|
Послание Ивана Грозного польскому королю Стефану Баторию 1581 года (перевод) |
Послание польскому королю Стефану Баторию 1581 года
А СЕ ГРАМОТА ОТ ГОСУДАРЯ X КОРОЛЮ 3 ГОНЦОМЪ ЕГО С ХРИШТОПОМЪ 3 ДЕРШКОМЪ[1]
(...) мы, смиренный, Иванъ Васильевичъ, сподобихомся носитель быти крестноносные хоругви и креста Христова Росийскаго царствия и иныхъ многихъ государствъ и царствъ и скифетродержатель великихъ государств, царь и великий князь всеа Русии (...) по Божию изволенью, а не по многомятежному человечества хотению,[2] Стефану, Божьею милостию королю Полскому (...).
нашъ и намесникъ шацкой Федоръ Писемской, а диякъ Иванъ Ондреевъ сынъ Трифанова, до тебя пришли з листомъ нашимъ верущимъ, в которомъ пишемъ до тебя, абыхъ ты имъ веру далъ, чтоб они имянемъ нашимъ тебе молвили. Якоже они объявили тебе, иж з зуполною наукою пришли на покой хрестьянский становити; а кгды еси позволилъ имъ с паны радами твоими намовы чинити, они чотыре замки в земли Лифлянской — Новгордокъ Лифлянский, Серенскъ, Адежъ и Ругодивъ — в сторону нашу мети хотели и ещо домовлялися к тому городовъ, которые прошлого лета за помочью Божьею в руки твои пришли; за чемъ, дела не зделавши, отправлены от тебя быти мели. А за тымъ просили, абыхъ еси дозволилъ имъ послати до насъ по науку о всехъ делехъ, которые имъ объявлены от тебя, каковымъ обычаемъ межи нами приязни статися пригоже, чего еси имъ позволилъ. И намъ бы, углянувши в писанье своихъ пословъ, во всихъ тыхъ речах науку достаточную имъ дати и моць суполную на листемъ своемъ отвористомъ прислати, за которымъ бы листомъ послы наши дела таковые становити и доканчивати могли на покой хрестьянский к утвержению приязни и братства межи нами; а тебе бы имоверно ку застановенью покою приходити. А посылати бы намъ до пословъ своихъ с наукою и с моцью суполною и достаточною не мешкаючи, гды ж тебе войска собраные держати в панстве своемъ шкода, а приведши ихъ ближе ку границе, тогды бы и нашему панству от нихъ без шкоды не было. А что еси посломъ нашимъ велелъ припомянути и городъ Себежъ на земли Полоцкой збудованый вчинилъ еси, то не для которого пожитку, толко для тово, абы приязнь поставленая своеволными людми межъ насъ не была нарушена, кгды ж около Себежа везде села и люди полоцкие суть; а намъ бы миритися межи себя такъ, какъ бы дело доброе непорушне утвержалося на добро хрестьянское, а межи насъ бы приязнь множилася. Ведь же то пущаешь на баченье и уважение наше, а ты для добра хрестьянсково тымъ малымъ деломъ болшихъ делъ порушити не хочешь. А которые люди твои невинные купецкие задержаны суть в земли нашей, и тыхъ абы намъ со всеми маетностями ихъ теперь доброволне выпустити казали, чимъ тебе знакъ прихолности твоей ку доброму с тобою пожитью окажемъ. А с симъ листомъ с своимъ послалъ еси до насъ дворянина своего Хриштофа Дершка и намъ бы ничемъ его не задерживая к тебе отпустити, иж бы он на рокъ, который еси посломъ нашимъ значилъ, до тебя быти не омешкалъ.
А послы наши, дворянинъ нашь и намесникъ муромской Остафей Михайловичъ Пушкинъ с товарыщи, писали к намъ, что паны твои рада имъ от тебя говорили, что тебе с нами инако не мириватися, развие чтоб намъ тебе поступитися всее Лифлянские земли до одново волока, а Велижъ и Усвятъ и Озерища то готово у тебя, да городъ Себежъ разорити, да четыреста тысячъ золотыхъ червонныхъ за накладъ твой дати тебе, что ты наряжаяся ходилъ нашие земли воевати; а Луки Великие и Заволочье и Ржева пустая и Холмъ за хрептомъ в молчаньи покинули.
