Подготовка текста и комментарии Л. В. Соколовой
ПОВЕСТЬ ОБ АПОЛЛОНИИ ТИРСКОМ
ПОВЕСТЬ ИЗРЯДНАЯ1 О АППОЛОНЕ, ЦАРЕ ТИРСКОМЪ, И О СЛУЧАЯХЪ, И О БЕДАХЪ, И ПЕЧАЛЕХЪ В МИРЕ СЕМЪ, И ЯКО ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ БОЖИЕ НИКОГОЖЪ ОСТАВЛЯЕТЪ ДО КОНЦА ПОГИБНУТИ. НАЧАСЯЖЪ АНТИОХОМЪ ЦАРЕМЪ
Антиох — владетелны, и великосилный, и многословуты2 цесарь греческий, иже глаголетца Великий, понеже во Елладе и Сирии много царей премину, но сего внешних еллинских писаний премногу паче инех славляше, зане превозрастен3 бе, и красен, и премудръ, и храбръ, — сей Антиох многими ратоборствы и мужественным одолением множество царствъ повоева и в свою державу прия. Созда же и град в славу имене своего и нарече Антиохия Великая. Име же царицу зело премудрую и прекрасную, паче же жития добрых обычаев и ко всем человеком милосердую. Прижит же от нея цесарь дщерь едину, толикою красотою сияющу, яко во вселенней таковей не обретатися.
Прилучи же ся прекрасной царице умрети, иже смертию своею великую цесарю печаль наведе, изумление4; но име утешение — дщерь, толикою сияющу красотою, яко никтоже непщева5 рожденне ей быти от земных. И егда цесарь Антиох от зельныя6 своя печали вмале утешение прия, посла во вся страны своя державы и в окрестъная кралевства ко благоплеменным и благородным, да обрящут ему в жену подобну первей прекрасную девицу. Посланник же много искавше, не обретоша и возвратившеся. И по сих паки посла, и третий, и возвратившеся, поведаша, яко нигдеже таковыя не обретоша; и сим преболшую печаль наведоша и лютое недоумение7.
И в том стужении8 впаде ему от диявола в сердце злая мысль о дщерине красоте и (понеже бе тогда безбожное время, сквернии бо идоли почитахуся, всии же творяху по воли своего сердца, скотцки лагодяще9 своей плоти) тако убо нача ю любити, яко нимала времени возможе без нея пребыти. Не можетъ сия любовь таитися надолзе. Призвав цесарь к себе свою дщерь, сказа ей свою мысль не точию словесы, но и вещьми10. Цесаревна же, видя лукавую волю и злое смышление отца своего, рече ему: «Отче мой, неудобно11 мысльми мятешися12, отецъ убо еси ми, како толикими злыми осквернити хощеши?» Слезы же от очию ея в словесех сих яко река течаху. Но отецъ, изумелый и неключимый13, глаголет ей: «Аз убо забых сие, яко дщи ми еси, но всегда имею на мысли, яко жена еси моя». Рече ему цесаревна: «Отче мой, лутче ми не точию женою, ниже цесаревною слыти, нежели при твоей воли быти. Аще же волю свою сотвориши, к тому живу не узриши». И сия рекши, отъиде от отца, рыдая и плача, хотя из царства избежати. Отецъ же, уведав, повеле стражи поставити. И по неколицех днех прииде к ней, нача ю тешити словесы и приложи рещи14: «Сама веси, о дщи моя, яко без жены жити не могу. Подобной же матери не обретох, разве тебе». Рече ему цесаревна: «Отче мой, победитель убо был еси супостатом, како не можеши победити прилоги15 страстей? Истинное храборство и мужественное одоление — еже владети собою и побеждати малые злые мысли, нежели великия грады. Буди, отче, самодержецъ сам себе, не даждь злой славъ быти и повести16 ». Рече же цесарь: «Изначала вмале о сем речь произыдет, егда же многими денми и леты объята будет, то уже никто о сем и воспомянет. О семъ же ти явственно покажю, иже сама узриши». И изыде же от нея и повеле премного драгих златых ковров и иных поставов17 принести и в нощи той услати вси улицы града. Людие заутро видевше драгие вещи посланы, ни един же смея прикоснутися. Втораго же дни, видевше их небрегомых, начата пеши ходити, на третий же день и ездити. Прииде же цесарь ко дщери и рече к ней: «Всего света краснейшая, се виждь извесно, како людие новому дивятца и много молвятъ, а егда многими времены приидет, уже слово то ни на паметь приимут». Рече ему с плачем цесаревна: «Отче, сию речь, о нейже смущаешися, не точию по многом времени, но и в тысящу родов будут ю обновляти, повествующе. Ведай, отче, яко произволяю смерть, паче нежели срамны и скверны живот18». И сия рекши, отъиде. Во утрий же день иде в храм идолскии богомъ жертву принести, да помогут ей тоя гнусости избежати. Егда же из храма в златоблещащемся одеянии цесаревна иде, к тому же приразися лучь солнца ко красоте лица ея, и такова благолична показася, недоуметелно бысть, кому и уподобити. В таковей красоте видя ю цесарь отецъ, таковым от врага желанием уязвися, яко от разгорения паде на землю и, егда бысть вечер, прииде в храмину, идеже живяще цесаревна, и сотвори с нею дело беззакония силою. Цесаревна же нача горко рыдая плакати и вопити гласом великим. Приидоша же ближний ея и уведаша о семъ, увещевающе ю сие таити, да не болши молва зла будет в людех. Но и по сем цесарь отецъ от зла не отста, но всегда волю свою исполнял.
Слышаще же окрестных царствъ царевичи и королевичи о красоте и благоличии дщери Антиоховы, мнози покусишася пояти ю себе. Но Антиох, хотя волю свою исполняти, не хотя ни за кого ю дати, и повеле провозвестити по землях и царствах: «Сие возвещает всемъ великий цесарь Антиох еллинский, яко дщери своя никому в жену не дам, токмо разве кто отгадает мое гадателство; аще ли же не отгадает, повинен будет смерти». Слышаще же декрет, то есть извет цесарский, намерения своего престаша; но цесаревна толикия бе красоты, яко кто ея узре, не постоит еже и смерть прияти. И мнози, покусившеся гадателство изъявити, вси обезглавлени быша; главы же их на распутиях на колах взотчении на страх прочим, хотящим гадателство предложити и не могущим. Инех жа во вратех повеси с написанием таковым: «Всякий, жалаяй великого Антиоха прияти дщерь в жену, таковая постражет, яко покусивыйся несвойственному делу». И тако много царевичев, и кралевичев, и княжеских детей живота гонзнуша19.
