 1988. С. 208—221.
— Ярополк Изяславович, сын Изяслава Ярославича.
[451] В се же лето Давыдъ... все именье. — По предположению Д. С. Лихачева (Комментарии. С. 413), Давыд захватил в Олешье, торговом становище в устье Днепра, гречников — купцов, торговавших с Византией. В Л и Р ошибочно сказано — «зая грькы».
[452] Дорогобуж — город в Волынском княжестве, вблизи современного города Шепетовка (Хмельницкая обл. Украины).
[453] Лучск — город в Волынском княжестве (ныне Луцк).
— Вся эта статья отсутствует в Л и Р; следующая статья отнесена к 6594 г., а статья 6595 там без текста.
[455] Звенигород — город в Волынской земле (южнее г. Львов).
[456] Рюрик — Рюрик Ростиславич, сын Ростислава Владимировича, последние годы княжившего в Тмуторокани (умер в 1067 г.). Рюрик княжил в Перемышле, а его братья — Володарь и Василько — впоследствии княжили в Перемышле и Теребовле (Перемышль — ныне Пшемысль на юго-востоке Польши, Теребовль — ныне Теребовля, город к югу от Тернополя на Украине). В описываемые годы Ростиславичи, вероятно, обладали лишь Перемышлем и находились в зависимости от владимиро-волынского князя Ярополка Изяславича: именно их стремление расширить свои владения, а быть может и посягательства на владимирский стол и явились причиной конфронтации с Ярополком. Вероятно, Ростиславичами же и был подослан убийца.
[457] ... манастыря святаго Дмитрия... — Дмитриевский монастырь в Киеве был основан Изяславом Ярославичем.
— Как полагает Д. С. Лихачев, «пышная некрологическая статья о Ярополке Изяславиче и необыкновенное сочувствие к нему печерского летописца отчасти объясняется тем, что Ярополк, его жена и дочь... были крупными жертвователями в Печерский монастырь» (Комментарии. С. 414). Ярополк был женат на Кунигунде, дочери графа Оттона из Мейсена. После гибели Ярополка его жена покинула Русь вместе с дочерью (См.: Пашуто. Внешняя политика. С. 44).
— Смысл этих слов вызывает споры. П. А. Раппопорт допускает, что исследованная археологами «гражданская постройка» в Переяславле, действительно, была баней (Раппопорт П. А. Русская архитектура X—XIII вв.: Каталог памятников. Л., 1982. С. 34—35).
[460] ... въ своемъ манасътыри чресъ поле... — Киево-Печерский патерик объясняет эти слова: Стефан, в то время уже епископ Владимира (на Волыни), в дни перенесения мощей оказался во Влахернском монастыре на ручье Клове, недалеко от Киево-Печерского монастыря (См.: Толочко П. П. Историческа топографiя стародавнього Кiева. Киïв, 1972. С. 152—158). В этом монастыре Стефан также был игуменом, о чем говорят слова «въ своемъ манасътыри».
[461] ... в домь Яновъ... — Ян — сын Вышаты. См. также сноску 357.
—529 гг.) — один из основоположников византийского монашества.
[463] ... спаде привеликъ змей... вси людье.— Речь идет о падении метеора.
— Как понимать эти слова: так, что кони были невидимы, а видимы были только их копыта? Скорее говорится о том, что были видны следы от копыт невидимых коней.
[465] Прилук — ныне Прилуки на юге Черниговской области на Украине.
— Далее в И, как и в других летописях, князь именуется Васильком Ростиславичем.
[467] ... от Филипова дни до мясопущь... — От кануна Рождественского поста (14 ноября) до недели мясопустной, предшествующей Великому посту.
[468] Тивун — тиун, княжеский управитель. Именно это чтение И комментирует С. М. Соловьев (История России с древнейших времен. М., 1962. Т. 1. С. 367). Д. С. Лихачев, напротив, предпочтение отдает чтению Л и Р — «начаша ти унии грабити» (Комментарии. С. 418).
— Странно, что княжение Всеволода в Переяславле ограничено во всех старших списках ПВЛ одним годом. Переяславль достался Всеволоду по завещанию Ярослава и, как можно судить по тексту ПВЛ и «Поучения» Владимира Всеволодича Мономаха, Всеволод княжил там не менее двух десятилетий.
— воскресенье, следующее после Пасхи.
[471] Продажа — денежный штраф за различные преступления. Видимо, на практике они превратились в неоправданные поборы.