И мы таково превозношенья не слыхали нигде и тому удивляемся: то ныне миритися хочешь, а такое безмерье паны твои говорятъ, а коли будет розмирица, тогды чему мера будетъ? Панове рада говорили нашимъ посломъ, что они приехали торговати Лифлянскою землею; а ино наши послы торгуютъ Лифлянскою землею, ино то лихо, а то добро, что панове твои нами и нашими государьствы играютъ, да делаютъ гордяся какъ чему сстатися нелзя? А то не торговля, розговоръ.
и наши послы к нимъ хаживали, и наши бояре сь ихъ послы розговорные речи говаривали, а ихъ королевские послы рада с нашими послы розговорные речи говаривали и многие приговоры делывали, чтоб какъ на обе стороны любо было, а хрестьянская бы кровь невинная напрасно не проливалася, а межи бы государей миръ и покой былъ, — тово искали прежние паны рада. И сьезжаютца много и побранятца с послы, да опять помирятца, да делаютъ долго, а не однымъ часомъ обернутъ. А ныне видимъ и слышимъ, что въ твоей земле хрестьянство умаляетца; ино по тому твои панове рада, не жалеючи о кроворозлитьи хрестьянскомъ, делаютъ скоро. И ты б, Стефанъ король, попаметовалъ на то и разсудилъ, хрестьянскимъ ли то обычаемъ такъ делаетца?
Какъ еси присылалъ к намъ своихъ великихъ пословъ — воеводу мазовецкого Станислава Крыжского с товарыщи,[4] и они на чомъ с нашими бояры договорилися, да и грамоту, твое слово, написали, какову хотели по своей воле, и на той грамоте крестъ целовали и печати свои к той грамоте привесили на томъ, что было тебе написати грамота своя такова, какову твои послы написали у насъ на Москве, и печать свою к той грамоте привесити, и перед нашими послы на той грамоте к намъ крестъ целовати, и по той перемирной грамоте тебе к намъ до техъ урочныхъ летъ и правити, и пословъ нашихъ с тою своею грамотою не издержавъ к намъ отпустити.
Головина,[5] да дьяка Тарасья Курбата Григорьева сына Грамотина, доделывати тово дела, что послы твои зделали, и у тебя перемирную грамоту взяти и на той грамоте тебя х крестному целованью привезти. И нашего болшого посла Михаила Долматовича Карпова не стало неведомо какими обычеи, товарыщи его, казначей нашь и намесникъ тулской Петръ Ивановичъ Головинъ, да диякъ нашь Тарасей Курбатъ Григорьевъ сынъ Грамотина, какъ к тебе пришли, и ты то ни во што поставя, через присягу пословъ своихъ, по ихъ приговору делати не похотелъ, и нашихъ пословъ обезчестя, посадилъ еси ихъ за сторожи, якъ вязней, в великой нуже. А что наши послы тебе посольства не правили, и они, видя твою гордость, что еси противъ нашего имяни не всталъ и о нашемъ имени самъ не вспросилъ, не зсмели без нашего ведома тебе тое гордости стерпети. А впередъ уже какъ ни гордися, то тебе уже не встрешно будетъ. А к урядникомъ твоимъ посломъ нашимъ у себя на подворье посолство было правити не пригоже, тово из предковъ твоихъ не бывало. Да о томъ много говорити ныне несть потреба. А к намъ еси прислалъ гонца своего Петра Гарабурду з безделною грамотою, а самъ еси почалъ на насъ изо многихъ земель рать копити. А которую еси грамоту к намъ прислалъ с Петромъ с Харабурдою и в той своей грамоте писалъ еси, чтобы намъ то дело, которое твои послы зделали, отставити, а к своимъ посломъ новой наказъ свой послати и велети имъ изнова делати о Лифлянской земле. И то где ведетца, чтоб целовалъ крестъ, да порушитъ его? Хоти послы что и не гораздо зделаютъ, а то не рушитца, терпятъ то до урочныхъ летъ; послы проделаютца, ино на нихъ за то опалу кладутъ, а что зделаютъ, тово никакъ не переделываютъ и нигде тово не переделываютъ, а крестного целованья не переступаютъ. Не токмо что во хрестьянскихъ государьствахъ тово не ведетца, чтобы такъ через крестное целованье делати, какъ ты захотелъ делати (а зовучися государемъ хрестьянскимъ, а не по хрестьянскому обычаю захотелъ еси делати, поругаючися нашему крестному целованью, что мы к тебе на грамоте