Тогда Апполон, тирский краль, слыша неизреченную пресияющую красоту цесаревны и неявленное умышление гадателства Антиоха и о еже всем мнози смертная пострадаша, нача помышляти в себе, глаголя: «Кто сам не отведает, како неявленная уведает? Гряду и вижду красоту девицы и услышу гадателство отца». Бе же Апполон премудръ зело, и благороден, и благочестен, паче же в рыцарских науках мужествен и храбръ. Сказа же сию речь ближним своим, и отрекоша ему20, но Апполон не послуша их, еде во Антиохию в великомъ уряжении воинства21. И егда прииде ко Антиоху, и рече: «Здрав буди, благополучный, счасливый, великий и пресилный цесарю Антиоше! Аз убо приидох видети и поклонитися честному благообразию твоему и слышати премудрость твою; паче же аще волит благодать твоя22, да возъимею у тебе сродства любовь во имя сына23, еже пояти в жену прекрасную дщерь твою». Антиох же, слышав сия, опустне24 и изменися лицем и рече: «Веси ли уставъ моего царства?» И рече Апполон: «Вем и зрех привисящих во вратех. Сего ради и приидох к твоему величеству, дабы твою премудрость сам слышал». И рече Антиох: «Мой декрет главу твою отсячет, но убо еси сынъ отца великаго, славнаго, желею же младости и доброты твоея; отъиди убо отсюду и ищи инаго приятелства». И рече Апполонъ: «Не буди ми паче тебе искати отца и дщери твоея жены, и не отъиду отсюду, дондеже увем твое гадателство». Антиох же всякими образы и вещми25 отсылая Апполона и не возможе и паки рече: «Возлюбленный Апполоне, дарую тебе твою главу, точию сам ю соблюди, не истязуя26 мое гадателство, отъиди». Апполон же отрече, яко хощет слышати и дщерь его в жену себе пояти. И рече Антиох: «Сие мое гадателство слыши: тело мое ям и кровь мою пию, сам есмь зять себе. Отца дщерь жадает27 и видети не улучает28, жена мужа не видит и муж жене быти не может». Слышав же Апполон таковое гадателство, поддержа лице свое дланию, бысть бо яко во ужасе и рече ко Антиоху: «Цесарю великочесный, како ми повелиши сие твое гадателство изъявити — тайно ли или яве?» И Антиох: «Скажи, — рече, — яве». Апполон же нача извествовати29 гадателство: «Великий цесарю, тело свое яси и кровь свою пиешь — се есть дело неприязненное твориши, яко со своею дщерию скверно дееши. Она бо от тела твоего и от крови, тако и зять еси себе, яко муж дщери своей. И дщерь отца имети желает и не улучает, яко мужа его имать, мужа быти желает и не имат я, отецъ еси ей и ты в мужа быти не имаши, яко отецъ, и кровь на кровь смесил еси». Слыша сия, Антиохъ возъярися люто презелным гневом: «О Апполоне, главу свою погубил еси, яко гадателство мое по своей воле предложил еси, а не яже аз имам в моей мысли». И рече Апполон: «Великославный цесарю, вси сие мое извещение слышат, яко тако есть, но ты — праведный цесарю и правый судъ имаши; готов есмь к смерти». И рече Антиох: «Щажду твою юность и благородие честь, даю до утрия отречение смерти. Ты же о себе размысли и паки гадание мое разположи инем образом; аще ли же ни, главу твою повелю отъяти и тело псомъ предати».
Апполон же изыде от цесаря, размышляя в себе, како избыти смерти, — яко и гадание предложи, а смерти не убеже; и положи во уме бегьством избавление получити. И тайно наят корабль, и в первы сумрак, оставя кони, вниде со всеми своими, нача в кораблъ бежати. Заутра же сказа Антиоху, яко Апполон убеже. И рече Антиох: «Како может убежати, толикою дерзастию обесчестя нас, по своей воли предложив мое гадание?» И повеле учинити такову заповедь, яко аще кто жива ему Апполона приведет, дастъ 500 000 литръ злата, а кто главу принесет — 100 000 литръ. И таковую заповедь слыша, мнози поощришася сребролюбцы на поимание Апполона, не точию враги, но и друзи, желающе от Антиоха честь и дары великия прияти.
Апполон же прибеже в свой Тир град, советуя со своими и рече: «Не хощу себе ради и вас погубити, яко велий на мя Антиохов гнев излияся, но отъиду от васъ». Гражданя же вси плачюща, воли его повинушася. Он же повеле корабль насыпати пшеницы, и многое множество взя с собою злата, и сребра, и драгоценных вещей, и вниде в корабль, побеже спешно. Егда же Апполон отъиде, прииде в Тир от Антиоха клевоща ему шепотник30 именем Тарбата и нача вопрашивати о Апполоне, извествуя его себе друга и якобы хощет приятелство ему показати. Извещение же от граждан прием, отъиде.
Апполон же прибеже ко граду Тарсу и нача ту во граде жити. Бысть же в той земли тогда глад велий, куповаху бо пшеницы меру по 8 златых. Апполон же откры корабль, повеле гражданом продавати пъшеницы меру по 8 пенязь. По разпродании же пшеницы повеле и пенязи возвратити, дабы его купцем не звали; и град Тарсъ предобро и премудре устрой. Граждане же таковое благодетелство от Апполона приемше, отца его себе нарицаху и за толикую его милость на честь и славу образ31 его посреди града поставиша.
Некогда же Апполону изшедшу из града и ходя по брегу моря, в то время некто Елавик, его земли славный человекъ, еха по морю. Узре жа Апполона, рече ему: «Здрав буди, Апполоне, кралю великий, извествую ти заповедь о тебе Антиохову, аще и под смертию запрещено». Апполон же рече: «Скажи, друже мой и брате, кая о мне есть заповедь?» Елавикъ же рече: «Таковую заповедь о тебе преложи: аще кто тя жива приведет, дастъ ему 500 000 злата, аще же главу принесет — 100 000. Извествую же, яко и во граде имаши своем врагов многихъ, хотящих погубити тя». Апполон же дарова ему 500 000 злата, глаголя: «Между драгих всего сего света дражая всего здравие свое. Ты же, яко хранитель живота моего, имей сие от мене, еже бы имети от Антиоха за невинную погибель мою». Елавик же не хотя прияти, глаголя: «Тебе паче должно мне есть что принести, яко странствовати и бегати хощеши». И рече Апполон: «Ты ми преболшая дарова, а от мене, еже даю ти, приими». Приемъ Елавик, отъиде.
32, возбуди же волнение морское, и тако море восколебася и возбурися, яко отъя и ветриницы33, и древие прелома, и волнами море кораблем нача яко мечем играти. Прииде же преболшая волна, подъемъ корабль, опроверже и разорва его тако, яко ни едина доска со другою осталась, и вси людие истопоша, такоже злато, и сребро, и драгие вещи. Апполон же, объемся корабленые доски, нача ея держатися неослабно и плы на ней три дни и три нощи. Увидев же некоего рыбаря, иже рыбу ловит, нача, елико силы имъ, вопити: «О человече, умилосердися надо мною, помози последнея страждущу. Помилуй ниоткуду имущаго помощи, помози ми, утопающу». Рыбарь же немедленно приплы и взем его в свою ладиицу, приведе его в дом свой, предложи же ясти и по сем повеле поспати. Егда же Апполон воста от сна, рече ему рыбарь: «Ведай, человече, яко по суду морскому раб еси мне, понеже тя от смерти избавих. Но Бог ми сего не дай, еже озлобити тя, ничтоже ми зла сотворша, но приказую ти и даю се рубище лежит; возьми и преодежися, и иди в корчму на игру, и ищи своего получения34. Аще ли же лучьши моего не сыщешь, прииди ко мне, и аз всю мою нищету с тобою разделю». Апполон же, приодеяся худыми рубищами, поклонися рыбарю умиленно, отъиде.
Прииде же во град, хотя итти в корчму. Тогда же в том граде земли тоя краль кипрский именем Алтистратес шумерскими с чады своими и велможи науками утешается. Апполон же ста издалеча, игры смотряше. Егда же Алтистратес, играя мечем, из рукъ его испусти, тогда подскочи Апполон да подаде мечь благочинно. Краль же приим, поразумъ о нем: «Не проста человека быти». И докончав игру, спрашивая о нем, кто есть таковый юноша, но никтоже зна его. Точию нецы сказаша, иже видяще его от рыбаря идуща. Призван же бысть рыбарь и, вопрошен, сказа токмо, како взя его от моря утопающа, а кто и каковый — не вемъ, — рече. И сказаша сия кралю. Краль же рече: «Аще и не вемы его, откуду есть, обаче службы его ради, иже показа нам, дадите ему одеяние и приведите семо, да вечеряетъ с нами». И бысть тако.