[472] ... къ Треполю, и приидоша ко Стугне. — Треполь располагается в устье Стугны — небольшой речки, правого притока Днепра.
[473] ... бе бо тогда наводнилася велми. — «Слово о полку Игореве» также сообщает, что Стугна «растрена ко усту», вобрав в себя «чужи стругы» (потоки, ручьи): следовательно, именно в это время, может быть после обильных дождей, небольшая речка, разлившись, стала для переправлявшихся через нее по обычаю вброд неожиданно опасной.
— Об этом оплакивании вспоминает и автор «Слова о полку Игореве»: «плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславе». См. также коммент. 510.
[475] Желань — правый приток реки Припять.
[476] И преложю праздникы... в рыданье. — Ам. 8, 10.
[477] Падете предъ враги... яростью лукавою. — Лев. 26, 17, 19—20, 33, 27—28 (?).
— Рим. 5, 20.
— Пс. 118, 137.
[480] Мы достойная, яже сдеяхомъ, и прияхомъ. — Лк. 23, 41.
[481] Яко Господеви любо... благословено у векы. — Иов. 1,21.
— Пс. 102, 10.
[483] Се бо азъ грешный... по вся дни. — По гипотезе А. А. Шахматова, этими словами оканчивался Начальный свод 1095 г.
— Самозванец, выдавший себя за Леона Диогена, сына императора Романа IV Диогена, был захвачен Алексеем Комнином и ослеплен.
[485] ... ко Гурьгову — Юрьев — город на реке Рось, к югу от Киева.
— город в Черниговском княжестве (ныне — в Брянской области).
[487] Заруб — город на правом берегу Днепра, к югу от Переяславля.
[488] ... зажгоша болонье... — Здесь имеется в виду, разумеется, не низменное предградье, а располагавшиеся там жилые постройки, сараи и т. д.
— Стефанов монастырь, вероятно,— монастырь на Клове, где Стефан был игуменом (см. коммент. 460). Германов монастырь, по предположению Е. Е. Голубинского, — Спасо-Берестовский монастырь. Что значит слово «деревне» — неясно; бесспорно лишь, что речь не идет о деревнях (этот термин был в XII в. неупотребим). Быть может, искажено слово «древний» или «древяный»?
— Пс. 78, 10.
[491] Боже мой! Положи я... лица ихъ досаженья. — Там же. 82, 14—17.
[492] ... сынове Измаилеви... — Агаряне — название мусульманских народов. Оно восходит к представлениям о происхождении их от Агари — наложницы библейского праотца Авраама. Сын Агари звался Измаил, отсюда и другое название мусульман — измаилтяне. В данном случае речь идет о войне византийцев с арабами.
[493] Мефедий же свидительствуеть о нихъ... — В приписывавшемся Мефодию, епископу Патар (III—IV вв.), «Откровении» предсказывался «исход от пустыни» восточных народов, однако именования племен внесены летописцем. Сопоставление «Откровения» с текстом ПВЛ см.: Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. М.; Л., 1940. Т. 4. С. 92—103.
— В Библии (Суд. 7, 21—25) рассказывается, как израильский властитель (судья) Гедеон разгромил многочисленное войско мадианитян. Сведения же о «коленах» кочевых племен, частично истребленных, а частично изгнанных в пустыню Гедеоном,— результат произвольных толкований «Откровения» летописцем. См. в указанной выше работе А. А. Шахматова. С. 101—103.
[495] Друзии же глаголють... Сарини есмы. — Летописец вольно интерпретирует библейский рассказ и «Откровение»: Аммон и Моав — сыновья Лота (Быт. 19, 37—38), Измаил же — сын Авраама не от Сарры, а от ее рабыни Агари (так и подчеркнуто в «Откровении»), текст летописи неясен.
[496] Се же хощю сказати... 4 летъ... — А. А. Шахматов соотносил эту фразу со статьей 1114 г., где также говорится о посещении летописцем новгородских владений, и делал два существенно важных для своей концепции вывода. Во-первых, он полагал, что весь отрывок «И по сихъ 8 коленъ... въ горахъ полунощныхъ, по повеленью Божью» принадлежит третьей редакции ПВЛ и в списки второй редакции (например, в Л и Р) вставлен позднее. Во-вторых, из этой статьи, по мнению ученого, следует, что летописец «был на севере (где беседовал с Гюрятой Роговичем новгородцем) за четыре года до составления своего труда. Следовательно, летописец работал над переделкой и продолжением Повести вр. лет в 1118 году» (Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. 1 // Летопись занятий Археографической комиссии. Пгр., 1917. Вып. 29. С. V—VI; отдельное издание — Пгр., 1916).