крестъ целовали, и через присягу пословъ своихъ, которое они учинили за твою душу, и через все то да изнова делати, и тово нигде не ведетца!), а и в бесерменскихъ государьствахъ тово не ведетца, чтоб роту и правду переступити, хотя и в бесерменехъ, и государи дородные и разумные то держатъ крепко и на себя похулы не наведутъ, а хто порушитъ правду, и они техъ укоряютъ и хулятъ и нигде правды не переступаютъ. А и в предкехъ твоихъ тово не бывало, чтобы порушити то дело, на чомъ послы зделаютъ, какъ ты учинилъ новую причину! И в книгахъ своихъ во всехъ вели искати, ни при Олгерде, ни при Ягайле, ни при Витофте, ни при Казимире, ни при Олбрехте, ни при Александре, ни при Жигимонте первомъ, ни при нынешнемъ Жигимонте[6] Августе, и николи тово не бывало, какъ ты учинилъ новую причину. А коли техъ прежнихъ государей пишешь предки своими, и о чемъ по ихъ уложенью не ходиши, а свои обычеи новые всчиняешь, которые приходятъ к неповинному кроворозлитью хрестьянскому? А те все прежние предки твои, что послы ихъ зделаютъ, то не рушивали. И мы, слышавши таковое неподобное дело, твоего гонца Петра Гарабурду позадержали, а чаючи тово, что ты на подобное дело сойдешь и то дело довершишь с послы с нашими. И намъ учинилося ведомо, что ты на рать подвиженъ.
И мы твоего гонца Петра Гарабурду к тебе отпустили, а с нимъ к тебе отпустили своего гонца Ондрея Михалкова з грамотою,[7] а в грамоте своей к тебе писали есмя, что тому статися нелзя, что, порушивъ крестное целованье, да изнова делати; и ты б то дело с нашими послы доделалъ, какъ твои послы приговорили с нашими бояры; а о Лифлянской земле слалъ бы еси к намъ иных своихъ пословъ и мы с ними велимъ бояромъ своимъ делати какъ пригоже. И ты тово не послушавъ болма на ярость подвигся еси и, зламавъ присягу пословъ своихъ, нашихъ еси пословъ выбилъ из своей земли, кабы злодевъ, не давъ имъ своихъ очей видети. А за ними вборзе прислалъ еси к намъ гонца своего Венцлава Лопатинского з грамотою, а в ней про наше государство многие неправые слова писалъ еси и насъ укоряя; о нихъ же несть намъ потреба писати подробну, а после того гонца нашего Ондрея к намъ отпустилъ еси,[8] а с нимъ свою грамоту прислалъ еси такъ же яряся. А самъ пришелъ еси со многими землями и с нашими израдцами, с Курбскимъ и з Заболоцкимъ и с Тетеринымъ[9] и с ыными с нашими израдцами ратью. И нашу вотчину городъ Полоцко израдою взялъ еси.[10] Наши воеводы и люди противъ тебя худо билися и городъ Полоцко тебе израдою отдали. А ты идучи к Полоцку грамоту свою писалъ еси ко всемъ нашимъ людемъ, чтобы намъ наши люди израживали, а тебе з городы подавалися и с месты, а насъ еси за нашихъ изменниковъ карати хвалился. А надеешся не на воинство, на израду! А мы тово не чаючи, что тебе такъ учинити, надеючися на крестное целованье пословъ твоихъ — чево из веку не бывало, какъ ты учинилъ — пошли были есмя своей очины очищати Лифлянские земли. И какъ мы пришли въ свою отчину во Псковъ, и намъ учинилося про тебя ведомо, что ты пришелъ к нашей вотчине к Полоцку ратью, и мы, не хотячи через крестное целованье с тобою кровопролитства делати, сами противъ тебя не пошли и людей болшихъ не послали, а послали есмя в Соколъ немногихъ людей проведати про тебя. И пришедши под Соколъ воевода твой виленской со многими людми, городъ Соколъ новымъ умышленьемъ зжегъ и люди побилъ и мертвымъ поругался беззаконнымъ обычаемъ, чево ни в безверныхъ не слыхано: убьютъ ково на бою да покинутъ, ино то ратной обычей; а твои люди собацкимъ обычеемъ делали, выбирая воеводъ и детей боярскихъ лутчихъ мертвыхъ, да у нихъ брюха възрезывали, да сало и жолчь выимали какъ бы волховнымъ обычаемъ.[11] Пишешь и зовешся государемъ хрестьянскимъ, а дела при тобе делаютца не прилишны хрестьянскому обычею: хрестьяномъ не подобаетъ кровемъ радоватися и убийствомъ и подобно варваромъ деяти.