Обычай же име краль, еже ему ясти со дщерию токмо единою, иже бысть велми прекрасная и отцу утешения по их обычаем в драгих танцоводительствах. Тогда срам велий той девице, которая такова учения не имела. Но великаго роду девицы токмо пред отцы танцоваху, и то не по многу. Тогда по повелению отца прииде кралевна Лучница во драгом одеянии и нача отца утешати тако благочинно и весело, яко всемъ, оставя вечеряти, и дивитися красотъ ея и играмъ. Точию Апполон на ню не возрелъ. Тогда некий седяй35 рече Апполону: «Како ти ся мнит о тонцах прекрасныя сея кралевны?» Апполон же точию главою помовая36, ничтоже отвеща. Видев же сия кралевна, печална бысть зело. Рече же ей отецъ: «Прелюбезная моя дщи, проси от мене что хощеши, и дам ти». Она же, показав рукою на Опполона, рече: «Отче, докуду сего вижю, весела быти не могу, ниже что от тебе просити буду». Краль же начат ю вопрошати, что есть противу ея вина его. Она же рече: «Како, отче, не вина? Вси мя почтоша и похвалиша, сей же наругася мне, посмеяся тонцованию моему». Краль же нача вопрошати Апполона, чего ради посмеялся кралевне, главою помовая. Рече же Апполон: «Кралю милостивый и великий, аз не кралевне ругаяся главою помовал. Она убо честна, благоразумна, благородна и прекрасна, но в тонцовод-телствех ея дивнаго несть, понеже сам аз премножа сего умею и болши изучил, нежели кралевна». И рече отецъ ко дщери: «Возлюбленная, никто того не отреет37, кто что в самом себе имеет. Тому не удивляйся, но повелим ему показати свою хитрость38». И повеле же.
Нача же Апполон тешити краля и кралевну. Восприем гусли, толико благостройно звецая и благогласно, яко изуметися всъм и удивлятися. Потом нача тонцовати таково благохвално, яко всем председящим вопити: «Лутчи попремногу сей человекъ умеет, нежели кралевна». Кралевна же видя, зело возревнова39 учению Апполоню, дабы ей тех поступокъ и устроения40 научитися. И возлюби Апполона.
41 на своем дворе особые ему дати. Восприим же Апполон кралевну Лучницу ко учению и учил со всяким прилежанием и скоро научи и наказа42. Не возре же во весь той год пристрасно на ню, ниже она на него. Зело же возлюби краль Алтыстратес Апполона премудрости его ради и мужества; проуведа же, яко бе и краль Тиру. Ноипаче же кралевна учителя своего возлюби.
По сем превеликих родов и отецъ чада приехаша ко кралевне приказыватися43, понеже зело красна, и благородна, и премудра въ елнинском наказании44«Возлюбленная моя дщи, приехаша к нам нецыи благородны и благоплеменитии кралевичи, хотяще, кого от них благоволиши, прияти тя в жену. Аз же обещахся тебе, яко быти сему по воли твоей. И се вемъ, яко девицам есть природный стыд, еже дерзновено о сем рещи. Ты же мне отпиши намерение свое и назнамени имя того, егоже изволишь, не точию же сих приехавших, но нища ли или богата; несть бо равна мне в богатстве, несть жа и убога, дабы его не обогатил».
Восприим же листъ кралевна от отца своего, прочет, розмышляя в себе, глаголет: «Естьли правду отписать, срамота ми есть, аще ли же не отпишу — велику тщету45 восприяти». Восприем же харатию46 47 нача писати: «Отче мой предобрый, чадо премудрое веселит отца. Хощу, якоже годе48 — и написа: Аппо...». Возре же мати ея в писание, рече: «То како ты, безстыдная, хощеши благородство свое постыдити и нас? Славные и великих родов презираеши, а убогаго морскаго утопленика изволяеши». Рече же к матери кралевна: «Мати моя, на моем сие изволении лежит49. Не в богатстве любовь, ни во благоплеменстве, но в соизволении чесном и премудрости». И отшед от матери, написа: «Хощу за Апполона, аще ли же не тако, то за иного не посягну50». Тогда краль восприем от дщери листъ, прочет, приехавших изрядне учреди51 и отпусти; и без всякого замедления учинил веселие, сочтал дщерь свою Апполону с великою кралевскою честию и со славою. И живяху житие любезное и прерадостное.
По пришествии же близгодищнаго времени некогда поя Апполон Лучницу, жену свою, и идоша на брег морский. Тогда приплы корабль, на немже бе знамя тирское. Егда же Апполон знамя своея земли узре, рече жене: «Се корабль из моея земли». Тогда корабленик, познав Апполона, возопи: «Здрав буди, великий нашъ государю, кралю Апполоне. Извествую ти, кралю великий: цесарь Антиох поражен бысть громом и со дщерию. Тебе же вси князи, и боляря, и вси велможи, и все государства возлюбиша, дабы был цесарь и государь великий. Нас убо послаша взыскати тя. Всии же ждут тя с веселием и со многим богатством Антиоховым прияти». И вышед ис корабля, подаде ему листъ от всея земли.
«Двоя мя обыдоша52: радостная и печалная. Радуюся о величестве чести твоея, яко вмале прежде явленна бысть, ныне же совершенно уведах, яко великий еси цесарь, и яко за такого благороднаго вдал есмь мою дщерь. Печаль же мя лютая угрызаетъ, яко хощеши нас оставити. Но молю тя, премени намерение свое. Се вручаю ти — прими кралевство мое». И рече Апполонъ: «Великий кралю, драгий мой отче, оставил царство мое неуправлено, того ради не могу сие сотворити, еже ми зде пребыти». И повеле устояти и украшати корабли.
Прииде же к жене своей, кралеве Лучнице, рече ей, показуя перстень: «Превозлюбленная и драгая моя жено, виждь и признавай сей перстень. Аз убо еду во свое отечество и царство. Мню же, яко кроме великих ратоборствъ не будет. Имей сей перстень в память любве нашея, поживи же у матери, дондеже по тя пришлю. Не верь же ничему, токмо дай ми свой перстень, и аз его паки к тебе, дондеже время будет тебе быти, пришлю». Егда же кралевна Лучница сия услыша, бысть яко мертва, паде на землю. Егда же укрепися, горко рыдая, рече: «О презлое мое великое несчастие, что ми сие прилучение53 принесе!» И рече кралю Апполону: «О возлюбленный, всего света дражайши мне, како мя хощеши немилостивно оставити! Аз же инаго утешения не имам, разве еже видети пресветлое твое лицо. Сама убо изволих кроме всех за тя, с тобою хощу везде быти. Аще ти будет радостная — купно возвеселимся, аще будеши в злополучии — купно претерпим. Готова есмь с тобою и умрети. Лутчи ми очима яже о тебе видети, нежели ушима слышати, яко болши прилегают54, нежели бывают». Рече же к ней Апполон: «Предрагая моя жено, ты убо еси ныне непраздна, а приближается и рождение; моря же бед не веси, како немилостиво бывает и люто. Поял бых убо тя, но о сем ужасаюся». Она же к нему рече: «Свете очей моих, есть ли бы была милость твоя к немощи моей, изволил бы убо еси и из далних стран приехати ко мне. Ныне же, не дав назретися мне на ся, в злолютых и скорбных оставляеши мя. Но не буди сего; аще ли же ни, то сама ся убию». Рече же Апполонъ: «Аще инако не может быти, неразлучно во отечествие мое шествуем». Вземше же у отца благословение и прощение, со множеством богатства вседоша в корабль и отплыша, везущеся к Тиру граду.