[497] ... в Печеру... на полунощныхъ сторонахъ. — Речь идет о народах, обитавших в бассейне реки Печоры. Самоядь — ненцы, упоминаемые далее горы — Северный Урал.
— Этот фрагмент — пересказ соответствующего текста «Откровения» Мефодия Патарского.
— Олег прав: Муром относился к владениям черниговских князей.
[500] И убиша Изяслава... внука Всеволожа... — О гибели сына Владимир написал Олегу письмо (см. подробнее «Поучение Владимира Мономаха»).
[501] Медведица — левый приток Волги. Вероятно, угрозы Олега не были пустой похвальбой — его авангард уже переправился через Волгу, направляясь к Новгороду.
— Речь идет о переяславском митрополите: Суздаль входил в состав Переяславской епархии (См.: Щапов. Государство и церковь. С. 47).
[503] Мний азъ есмь тебе... о всемь послушаю. — Характерная черта феодального этикета: Мстислав, несмотря на то, что Олег захватил не принадлежащую ему Ростовскую волость, все же признает себя «младшим» (к тому же он — крестник Олега) и просит Олега войти в переговоры со своим отцом — Владимиром Мономахом.
— Видимо, на реке Колокше, левом притоке Клязьмы, впадающем в нее выше Владимира.
[505] Никита — новгородский архиепископ (1096—1108 гг.).
— Княжеский съезд в Любече (вероятно, в селе под Киевом, а не в одноименном городе) был одним из нескольких подобных съездов (в Городце в том же году, в Витичеве в 1100 г., на Золотче в 1101 г., на Долобском озере в 1103 г.), на которых князья тщетно пытались подтвердить и укрепить принцип, согласно которому «каждый да держит отчину свою». Участники съезда представляли все ветви Ярославичей: Святополк — сын Изяслава Ярославича, Владимир — сын Всеволода Ярославича, Давыд — сын Игоря Ярославича, Василько Ростиславич — внук Владимира Ярославича, Давыд и Олег — сыновья Святослава Ярославича. Соответственно были разделены и «отчины».
[507] ... и поидоша усвояси.— Следующий далее рассказ об ослеплении Василька Теребовльского, по мнению ряда исследователей, — отдельное произведение, принадлежащее Василию (как полагают — «мужу» Давыда Игоревича) и впоследствии включенное в состав ПВЛ. Д. С. Лихачев включает в состав Повести об ослеплении Василька Теребовльского весь текст статьи 1097 г. от слов «Приидоша Святополкъ и Володимеръ...» (См.: Комментарии. С. 459—460), А. А. Шахматов относил к рассказу Василия лишь фрагменты «И прииде Святополкъ Кыеву съ Давыдомъ... 2 отрока княжа, Улана и Колчю», «Василкови же сущю в Володимери... и сею снемьше погребоша» и «Святополкъ же, прогнавъ Давыда, нача думати... посади сына своего Ярослава» (Повесть временных лет. Т. 1. С. XXXI—XXXVI).
[508] Звенигород — город к югу от Киева.
— Туров и Пинск относились к владениям киевского князя.
— Сноска 372. 474. На основании этих с0лов исследователи заключают, что Всеволод женился вторично и речь идет о мачехе Мономаха. Действительно: Мономах родился в 1053 г., а княгиня умерла в 1111 г., то есть в очень преклонном возрасте, если считать ее матерью Мономаха. Но утонувший в Стугне Ростислав был сыном этой второй жены (его оплакивала мать, что подчеркивала летопись и «Слово о полку Игореве»), Владимир был его сводным братом, и возможно, прозвище Мономах должно было отличать Владимира как сына «царицы грекини».
[511] ... присла по мя князь Давыдъ. — Эти слова указывают на рассказчика, а далее Давыд Игоревич обращается к нему по имени: «Да се, Василю, шлю тя...».
[512] Всеволожь — город на реке Западный Буг к юго-западу от Владимира Волынского (См.: Котляр Н. Ф. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси IX—XIII вв. Киев, 1985. С. 35—36), Шеполь — город северо-западнее Луцка, Перемиль — город южнее Луцка. Вероятно, предлагая города в центре собственных владений, Давыд рассчитывал тем самым поставить Василька в полную от себя зависимость.