твоихъ велося по тому еси делати не похотелъ, и по прежнимъ обычеемъ пословъ своихъ к намъ послати не похотелъ еси, а самъ еси учалъ на нашу землю наряжатися ратью. А которую еси грамоту к намъ прислалъ з гонцомъ своимъ с Венцлавомъ с Лопатинскимъ и в той твоей грамоте написано, что послы наши «перед маистатъ твой возвани», ино то кабы некоторые незнаемые сирота, а не послы, и приведши ихъ кабы сиротъ поставили у предверного подножия и оттудова яко на небо подобно Богу беседовати, таково нашихъ пословъ «перед твоимъ маистатомъ ставленье» и твоей гордыни превозношенье! Да и во всехъ земляхъ тово не слыхано: хоти и не от великого государя послы придутъ к великому государю, не токмо от ровного, и они пословъ держатъ посольскимъ обычеемъ, а не за простыхъ людей место, ни за данщиковъ место «перед маистатомъ» ихъ не ставятъ.[12] Также и с нашихъ бояръ человекомъ с Левою с Стремоуховымъ прислалъ еси к намъ свою грамоту[13] опасную на наши послы (а твои панове рада писали к нашимъ бояромъ, чтобы мы к тебе по той твоей опасной грамоте послали пословъ своихъ), а та твоя опасная грамота писана не темъ обычеемъ, какъ пишутся опасные грамоты посломъ, та твоя грамота писана кабы молодымъ купецкимъ людемъ через твое государьство проезжая. И такова твоя высость чему уподобити? И к своему ты воеводе виленскому такъ укоризнено не напишешь, какъ та грамота писана. А такие есмя укоризны не слыхали ни от турецкого, ни от иныхъ бесерменскихъ государей.
И мы ещо для кровопролитства хрестьянского в терпеньи будучи, посылали есмя к тебе дворянина своего Григорья Офонасьевича Нащокина[14] з грамотою, а в грамоте своей к тебе писали есмя, чтобы ты по звыклому обычею послалъ к намъ пословъ своихъ. А речью есмя с своимъ дворяниномъ к тебе приказывали, толко ты не похочешь по звыклому обычею послати к намъ пословъ своихъ, и ты б к намъ прислалъ на наши послы свою опасную грамоту подобную, а не такову какъ с Левою с Стремоуховымъ, и мы к тебе пословъ своихъ и через прежние обычеи часа того пошлемъ, а ты б нашихъ пословъ дождался в своемъ государьстве. И ты нашего дворянина Григорья к намъ отпустилъ, а с нимъ к намъ прислалъ еси свою грамоту и пословъ своихъ по звыклому обычею к намъ послати не похотелъ еси. А в своей грамоте писалъ еси, чтобы мы к тебе послали своихъ пословъ, да и опасную еси грамоту на наши послы прислалъ, а срокъ еси учинилъ нашимъ посломъ у себя быти, какъ не возможно не токмо что посломъ поспети, ни гонцу к тому сроку бывать. А самъ еси какъ отпустилъ нашего дворянина Григорья, хотя видети кроворозлитье хрестьянское, тотчасъ на конь селъ, не дожидаяся нашихъ пословъ, пошелъ еси на нашу землю ратью. А тово при предкехъ твоихъ николи не бывало, что послы идутъ, а они бы ратью шли, — нолны послы чево не зделаютъ, ино то толды рать пойдетъ, да и тутъ не скоро. А ныне при тебе за мечемъ миритись, ино то которой миръ?