и страдании породи дщерь. Егда же породи, бысть яко мертва, никоим же удом55 подвижна, ниже дыхание в ней обретеся, и вси ю непщеваху мертву. И бысть плач и вопль великий в корабли о ней, паче же всех Апполон же рыдая, плача, горко сокрушая свое сердце. Море же паче лютъ возсвирепе, яко лев, и всем смертию прета. Корабленицы же чаяху кралевну мертву и того ради, моря прещение56 извествующе, начаша Апполона молити, дабы даровал живот живым, глаголюще: «Аще не извержеши ис корабля мертвеца, то вси без года57 погибнем. Море же не пременитца, рекуще, в тишину, дондеже из себе мертваго извергнетъ». Апполон же з горкими слезами глаголя им: «О любезный моя братия, молю вас да пребудет тело в корабли, понеже благороднаго великаго отца дщи, а не проста человека». Они же излиха58 вопияху, Зволи его не попущающе59.
с собою драгих утвореней60, все на ню возложити, и повеле ю положити в лодиицу. Под главу же ея положи 2000 златых великих и листъ написа таковый: «Ты, кто сие тело найдеши, да веси, яко сия кралевна есть дщи краля великаго, о ней же премного слез пролияся и ныне есть печаль многим. Имат же под главою 2000 златых великих; возми убо сееъ, обретси тело сие, а другую 1000 на погребение ея изждиви. Но молю, заклиная промыслом Божием, любочестно ю погреби, по царскому достоинству. Аще ли же кто обрящет, а не сотворит тако, да сотворит ему Богъ и сие да приложит: да не возъимет никоего добра во веки, дабы его нужда, беды, напасти всегда одержали, и никоеже его навеки веселие да постигнетъ, но да будет во вся дни своя в печали». И тако написав, положи написание в руку ея, обливаяся слезами над нею, сокрушался и лобзав любимаго мертвеца, с неутешным плачем и с превеликою жалостию по морю отпусти.
Тогда лодиицу волны восприемши, птичним летанием друга друзей препосылаху и в третий день ко граду Ефесу у брега поставиша. Прилучи же ся некоему града того дохтуру именем Тиримону того часа изъити на брег моря, и увиде лодиицу, повеле ю к себе привлещи. Когда же ю откры, узре честную госпожю в драгоценном одеянии лежащу, повеле ю изяти и в дом свой с честию нести. Егда же ю изяша из лодиицы, обретошася под главою 2000 златых; узре же в руку писание и прочетъ, рече: «Приемля сию на душу мою, и не едину токмо, якоже написано, в погребении ея истощу, но и другую. Себе же ничего взяти не хощу». И сия рекши, иде потребная погребению царскому купити.
В то же время прииде ученик его именем Силемон. И уведав, что в дому дохтурове творится, позре же на тело, рече: «Таковаго мертвеца, якоже сей, никогдаже видех: лице не отменися6162». Посмотря же жил, рече: «О родителие, аще бысте мене у себе имели, не бысте любимаго мертвеца в море вовергли. И взем некое составление, разтворив, повеле на четырех столпах хладничекъ63 поставити и тело наверху положити. Под хладничком же малый огнь складе и на огнь некое корение возложи, да тело согреется. Тело же все мастьми помаза, потом балсамами драгими. Когда же позна, яко природа силу приемлет, учинил ей чихание. Егда же чьхну, тогда же хладничекъ весь потрясеся, и восприя духъ, разверзе очеса, едва проглагола: «Кто есть при мне, не прикасайся до времени». Силемону же воздвиже ю, подав ей лехкое внутреннее лекарство, и бысть велми красна и здрава. Да не дивит же ся никто сей повести, истинною бо древних летъ се бысть, и в писании еллинскихъ творцов обретеся. Евреи же таковый обычай имяху: любезных своих родителей до трех дней не погребаху, дабы душа от великия немощи и безсилия не утаилася. И врачевские книги о сем извествуют.
Егда же иде, купив погребалная, дохтур Теримон, стрети его ученик его Селемонус. Прием же учителя под руку, приведе в храмину, идеже бе кралевна, рече: «Зри, учителю, ейже строил еси погребалная, се жива есть». Дохтур же удивися, глагола: «Радуюся о величестве ума твоего и веселюся, яко превзошел еси во учении мене. Не мни, добрый учениче, зависти ми наложити око, но благодарю тя, яко возмоглъ сия сотворити. И да не будет твой предобрый труд вотще. Сия убо великая госпожа имать злато и дарствует тебе за лекарство животополучное 1000 златых». И даде ему 1000 златых, ихже прия с кралевою. Другую же 1000 положи кралеве и рече: «Радуйся, здрава будучи, великая кралева». Она же рече, слезящи: «Здрав буди и ты, живоподателю64 мой, и приими мя, сиротствующую и вдовствующую, в чадо свое, яко есмь великачестна роду и царска жена. Что же ми бысть — не вем, и где возлюбленный супруг мой». Теримон же утешая ю словесы и различными повестми, она же неутешно рыдая.
Живши же ей ту многое время, дохтур же Теримон име ю яко свою дщерь и некогда помысли ей рещи, яко да посягнет идетъ замуж, и рече ей о семь. Она же рече ему: «Отче мой, да весть твоя любовь, яко завещахся пред Богомъ ждати моего государя, великого краля Апполона в чистоте. Мню бо его жива суща и о мне люту печаль имуща. Аще ли же и в мертвых, не помышлю на се за величество славы его и любовь ко мне». Слыша сия учитель Теримонус, с великою честию поклонися ей и упроси ю, еже стояти ей в болшей божнице вместо богини или вместо властелинии, и кто ей будет служити, дабы в чистоте был; понеже в то время многобожие бысть и чистыя вдовы вместо жрецев, се есть попов, употребляху. И тако Лучница целомудренная в божнице в великой чести пребывая, печалию же о Апполоне сокрушаяся и моля видети его.
некогда корабль направити ко граду Тарсу. Приплы же к нему, ста у прежде бывшего своего дому господина именемъ Стрегвила, имуща жену именем Деонизию, и отдаде има дщерь свою с великою жалостию. Даде же дщери вместо матери некую вдову именем Лигорию и много злата, и сребра, и драгих вещей, понеже в том граде воспитати ю умысли. Даде же имя дщери по имени града Тарсиса. И рече Стрелилу и жене его Дионизии со слезами: «Возлюбленнии мои и милостивии друзи, не имам на свете приятства, якоже ваше, и не иму веры никому, яко вам. Отдаю вам сие любезное единое чадо мое, последнее утешение мое. Молю вас, напомяните к себе любовь мою и милость, еже к вамъ имех и ко всему сему граду. Дайте ей милость и любовь отеческую у себе и сохранити ю, яко око свое». Они же приемши, такожде со слезами обещавшеся с клятвою чадо его с верою хранити. Апполон же, плакав над чадом, лобзая, отъиде. Вшед же в корабль, нача жалостно по морю шествовати.
Тарсиса же кралевна нача в возрастъ приходити и со иными девицами во училище ходити; и изучи всю еллинскую премудрость. Некогда же прииде от учителя Тарсиса, мама65 ея, Лигория, разболеся к смерти. Сия видя, нача, горко рыдая, плакати. Лигория же нача ю вопрошати: «Веси ли, — рече, — чия еси ты дщи?» Тарсиса же рече: «Странвила и Дионизия». Лигория же: «Несть, — рече, — сей твой ни отецъ, ни мати. Ты еси благороднаго отца дщи, великаго краля Апполона Тирскаго. Мати же твоя бысть дщи краля кипръскаго кралева Лучница. Родив же тя, предана морю. Зде же ты дана отцем воспитати. Отецъ же твои, ища матери твоей, странствует по морю». И сия известивши, Лигория умре. Тогда Тарсиса нача горко рыдати отца своего, и матери, и добрыя своея мамы. И по мнозем неутешном плачю погребе ю и положи себе завет: входя и изходя от училища, над гробом ея плакати. И тако всегда, шествуя во училище, такожде и изходя, рыдая, плача над гробом Лигории, на море же зря, — по матери и, помышляя странствие, — по отце. И тако всегда в сокрушении бе и печали.