[513] Азъ бо ляхомъ много зла створихъ... — Возможно, Василько вспоминает свой поход в Польшу с половцами в 1092 г.
— тюркское племя, жившее на южных рубежах русских княжеств.
[515] ... реку брату своему Володареви и Давыдови... — Василько называет рядом с братом и своего врага Давыда (двоюродного дядю), вероятно, желая подчеркнуть свою прежнюю доверительность ему.
[516] Бужьск — город в верховьях реки Западный Буг (См.: Котляр Н. Ф. Формирование территории. С. 36—37).
[517] Турийск — город на реке Турья, к северо-востоку от Владимира Волынского.
— Вт. 32, 41 и 43.
— польский король (1079—1102 гг.).
[520] Черненъ — видимо, Червен — город в междуречье рек Вепш и Западный Буг. Древняя Червенская земля — ныне приграничный район Польши к югу от города Хелм.
[521] ... волость отца моего и брата... — Святополк напоминает, что после 1057 г., когда Изяслав перевел владимиро-волынского князя Игоря Ярославича в Смоленск, само княжество было присоединено к Киевской земле. Всеволод Ярославич отдал Владимир Ярополку (брату Святополка), а Ростиславичи, вероятно, находились у него в подчинении и пытались отбить у Ярополка Владимир.
— Видимо, речь идет о Мстиславе и Ярославе.
[523] Коломан (Кальман) — венгерский король (1095—1116 г.).
— правый приток реки Сан (притока Вислы), впадающий в нее в районе города Перемышль.
[525] …числомъ 100 тысящь. — Численность венгерских войск, как и численность их потерь (40 000), явно преувеличена. М. Д. Приселков полагал, что здесь отразилась половецкая песнь в честь Алтунопы (Летописание Западной Украины и Белоруссии // Учен. зап. ЛГУ. Серия ист. наук. Вып. 7. Л., 1941. С. 10—11).
— вероятно, ошибочно вместо выгошевцы (как в Л), то есть воины из города Выгошева, расположенного в Теребовльском княжестве.
[527] Забрало, забороло — помост по верху городской стены, огражденный бревенчатым или досчатым бруствером.
[528] В лето 6606. — Статьи 6606 и 6607 гг. повторяют то, о чем рассказывалось в так называемой «Повести Василия об ослеплении Василька Теребовльского»: перемирие у Городца, поход Святополка на Владимир, смерть Мстислава. Но о съезде князей в Витичеве (Уветичах), напротив, рассказано более подробно, чем в «Повести» (там сказано лишь: «А на другое лето снемь створиша...»).
— В И — «три стяги», отдаем предпочтение варианту Л и Р.
— Перед этой фразой в Л читается: «В лето 6608».
[531] ... Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ и Олегъ. — В Л упомянут Давыд Игоревич — его имя добавлено в тексте и в переводе.
[532] ... в Божескомъ во острозе. Дубенъ и Черторыескъ... — Вероятнее всего речь идет о Бужьске (Бужьск — город в верховьях реки Западный Буг (См.: Котляр Н. Ф. Формирование территории. С. 36—37)), Остроге, городе на реке Горынь (на южной границе современной Ровенской области), Дубне (Дубно на западе той же области) и Черторыеске — городе на реке Стыр, более 60 км. к северо-востоку от Луцка.
[533] Дорогобуж — город в Волынском княжестве, вблизи современного города Шепетовка (Хмельницкая обл. Украины).
— В переводе опираемся на чтение Л — «заратися», что более подходит по смыслу.
[535] Золотча — левый приток Днепра.
[536] Саков — город на левом берегу Днепра в Переяславском княжестве.
[537] Нура — приток Западного Буга.
— Мстислав с двенадцатилетнего возраста княжил в Новгороде: сначала в 1088—1093 гг., затем вновь возвращается на новгородский стол в 1095 или 1097 гг.; в 1117 г. был приглашен отцом в Киев.
— с 1097 г. князь Силезии и Малой Польши, в 1106—1138 гг.— король.
[540] ... Давыдъ Святъславичь... — Далее в Л упоминается еще Давыд Всеславич — сын полоцкого князя.
[541] Ярополк Владимирович — сын ВладимираМономаха; в 1103 г., согласно В. Н. Татищеву (История Российская. М., 1963. Т. 2. С. 129), был смоленским князем.