И мы видячи твое нежаленье о хрестьянстве, пословъ есмя своихъ к тебе послали наскоро, столника своего и намесника нижегородцкого князя Ивана Васильевича Сицкого-Ярославского, да дворянина своего думного и намесника елатмовского Романа Михайловича Пивова, да дьяка своего Фому Дружину Пантелеева сына Петелина. А перед ними послали есмя к тебе парабка своего молодого Федьку Шишмарева[15] з грамотою, чтобы еси нашихъ пословъ подождалъ в своей земле. И тотъ нашь гончикъ встретилъ тебя на дорозе блиско Витепска, и ты на тое нашу грамоту ни поглянулъ, а самъ еси пошелъ на нашу землю ратнымъ обычаемъ, ничего не опуская, не жалея крови крестьянские. И мы велели своимъ посломъ к тебе и в рать итти, чево нигде не ведетца, что в рати посломъ быти. И мы и тутъ тебя тешили, да не утешили, и ты нашихъ пословъ не подождалъ и в Витепске и пошелъ еси на нашу землю ратью, а нашихъ пословъ велелъ еси за собою вести тихо. А в те поры наши изратцы Велижъ и Усвятъ и Озерища по твоимъ жаловалнымъ грамотамъ твоимъ людемъ отдали,[16] а самъ еси пошелъ к Лукамъ, а нашихъ пословъ велелъ еси за собою вести. И, пришедъ к Лукамъ, учалъ еси приступати, а нашимъ посломъ велелъ еси в те поры посолство правити, и туть которому посолству быти? Такая великая неповинная кровь хрестьянская розливаетца, а посломъ посолство делати! А паны твои рада, к нашимъ посломъ приходя, говорили урезывая однымъ словомъ: любо зделай такъ, ино будетъ миръ, а не зделаютъ такъ, какъ паны говорятъ, ино миру нетъ. А и такъ которой миръ? Паны с послы в шатре говорятъ о миру, а в те поры по городу без престани бьютъ, о чомъ посломъ с паны с твоими делати? А ты все то и поималъ, и посломъ ужь и посолствовати нечего, ано уже посолство ихъ все изрушилося! А к намъ еси прислалъ гонца своего Григорья Лазовицкого з грамотою и с нимъ отпущалъ нашего сына боярского Микифора Сущова, и тутъ писалъ еси неподобное дело, чему сстатися не мочно, а другово еси гонца своего Гаврила Любощинского прислалъ к намъ[17] з грамотою, что взялъ еси Луки, кабы грозя намъ и похваляяся. Да сроки чинишь неподобные, какъ поспеть не мочно не токмо что нашимъ гонцомъ к тебе, ни твои гонцы к темъ срокомъ к намъ не приезжаютъ; а ездятъ дорогами лениво, а в томъ невинная кровь хрестьянская розливаетца. И такой непобожности ни в бесерменскихъ государьствахъ не слыхано, чтоб рать билася, а послы посолствовали. Коли послы, и они посолство делаютъ, а коли захотять воевати, и они что нибуди вставятъ, да посолство порвуть, да ратью пойдутъ.