Прилучи же ся Дионизии некогда итти из божницы. Дщи же ея Филамацея пред нею в драгом одеянии грядяше, Тарсия же за ними яко служебница66 идяше. Видевше же людие, начаша глаголати: «Сия аще и не зде родися, но зело учтива и благообразна, а она аще и предшествует, и украшена, обаче несть достойна тоя чести». Услыша сия Дионизия, зело опустне и опечалися, слыша безчестие своея дщери, и нача помышляти, како бы кралеву Тарсису смерти предати, дабы дщери безчестия не слышати. К тому име же некого раба на селе своем именем Феофила. Призва же его и рече ему: «Феофиле, слышахом о тебе много зла, яко мужа моего добра крадеши, к тому же покушаешися отравити нас, а дщерь нашу пояти и домом нашимъ завладети. Но муж мой тебе прежде к смерти предастъ, нежели мы от тебе постраждем, — хощет тя предати некоему мучителю». Он же нача ротитися67 «Инако не будет, но аще хощеши смерти избыти, иди и убий Тарсису. Имать бо нрав: прежде бо ни ястъ, ни пиет, но ходит во гробища плакати своея воспитавший. Ты же тамо предварив, утаися и уби ея. А когда тако сотвориши, испрошу ти свободу». Феофил же, бояся смерти, воли господыни повинуся.
Егда же улучи время, иде и утаися между гробищъ. Егда же Тарсиса прииде, нача плакати и случшаяся оглаголавати, узрев ея, ужасеся зело и рече в себе со слезами: «О злосчастный и бедный рабе, в кий час ты родися, яко в таково зло вдан бысть! О стужение злое и печали полное, како ми и за кую вину убити такову девицу прекрасную, благородную и благоумную и пролити кровь неповинную?» Егда же плака и розмысля, яко инако невозможно ему сотворити, и, скочив, удари ю о землю и изем мечь, хоть ю подкнути, — девица же Тарсиса нача Феофила молити тихими словесы девичьи нравы з горкими слезами: «Повеждь ми, о человече, за кую вину аз, бедная, таковой смерти достойна, ничтоже есмь сотворила, ниже тя знаю». Он же рече: «Тогда ти извещу, егда главу твою отъиму». Она же паки рече: «О человече, убойся великаго Бога пролияти кровь без вины девицы, иже без отмщения не будет». Он же рече, плача: «Ты ми никоего зла не точию сотворила, ниже тя аз знаю, но слышах, яко отецъ твой вда с тобою, у нихже живеши, много злата, того ради повелено ми убити тя под казнию главною, дабы злато по тебе у тех совершено было всегда». Она же рече: «Молю тя, аще инако быти не может, даждь ми малое время плакати своея матери и приставнице68 моей милой». Феофил же рече: «Плачи, и веждь: аз убо сия творю не волею моею». Егда же Тарсиса нача плакати неутешными и горкими слезами, тогда по прилучию подъехаша разбойницы по морю и вышедши на брег и седяще. Увидевше же мужа стояща и мечь держаща, крикнуша, скочивше. Феофил же, узрев человековъ, побеже, и утече. И притече в дом, сказа злей своей господыне, яко уби Тарсису. Разбойницы же вземше ю, привезоша ко некоему граду, рекомому Мельхину, и между иными куплями посадиша ю продати.
Прииде же блудницам началныи и корчьмит купити Тарсису у разбойников, даде за ню 50 златых, введе же ю в дом свой и причта ко скверным девицам нечистаго ради своего и злаго прибыточества. Тарсиса же, видя прелютое зло над собою, нача, рыдая, горко плакати и глаголати: «О Боже, Боже мой, како мя прегоркую и злосчастную в злых моих оставилъ еси? О случаю злополучный, немилостивый, како на мя испустил еси своя стрелы и злосердым копием пробол еси мое сердце? О Боже, сие ми бысть за еже есмь паче всех согрешила, обаче несть во мне, ни в помысле моем никоего зла хотения, точию молитва и книжное прочитание. Почто ми, Боже мой, родитися попустил и родившуюся почто с материю моею в море не ввергоша мя? О Феофиле, был еси ми страшен, обаче прелюбезен бы был, егда бы главу мою отъялъ. Лутчи ми, окаяннъй, злая смерть, неже скверный и срамный живот!69» Узревши же купившаго ю началника блудницъ, паде к ногама его, плача и моля, дабы на чистоту ея не поощрелся и девство ея при ней оставил, и честь кролевского чада не обругал. Рече ей окаянный блудницам началный: «Престани, не тому предана, дабы ти кая милость была дана. Иди и сяди въ первых блудницах, украсившися. Не точию, яже за тебе дах, хощу возвратити, но и сугубую цену твоею красотою имам добыта». И посадив ю, повеле по граду извещати, блудити хотящим, яко есть у него в блудилище новая: таковая девица, какой не бывало.
Антигора, рече ему с великим плачем, горко рыдая: «О великий княже, преславнейшая природа, премози, иже по естеству похоти мысль70, сотвори нрав славный, не буди гонитель и обругатель крове царския, да Богъ за доброе сие, его же покажеши ко мне, сохранит чад твоих от толикаго злаго случая. Аз есмь бедная дщерь великого краля тирского Апполона, иже в злоключениях своих странствуетъ по свету. Мене же даде воспитати во граде Тарсъ, и емуже преда, той мя повеле убити. У убийцы же разбойницы мя отъяша и продаша сему злому человеку. Ты же, яко славный и благородный, честь мою, и чистоту, и девство сохрани ради вышняго промысла и всех царей, и кралей, и благородныхъ девицъ, и честных жен, чистоту и честь хранящих». Услыша сия князь Антогор премудрый, умилися к жалосному ея молению и рече ей с честию словеса утешителная: «О славная девица, истинная царевна, яко в толиких бедах сама в себе царствуеши. Поклоняюся ти, буди здрава, буди тебе честь и слава вечная, яко в толиких бедах честь снабдеваеши71 и чистоту любиши. Отселе аз, елико могу, буду тебе усердно помогати, да девство твое сохранитца. Приими от мене злата и дай ему блудническому купцу, яко свою мзду у мене приемше. Аз же ему реку, что о тебе творити». И изшедъ из храмины, преславная девица даде своему злославному владыце приемшее злато у Антагара любомудраго. Изыде же и князь Антагор, нача глаголати блудницъ начальнику, да дастъ ему Тарсису на месяцъ, а он ему дастъ 100 литръ сребра, и да ни един кто от мужей не точию коснется, ниже да видит Тарсису, развее Антагора. И скверноприбыточникъ он обещася и сотвори тако.
Апполон же краль, отецъ ея, преходя по морю дванадесять летъ, жалея любезныя жены, приплы ко граду Тарсу видети дщерь и утешитися от печалей. Уведав же сия приемый в соблюдение дщерь его Странгвилей з женою Дионизиею, облекшися в черная, приидоша ко Апполону и рече Странгвилей: «Здрав буди, кралю великий, а нам милостивый государь, извъствуем же тебе печали полный случай. Тарсиса, дщерь твоя, о нейже бысть вся надежа наша, умре. Мы же от дне смерти ея доныне сетуем, черно носяще». Слышав сия Апполон, от великия печали горкия и многия слезы пролия и разда скудствующим многое богатство. Сотвори же завет паки десять лет ис корабля не исходити, но странствовати в несносной своей печали. Аще же кто речет ему ис корабля изыти, таковому нога отсещи без милости. Вниде же в корабль, нача шествовати по морю с великою тугою и печалию. Воста же на мори ветръ велий, и по многом плавании принесе корабль к некоему граду, нощию егоже не познаваху; егда же бысть утро, вопросив же и уведаша, яко град Мелхий есть, в немже дщерь его продана блудничнику. Прилучи же ся тогда быти некоему по внешнихъ обычаю торжеству, и рече Апполон слугам своим: «Братия любезная, пристаните ко пристанищу града сего, понеже ныне день торжества, да приимете некое утешение, якоже и прочий человецы». Егда же приближися ко граду и сташа, обретоша множество кораблей, ибо в той день окрестнии вси съезжахуся ко граду торжествовати. Апполон же своим повеле сотворити веселие велие, глаголя: «Аще аз и в печали есмь, но сии да будут во утешении». И начаша слузи его ясти и пити, Апполон же седя во внутренних корабля, сетуя и плача.