— По предположению К. В. Кудряшова (Половецкая степь. М., 1947. С. 91—94), Сутин (Сутень) — река Молочная, впадающая в Азовское море.
[543] Се день... възвеселимься во нь. — Пс. 117. 24.
— Компилятивный текст с использованием Псалтыри (73, 13—14).
[545] Ярослав — видимо, Ярослав Святославич, Муромский князь.
— Ирина, дочь Володаря Ростиславича, была выдана, как полагают, за Исаака — сына византийского императора Алексея Комнина. См.: Пашуто. Внешняя политика. С. 85.
[547] ... Передъслава... за королевча... — Предслава стала женой герцога Альмоша, сына венгерского короля Гезы I (1074—1077 гг.). Их дочь Адельгейда вышла замуж за чешского короля Собеслова I (1125—1140 гг.). См.: Пашуто. Внешняя политика. С. 53, 184.
[548] ... иде на Глеба, поемъше Давыда Всеславича... — Против минского князя Глеба Всеславича выступил и его брат — Давыд.
— Церковь Андрея Первозванного была возведена Всеволодом Ярославичем в 1086 г. Данное сообщение, как и сообщение о воздвижении церкви, читаются только в И.
— В Софийской первой летописи после имени Яня добавлено: «Вышатича и брата Путяту». Таким образом Янь отождествлен с Янем Вышатичем, о смерти которого «в старости мастите», в возрасте 90 лет, говорится в той же статье. Даже если девяностолетний возраст — эпическое преувеличение, Янь был в эти годы весьма старым человеком. И странно, что глубокого старца, да еще вместе с тысяцким Путятой, направляют в рядовой поход. Скорее всего нападение половцев отражали братья Янь и Иванко Захарьичи, а отождествление двух Янов — домысел. Однако в И другим почерком тоже добавлены слова — «Вышатича» и «и брата его Путяту»: вероятно, это влияние какого-то позднего летописного свода.
[551] ... Еупракси, Всеволожа дщи... — Евпраксия Всеволодовна была обручена с маркграфом Генрихом Шаденским, но вскоре овдовела. В 1088 г. она становится женой императора (с 1084 г.), Священной Римской империи Генриха IV, получив при коронации имя Адельгейда. Евпраксия принимала активное участие в политической борьбе, но в начале 90-х гг. оставила мужа, отличавшегося крайней безнравственностью, и перешла в стан его противников. Вернувшись в Киев, Евпраксия после смерти Генриха (в 1106 г.) постригается. О ее судьбе см.: Розанов С. П. Евпраксия-Адельгейда Всеволодовна (1071—1109) // Известия АН СССР. VII серия. 1929. № 8. С. 617—646; Пашуто. Внешняя политика. С. 125—127.
[552] ... преставися Володимеря княгини... — жена Мономаха — Гита, дочь англо-саксонского короля Гаральда. После гибели Гаральда в битве при Гастингсе (в 1066 г.) его семья уехала во Фландрию, а затем в Данию. Бракосочетание Гиты и Владимира состоялось в 1074—1075 гг. Умерла Гита, возможно, в Смоленске, если она сопровождала супруга в поездке. См.: Пашуто. Внешняя политика. С. 134—135.
[553] Вячеслав — сын Владимира Мономаха.
— город на Суле, ныне — Лубны Полтавской области (Украина).
[555] ... а Шарукань одва утече. — Полагают, что именно эти события имел в виду автор «Слова о полку Игореве», говоря, что готские девы «лелеют месть Шароканю».
[556] Георгий — Юрий Долгорукий, князь суздальский, а в 1155—1157 гг. великий князь киевский.
[557] ... за сына... — Имеется в виду Святослав Ольгович. В 1136 г. он, видимо овдовев, женился на новгородке, от брака с которой у него родился Игорь — герой «Слова о полку Игореве».
— Глеб Всеславич, его жена (дочь Ярополка Изяславича) и тесть были щедрыми жертвователями в Киево-Печерский монастырь. См.: Лихачев. Комментарии. С. 414 и 471.
— книга, в которой записывали для поминовения умерших. Канонизация Феодосия произошла позднее, но уже в Успенском сборнике рубежа ХП—XIII вв. читается его «Житие», написанное Нестором.
[560] Ерина — В Л вместо имени Ирины читается «Екатерина».