под Невлемъ и на чомъ хотели толды делати, да какъ у тебя были послы наши в Варшеве и паны твои рада по тому не захотели делати. А в кою пору приходили твои паны рада к нашимъ посломъ с ответомъ, и в ту пору с ними пришли твоихъ людей человекъ с сорокъ, а паны твои рада нашимъ посломъ сказали, что то твоя меншая рада. И тово ни при которыхъ твоихъ предкехъ не бывало, чтобы тутъ опричь пановъ радныхъ иншие люди были. И то знатно, что твои панове рада всю землю наводятъ на кроворозлитье хрестьянское, желаючи крови розливати хрестьянские. А то твои панове жалеючи ли о крови хрестьянские нашимъ посломъ в Варшеве говорили: «Которые дела под Невлемъ мы с вами, а вы с нами говорили и чего есте просили, что против того объявили, и по темъ мерамъ на покой хрестьянству статися не можетъ — а после того уж пролилося долгое время и наклады государю нашему и утраты починилися в воиньстве немалые: взялъ государь нашь у государя вашего после того Заволочье, а ныне уж почалъ государь нашь воинство свое збирати изнова, и то ведь не без накладу ж».[18] И то хрестьянское ли дело твои панове говорятъ, а о кровопролитстве хрестьянскомъ не жалеютъ, а о накладе жалеютъ? А коли тебе убытокъ, и ты Заволочья не ималъ, хто тебе о томъ билъ челомъ? А то не жаданье ли кровопролитства — пословъ у себя держий, а дела с ними не делай, а от своего брата обсылки не ждий, а воинства изнова збирай, да то розчитай в накладъ? Хто тебя заставливаетъ такъ убычитца?
что ты узнаешься и безмерье отставишь и на меру сойдешь, и послали есмя к тебе другихъ пословъ, дворянина своего и намесника своего муромского Остафья Михайловича Пушкина с товарыщи. И ты и тутъ на подобную меру не пришелъ, высокою мыслью обнялся, приказывалъ еси с паны радами своими к нашимъ посломъ, что тебе инако с нами не мириватися без всее Лифлянские земли и без наряду, что в техъ городехъ; да Себежа бы намъ тебе ж поступитися, а Велижъ и Невль готовы у тебя, а Луки и Заволочье и Холмъ, то за хрептомъ покинуто, и Озерища и Усвятъ. Да к тому бы ещо намъ тебе заплатити твой подъемъ, какъ еси наряжался на нашу землю, а тово четыреста тысячь золотыхъ червонныхъ, а помиритца бы вечнымъ миромъ. А будто ты присягалъ на томъ, что тебе отыскивати у насъ Лифлянские земли и иныхъ давно зашлыхъ делъ, которые ещо при великомъ государе блаженные памяти Иванне, деде нашемъ, и при Александре короле дела делалися.
И коли тому такъ быти, ино то что за миръ? Ныне казну у насъ взявши, да обогатевъ, а насъ изубытчивши, да на нашу казну людей нанявши, а землю нашу Лифлянскую взявши, да в ней наполня своими людми, да немношко погодя, да собрався того силнее, да насъ же воевать, да и досталное отнять! Ино и не миряся то же делати и невинная кровь крестьянская розливати! Ино то знатно, что хочешь без престани воевати, а не миру ищешь; мы б тебе и всее Лифлянские земли поступилися, да ведь тебя не утешить же, а после того тебе кровь проливати же! Во се и ныне у первыхъ пословъ нашихъ чего еси не просилъ, а с нынешними с нашими послы и ты прибавилъ Себежъ, и ты, тебе дай то, и ты възмеришься, да иного запросишь, да ни в чомъ меры не поставишь, да не помиришься. Мы ищемъ того, какъ бы кровь хрестьянская уняти, а ты ищешь того, какъ бы воевати, да кровь хрестьянская неповинная проливати. Ино чемъ намъ с тобою помиритца, а ведь не помиряся тому же быти. А то все ныне при тебе делаетца не по хрестьянскому обычею! А писали есмя к тебе о томъ и не одинова, чтобы еси к намъ прислалъ своих пословъ по прежнимъ обычеемъ, ино бы ранее кровопролитство неповинное хрестьянское унялося. А нашимъ посломъ мирново постановенья не уметь зделати по тому: мы с которымъ деломъ к тебе пословъ своихъ пошлемъ, и ты по тому не похочешь делати, да иное дело вставишь, да порвавъ, да воевать; да х тому ещо пословъ просишь, а самъ завсе на коне готово сидишь, а сроки покладываешь с бесеременского обычея, какъ не мошно поспети. Во се и ныне мы то уже чаяли, тебя утешили, и послали пословъ своихъ со всемъ с темъ, какъ тебе надобно, и ты того всего не полюбилъ, да вставя которому делу не пригоже делатися, да дела не делавши, самъ еси на конь селъ, да пошелъ на нашу землю ратью. Ино по тому такъ и ссталося, какъ мы к тебе писали, что нашимъ посломъ николи у тебя доброва дела не зделати.