Прилучи же ся князю града того оному Антагору изыти видети прибывшия корабли, и между многими узре корабль преболши всех и во уряжении изяшнем, обаче черными виды и вещми пристроена, и знак корабля черный. Прииде же к нему и видев корабля того человекъ благонравных и разумных, нача с ними беседовати и веселитися; и вопроси их, кто есть их государь. Они же рекоша: «Есть государь нашъ благородный и благоразумный, но в печалех своих, имиже обдержим есть, седит, немощствуя, во внутренних корабля». Антагор же рече: «Приими от мене кто от вас 2 златых и оповеси, дабы благоволил ко мне изъити». Рече же един от них: «Князю славный, аще нам коему во своем княжестве возможеши вместо отсеченои сотворити ногу за две златицы, то пойдем. Уставъ бо государя нашего сицевый есть: аще кто речет ему изъити ис корабля, таковому нога отсещи». И рече князь: «Вам сий устав, а не мне». И иде сам ко Апполону.
«Здрав буди, предобрый и славный гостю, и да пременит Богъ вышний печаль твою на радость». И Апполон рече ему: «Здрав буди и ты, честный и добрый человече, а иже вся содержаи, честь твою да умножит». Виде же Анатагор, яко великий и славный мудрый человекъ, но в печали лютой омрачися, и рече ему: «Не положи на мя зла, славный мужю, хощу малыми нечто похвалитися. Аз есмь князь в сея земли; видех же и слышах, яко несть радости, юже не постигнет печаль, и несть печали, иже не приложится на радость. Како ты, добрыя и мудрыя вижю тя природы, в такову печаль вдался еси? Молю тя, повеждь ми, кая ти скорбь и како прилучися?» Апполон же рече ему: «Благодарствую ти, великий и славный княже, на твоем утешении, но веси: кто печалну человеку беды его воспоминает, то преболшее сокрушение сердцу его прилагает и болезнь обновляет. Молю твою державу: иного ми слова о сем не прилагай, иди от мене в мире». Слыша сия Антагор, поклонися ему и изъиде от него, сетуя о нем с великою печалию. И много размышляя о сем, посла по Тарсису, юже искупи на месяцъ себе у блудоначалника. Прииде же, и рече ей: «Есть зде единый человекъ мудрый, якоже вижю, и славный в корабли, но в великой печали, от неяже сам себе погубити хощет. Аз же о тебе уразумех, яко мудра еси воистинну. Молю тя, изведи ми его ис корабля премудростию твоею. Аз же тя у твоего злаго господина на другий месяцъ искуплю тем же образом».
Тогда Тарсиса, поклоншися ему, иде. И вниде в корабль, рече Апполону девическими стыдливыми словесы: «Здрав буди, человече славный и государю добрый, и да будет печаль твоя далече от тебе. Рече бо ся в писании: муж мудрый укрепляет свое сердце, да не внидет пакосник ума — уныние, иже его омрачает и в конечную погибель отсылает. Мудрии бо притчи разполагаютъ и прилоги жития преразумевают». Апполон же пообвеселився вмале, рече ей: «Вижю тя девицу благообразну и премудру в таковых летех и хощу глаголати с тобою, обаче не уразумееши глаголъ моих. Се даю ти сто златых, — возми сия и отъиди от мене». Тарсиса же, усрамясь, взя злато, отъиде.
Узре же ю Антогор, иде противу ея и рече: «Тако ли ты мужа того ис корабля извела?» Она же рече: «Даде ми сие злато и отосла. Аз же устыдевшися и изыдох». Он же рече ей: «Или лутчи злато, а не еже хощу другий месяцъ избавити тя от осквернения?» Она же услыша сия, с великимъ срамом поверже злато на землю, рече: «Не хощу сего, господине мой, но слово твое преболши всего света мне богатства». Рече же ей Антагор: «Аще сотвориши ми человека сего ис корабля, обещаю ти ся с клятвою, яко от злаго твоего началника свобожду тя».
Тарсиса же паки возвратися и, пришед, рече Апполону: «Возвратихся, славный господине великий, и принесох ти паки злато, и молю твою кротость: или злато восприими, или послушай гадание мое; и милостив буди, еже ис корабля изыти ти». Апполон же рече ей: «Лиско72 хитрая, вем, яко хощеши мя привлещи, дабы с тобою глаголал. Злато храни у себе, яко вижю тя сиротну, и рцы, что хощеши». И Тарсиса рече: «Гадание есть: дом славный, всему свету надобный, той дом всегда кричит, господинъ же в нем молчит, з господином ходит и прибытки ему родит. Тамо муж без коня приедет, господина решеткою обведет, обведши, изведет, а дом решеткою утечет». Рече к ней Апполон: «Невелико твое гадателство, печаль же моя не дает ми рещи, обаче слыши. Дом есть река, иже шумом своим яко кричит, господинъ, живущий в ней, рыба, яко есть безгласна, молчитъ. Тамо рыбарь кроме коня в лодиице приедет, господина — рыбу — сетью обведет, обведши же мрежею73— вода — утечет». Рече паки Тарсиса: «Молю, без гневу слыши еще мое гадателство: дщи леса краснаго, возраста великаго; неразумеющу слуги водят и окрестъ ея всегда ходят; много путем ходит, а следу не родит». Рече Апполонъ: «Дщи леса красного есть лодия, от древ великих сотворена. Слуги неразумеющу водят — ветры, и окрестъ ея ходят по реке или по морю. Путем ходит, а следу не оставляет». И рече паки Тарсиса: «Что же сие есть: дом в вещех не убогий, господинъ же, гости в нем нагии, некую вещъ в руку имеют, стыда не разумеют. Огнь и воду в дому продают, а кожды у себе даром дают». И рече Апполон: «Домъ есть мылня, одежды многихъ имеет, гости наги — то кто в ню мытися приходит. Вещъ в руках есть веник, и стыда друг пред другом не имеютъ. Тамо огнь и воду продают, а в домех своих всяк сие туне74 имеютъ». И сказав Апполон гадание, рече к Тарсисе: «Трое твое гадание известих, к тому ми не стужай, но отъиди». Рече же Тарсиса: «Приими свое злато, и аз отъиду». И рече Апполонъ: «Дивлюся дерзости твоей, колико со мною безстудно глаголеши». Она же рече ему: «Нужда мя, бедную, к сему привела, яко продана есмь блудницам началнику. Аще же тя ис корабля изведу, Антагор князь обещался мене от сего зла свободити». Рече же к ней Апполон: «Отъиди от мене, не имам тебе ради обещания презрети». Рече же Тарсиса: «Вем, яко сицевые чести, якоже ты, милостиви суть. Но ты не явиши ли ко мне милости, то возми свое злато; аще ли злата не возмеши, то еще ми изъяви гадание: четыре брата ровно бегают, ног у себе не имеютъ, отца тяготу носятъ, ясти и пити не просятъ, алчюще гласят и напояеми молчат». И рече Апполон: «И сие гадание с детми играя изучила еси: четыре брата — колеса; ног не имея, бегают, отца — возило — носят. Ведомо же, что милости не просят, и помазани молчат, а не помазани скрыпят». И рече Тарсиса: «Благо тому гадати, кий умеет изъявляти». И паки рече: «Кое сотворение: в немже ни пера весу, тиснено и диряво, не ястъ, устъ не имеетъ, а в себе приемлет». И рече Апполон: «И сия, дъвица, мудрость не из Рима; есть бо се губка морская». И рече Тарсиса: «Что есть: малого вида и малый служебникъ, лица не имат, а кто в него зритъ, всего себе видит». И рече Апполон: «А сие есть зерцало. Но доселе и до сего часа аз тя чтил, ныне же к тому не хощу глаголати с тобою, к тому почти сама себе и отъиди от мене». И рече Тарсиса: «О благолюбезный человече, аще не хощеши мене ради, бедной и злосчасной, то ради горняго промысла и великия ради моея нужды, и сиротства, и многих бедъ75 изыди ис корабля. И твоего ради изшествия мое достоинство будет сохранено. Помилуй мя, горкую, избави мя собою от обыдших мя76». И сия рекши, приступи, хотя охапитися о нозе его77. Апполон же разгневася, рече: «Аз убо и моим бедам, в нихже есмь, не могу помощи, тебе ли помогу?» И отторже ю от себе ногою. Она же паде на землю до толика, яко крови из носа и из устъ изыти. Укрепи же ся и нача горко плакати, нопоминая злосчастие свое, глаголя: «О презлое злоключение мое, почто бедную тако крепко держиши? О мати моя, кралева Лучница, почто мя на свет породи, и по рождении почто не ввержена вкупе в море с тобою? О отче мой, кралю Апполоне, где ныне в печалех своих, не ведая зла случая чаду своему, мне бедной? Оставил еси мя в Тарсъ в воспитание Странгвилу и Дионизии, приятелема злыма. Тамо питателница моя Лигория от жития отъиде, аз же от Дионизии повелена убиена быти; избы же смерти, юже с радостию бы прияла, паче нежели ныне продана во вселютую смерть злых блудных дел началнику блудническу. Имела бых сама ся убити, но боюся суда самоубийцъ».