А что о нашей вотчине о Лифлянской земле, и то сставлено не по правде, что она твоя, и николи тово не можешь указати — от Казимера ни при которыхъ предкехъ твоихъ — чтоб она была х коруне Полской и к великому княжеству Литовскому. А будетъ у тебя тому писмо есть или какое утверженье, и ты пришли к намъ, и мы тово посмотримъ, да по тому учнемъ делати какъ пригоже. И тебе того не уметь указать! Развее какъ люторство въ твоей земле учинилося, ино о Лифлянской земле началъ воевода виленской панъ Миколай Яновичъ Радивилъ[19] и иные паны рада для кровопролитства хрестьянского. От лета семь тысячь шездесятъ семаго, какъ присылалъ король Жигимонтъ Августъ пословъ своихъ, воеводу подляшского пана Василья Тишкевича с товарыщи, а с ними к намъ приказывалъ о лифлянтехъ, кабы о чюжой земле, что государь ихъ им поручилъ не толко межь собою и нами постановенья учинити, но и все хрестьянство в покое радъ видети; а ведаючи то, что мы валку ведемъ з закономъ Реши Немецкие земли и Лифлянские, чево не опустятъ цесарь и Реша Немецкая, а к тому, что княже Брандоборский Вилгеръ, арцыбискупъ Рижский, кровный его, для которого кривды на ту землю прошлого году тягнулъ, докуды ся узнали в своемъ выступе и его просили, и онъ, привернувши князя арцыбискупа во все прежнее его достоинство, и ихъ просбу принялъ, а ихъ земли не казячи, что крестьяне суть, про то и насъ напоминаетъ, чтобы есмя стерегли кровопролитья хрестьянского, а лутчи со княземъ арцыбискупомъ Рижскимъ, с кровнымъ его, покойне ся заховать. И ты б посмотрилъ тово, коли бы та Лифлянская земля была х коруне Полской и к великому княжеству Литовскому, и онъ бы ее припомянулъ, а то ее не припомянулъ ничемъ и своею ее не назвалъ, приказывалъ об ней кабы чюжой; а и на нихъ ходилъ войною не для своего покоренья, для своего кровного, арцыбискупа Ризского Вилгерма, что его лифлянты поизобидили, и онъ за его обиду ходилъ, а не за то, чтоб ему повинны были. А и самъ написалъ, что «ихъ земли не казячи», — памятуй же на то, что «ихъ земли», а не своей. А после того прислалъ к намъ король Жигимонтъ Августъ лета семь тысячь шестдесятъ осмаго своего посланника Мартына Володкова, и с нимъ к намъ приказывалъ о Лифлянской земле, что она издавна предкомъ его от цысарства хрестьянского подданна ко отчинному панству ихъ, к великому княжеству Литовскому, под мочь и в оборону. И ты б, Стефанъ король, розсудилъ, пригоже ли такъ государемъ неодностайные речи[20] говорити: с послы своими приказывалъ кабы о чюжой земле, а тутъ уже приказалъ, что будто ему от цысарства поддана, да и почалъ ее своею называти! А в грамоте своей писалъ, что княжате, мистръ Кетлеръ и иные, втеклися припадаючи до маистату его. И такое неправое дело панове рада коруны Полские и великого княжества Литовского уделавши и почали называть Лифлянскую землю своею подданною и вослали в нее своихъ ротмистровъ баламутовъ. И коли бы то правда была, ино бы одно слово было, а то розными словы ухищряючи говорили и писали, чемъ бы приметатися к Лифлянской земле и неповинная кровь хрестьянская проливати.