обымая и лобызая, и от радости в познании, от слез же в злоключениях недоумеваяся, что глаголати. Возопи же великимъ гласом: «Приидите, братия моя и друзи и беде моих сострадалцы! Возвеселитеся со мною, за еже возлюбленную мою единую дщерь, юже погубих, обретох». Услышаша сия, друг друга предваряюще, ко Апполону течаху. Притече же и Антагор князь, приятель и острегатель его дщери, и вси граждане. И бысть всемъ неизлаголанная радость.
Изыде же ис корабля и со дщерию, радостно слезяще, друг друга объемеше; и приидоша в домъ приятеля своего князя Антагора. Упроси же его Антагор во еже в бани устрабитися78, и сетованная пременити, и власы облехчити. И постави всем завет Антогор пиршествовати и веселитися с нима. И по веселии же мнозем преда и град свой и всю державу кралю великому Апполону. Апполон же, видя толикое его премногое добро, по многом благодарении, яко прежде сродства любви показа любовь сына, даде ему дщерь свою Тарсису премудрую и красную в жену. И бысть женитва радости и утешения полна. Купивый же Тарсису без вести погибе.
По радости же поят Апполон царь зятя своего со дщерию и иде к Тиру во свое царство. Прииде же к Тарсу граду, игде остави Тарсису воспитати, и по оповедании Тарсисы и извопрошением Феофила, Странгвилей и Дионизия прияша, яже Тарсисе показаша: по различным мукам главы их отсекоша. Оттуду же приплы во Ефесъ град и изыдоша в первую кумирницу, идеже Лучница началница; неведуще же ю. Егда же в храмъ идолский внидоша, узре Лучница своего возлюбленнаго супруга грядуща и позна его; обаче, яко дщерь по руку ему идя, чая, яко жена его есть, и глаголя в себе: «Како такову младу поя?» Не хотяше же себе того ради объявити. Егда же к ней Апполон яко первейше властелинъ прииде и преда венецъ злат приношение богомъ, глаголя: «Мати великая, помолися, даю сие приношение богомъ, яко дщерь мою возлюбленную обретох сию», указав на Тарсису, — она же восприемши, возложи венецъ на главу свою, сама же с принеможением едва от слез удержися. Прииде же и Тарсиса, подаде другий венецъ златый, глаголя: «Приими сие, честнейшая, в дар, яко даде ми вышний промыслъ обрести прелюбезнаго моего отца». Видевше же Апполон в венце стоящу Лучницу, благородием и красотою сияющу, удивися и непщева ю быти богиню; нача же воздавати хвалу кумиром, глаголя: «Хвалю вас, бози, и тебе богине, яко отраду и утешение ми подаете, во еже обрести возлюбленную мою дщерь. Аще ли же бы сего мне вы, милостивый бози, не подали, во всеконечную пришел убо бых погибель. От младых убо еемь лет краль, оттоле жа и бедник злополучны. Прося убо некогда у Антиоха дщери в супружество, судом его неправедным едва смерти избегох. Бегая же от него, плавая море, едва бедне не утопох, но вашею помощию рыбарем потопления избых и в Кипре того ради замедлевъ. Тамо же мя едина славная девица, дщерь краля Алтистратеса именем Лучница, прияла себе за мужа, и оттоле злочастие мое преумножися. Егда неотторженою ея любовию идохома в мое отечество, от бедъ моря в рождении ея смерти бедне разлучихся, и по смерти ея, любве ея ради, во всегдашнем унынии и печали, и отнюдь и до ныне весел быти не могу». Сия же ему глаголющу и горко слезящу.
Дожда же сего словеси Лучница, к тому терпети не возможе, но возопи гласом велиимъ, з горкими слезами глаголя: «О предражаиший мой свете и прелюбезный государю, кралю Апполоне, аз убо жена твоя Лучница, дщи царя Алтыстратеса!» Нападе же на выю его и многе час неразлучни плачуще. И егда укрепившеся, рече Апполон: «Во сне ли ми яже о тебе прелюбезная моя или на яве?» Лучница же отвеща: «Во сне убо без вести и яко смерти наведения друг о друзе быхом, ныне же разбудихомся». Извести ему Лучница вся еже о себе, и по многом в познании друг друга плачю приидоша во всерадостное утешение. И изыдоша из храма богов и идоша в дом, идеже пребысть Апполон. Слышавше же граждане, зело возрадовашеся и прославиша Бога всемогущаго. Повеле же Апполон Тиримонуса врача и ученика его Силемонуса призвати и дарова им премногия дары. И по сем в радости неизреченней с кралевою Лучницею, и со дщерию Тарсисою, и со зятем Антагором шествова во свое отечество в Тир град.
и младии плакаху, и бысть приездъ его дивен, и славен, и страшен. Апполон же от великие радости что и чинить недоумеваяся, точию привет и милость являл и обещал. По семь принесоша ему великие дары и собрание государства, иже по отшествии его собравше, неизчетное принесоша.
Уведевше же антиохиане пришествие краля Апполона, иже до дне пришествия его никомуже обещавшеся града отверсти. Тогда же молебно писаша ко всем князем Тирской державы, дабы Апполона умолили быти им цесарем и государем и приял град их. И Апполон по прошению князей сотвори по воли антиохиан, егоже цесарем учиниша и предаша ему многочисленное антиохово богатство. Зятя же своего кралем Тиру граду постави. Призва же и Елавика, приятеля своего, иже сказа ему заповедь о нем от Антиоха, даде ему великия дары и первосоветника себе постави.
По сем Апполон изволи ехати с кралевою, и со дщерию, и з зятем в Кипръ к Тирону граду, ко Алтистратесу, тестю своему. И шествоваша в славе велицей. Пребыша же тамо немало. И даде Алтистратес краль дщери своей Лучнице половину своего царства, другую же внуке своей Тарсисе. Повеле же Апполон призвати оного рыбаря, иже избави его от потопления моря, и даде ему премногия дары и обогати его зело. По сем славный цесарь еллинский Апполон возвратися во Антиохию Великую и тамо живуще радостны животъ с своею царицею. Прижит же с нею сына и даде ему дедне имя Алтистратес. Прииде же во глубокую старость, остави сыну своему свое царство. Сам же до кончины живе во истинне и правде, и последний день сотворися ему миренъ.
Примечания.
1 достойная, праведная;
4 безумие;
5 не полагал;
6 большой;
8 в той печали;
9 угождающе;
10 поступками;
11 недостойно;
13 недостойный, бесчестный;
14 добавил;
15 искушения;
16 молве;
18 жизнь.
19 лишились;
20 отговаривали его;
21 сопровождаемый богато снаряженной свитой;
23 найду у себя родственную любовь как к сыну;
25 способами;
26 не требуя, не узнавая;
28 не получает;
29 извещать, возвещать.
30 доносящий ему наушник;
31 скульптурное изображение.
33 паруса;
34 счастья.
35 некто из сидящих;
36 покачав;
38 искусство;
39 позавидовала;
40 искусства;
41 жилище, дом;
43 свататься;
44 в эллинских науках;
46 пергамен;
48 угодно;
49 этот выбор представлен мне;
50 не выйду замуж;
51 одарил;
53 случай;
54 прибавляют;
55 ни единым членом;
56 угрозу.
58 очень сильно;
59 желанию его не уступая;
60 украшений;
61 не изменилось;
63 вероятно, «кладничек» — помост.
64 спаситель.
65 кормилица;
68 кормилицы и воспитательницы;
69 жизнь.
70 преодолей мысль, внушаемую похотью плоти;
71 оберегаешь.
73 сетью
74 даром;
75 в рукописи после этого слова добавлено «и»;
76 от обступивших меня (бед);
78 восстановить силы.
Комментарии
ПОВЕСТЬ ОБ АПОЛЛОНИИ ТИРСКОМ
«Повесть об Аполлонии Тирском» является русской обработкой XVII в. популярного средневекового произведения, время и место возникновения которого точно не установлены. Ученые считают, что латинская «История Аполлония, царя Тирского» — не оригинал, а перевод или переделка несохранившегося греческого романа II—III вв. н. э. На это, по их мнению, указывают особенности сюжета, построенного с использованием многих мотивов позднеэллинистических романов (скитания героев, похищение морскими разбойниками, кораблекрушения, мнимая смерть, разлука любящих, эффект неожиданных встреч и т. д.), а также значимые имена действующих лиц, смысл которых понятен только с учетом их значения в греческом языке.
названий реально существовавших городов и местностей.
Одной из особенностей романа об Аполлонии является смешение в нем языческих и христианских понятий и представлений.
«История Аполлония, царя Тирского» была очень популярна в средневековой Европе. Она известна, например, латинской, испанской, новогреческой, английской, немецкой, голландской, венгерской, чешской, польской, русской и скандинавским литературам. Сюжет романа использовали в своих произведениях Шекспир, Лилло, Генрих Нейштадтский, Стефан Шолуха.
При переводе на другие языки латинская версия романа нередко претерпевала значительные изменения. Существенной переработке подверглась она и при переводе на чешский язык. Повествование стало значительно короче, утратились многие поэтические подробности, поведение героев по образцу рыцарских романов стало эффектным: они много плачут, падают в обморок, лобзают друг друга, произносят пространные патетические монологи. Чешская версия романа об Аполлонии была почти без изменений переведена в XVI в. на польский язык, а в середине XVII в. — с польского на русский в составе сборника «Римские деяния».
Не позднее 70-х гг. XVII в. русский перевод повести был основательно переработан, возникла дидактическая редакция произведения. Целью книжника-моралиста было перевести «Повесть...» в разряд традиционного «душеполезного» чтения. Основные приемы переработки приключенческого романа в дидактический таковы. Во-первых, повесть преподносится здесь не как занимательный приключенческий сюжет, интересный сам по себе, а как свидетельство всесилия и всеведения Бога — того, что ни один грех не остается без наказания, а за благочестие и смирение следует вознаграждение. Во-вторых, автор дидактической редакции использует агиографический метод изображения персонажей, который состоит в идеализации положительных героев с позиций христианской морали, наделения их христианскими добродетелями. Значительно изменен, например, характер Лучницы — супруги Аполлона. Если в первоначальной русской редакции героиня отличается независимостью, самостоятельностью, решительностью, то в дидактической редакции она мягче, добросердечнее, проявляет больше смирения и кротости. Наконец, переработка «Повести...» в дидактическое произведение отразилась на языке и стиле произведения: в новой русской редакции «Повесть...» пересказана намеренно архаизированным церковнославянским языком, «украшенным», экспрессивно-эмоциональным стилем, характерным для церковно-учительных жанров.
РГБ, собр. Беляева, 12 (1518), вт. пол. XVII в.
Стр. 358. ... Антиох Великий — Антион III — литературный вымысел. Антиох III был убит в Элиманде местными жителями при разграблении его войсками храма бога Бела.
Антиохия Великая — Антиохия, древний город на Ближнем Востоке, некогда великолепная столица Сирийского государства. Антиохия была основана не Антиохом III, как сообщает повесть, а его дедом, первым сирийским царем Селевком Никатором (300 г. до н. э.), который и дал ей наименование в память своего отца Антиоха. В 1270 г. город был разрушен мусульманами до основания. На месте Антиохии находится сейчас г. Антакья.
Тир — в древности знаменитый финикийский город-государство на восточном побережье Средиземного моря. Разрушен мусульманами в 1291 г. На месте Тира сейчас находится г. Сур в Ливане.
Таре — в древности главный город Киликии. Теперь — остатки поселения на окраине современного г. Тарсуса в Турции.
Пенязи — название серебряной монеты в Древней Руси.
— Эпизод раздачи Аполлоном хлеба гражданам Тарса, пострадавшим от неурожая, и помощь в отстраивании города воспроизводит характерные черты греческой жизни первых веков н. э. Соответствует реальной действительности и сооружение на форуме («посреди града») статуи Аполлона за оказанную им щедрую помощь городу. Обычай отливать и ставить на площадях медные статуи основателям, восстановителям и благодетелям городов был широко распространен в то время.
Стр. 362. Пентополъ (Пентаполь) — со времен Птолемеев название Киренаики с ее пятью городами. При римском владычестве вновь вошло в употребление прежнее название страны.
— Шумеры, шумерийцы — древний народ, населявший Южное Двуречье. В первой половине II тысячелетия до н. э. шумеры и восточные семиты слились в один аккадский народ. Шумерский язык оставался в Двуречье языком науки и религии до II—I вв. до н. э.
Стр. 366. Ефес {Эфес) — город на западном побережье Малой Азии, основанный в XII в. до н. э. греками. От древнего Эфеса сохранились руины некоторых построек.
... упроси ю, еже стояти ей в болшей божнице вместо богини или вместо в ласте линии... — Данное место искажено при переводе с польского на русский язык. В латинской повести Архистратида (Лучница) служит в храме богини-девы Дианы (в польской — в храме богини Весты) и в силу этого обязана соблюдать целомудрие.
В та же лета ни брады, ни главы голити, ни тело свое мыти завещася. — Выражение скорби, традиционное для язычников.
Мелъхин — искаженное Мерсин — древний город в Малой Азии недалеко от Тарса. Сейчас — развалины близ современного г. Мерсин на юге Турции.