И после того панове твои учали говорити, будто мы через присягу вступилися в Лифлянскую землю, а тово не могутъ указати и по ся места, на какове то мы листе присегали. И после того почали паны твои рада говорити, что мы присягу и листы свои опасные порушили, а вступилися в Лифлянскую землю, а мы того ничего не рушили, и в грамотахъ в перемирныхъ с предки с твоими нигде не написана ни в которую сторону и в листехъ опасныхъ нигде того не написано, что намъ своей отчины Лифлянские земли не очищати. Будетъ пакъ у тебя твоихъ предковъ о Лифлянской земле нашихъ прародителей и наши грамоты есть какие, и ты ихъ пришли к намъ или писмо с нихъ пришли к намъ, и мы уже болши того о Лифлянской земле и не говоримъ, а то опроче кровопролитства оправдания у тебя нетъ никоторого. А чего в писме нетъ, и то которое дело рушити, ано его и не бывало, и чего не бывало и то что рушити? А у пановъ твоихъ то и слово о лифлянты — воюетъ, порушилъ присягу, порушилъ опасной листъ. А коли та земля особно стояла, а были оне наши данщики, и были в ней мистръ и арцыбискупъ и бискупы, а по городомъ были князцы, а литовского чоловека и иныхъ господарствъ жаднаго в них чоловека[21] не бывало, и тогды з Литвою присега и опасные листы рушены же ли были? И хто ими владел, литовские же ли ротмистры? И тобе того не мочи указати!
что они нам в томъ добили чоломъ, что они приступали к королю полскому и к великому князю литовъскому, и им вперед къ королю полскому и к великому князю литовскому никакъ не приставати и ничимъ не помагати. А похошъ того посмотрити, и мы к тобе с тых ихъ грамот послали списки[22] в сей же своей грамоте. А будеть похочешъ тыхъ самыхъ грамотъ посмотрити, и ты пришли посмотрить своихъ великихъ послов, и мы имъ тые грамоты за печатьми покажемъ, какъ лифлянты нашимъ прародителем и деду нашому блаженныя памети великому государу Ивану и отцу нашому блаженныя памети великому государу Василию и цару всея Руси били чоломъ за свои вины, и какъ они от коруны Полское и от великого князства Литовъского отписалися. И коли бы то была земля Лифлянтъская к Полше и к Литве — и лифлянты бы такъ въ своихъ челобитныхъ грамотахъ не писали. О чемъ пакъ предкови твои ихъ от того не встягивали, что они къ прадеду нашому блаженныя памети к великому государу Василию Василевичу[23] присылали бити чоломъ в лете шест тысеч девятъсотъ шестдесят осмомъ, про которого ты пишешъ, будто он с Казимеромъ королемъ о Великомъ Новегороде постановение вел? И коли бы та реч слушна была, ино бы через Новгородъ лифлянты къ прадеду нашому не присылали бити чолом. Также и к деду нашому блаженныя памети великому государу Иоанъну и к отцу нашому блаженныя памети к великому государу Василию, цару всея Руси, и к намъ многижда присылали бити чоломъ и ты было приходы послов ихъ и челобитъя к намъ на Москве посполитому наряду всяких вер и чужеземъцомъ ведомо не тайно, явно. А предки твои к прародителемъ нашимъ и к намъ о томъ не писывали, еще мы были и не в свершеномъ возрасте, чтобы мы ихъ челобития не приймали, и в них не вступалися, и своими лифлянтовъ не называли; и коли бы то была ихъ земля и предкове бы твои о томъ не молчали, а коли молъчали, ино то вжо не ихъ земля!
перемирные грамоты с нашими вотчинами, с Великимъ Новымъгородомъ и со Псковомъ, по нашому жалованию, какъ мы имъ велимъ, по тому какъ мужики волостныя меж себя записы пишут, какъ им торговати, а не по тому, какъ государи межъ себе перемирные пишуть. А ты пишешъся прускимъ, а в прусех свое княже и у тебя присега с ним естъ, ино по тому и прусы не твои? А то по тому жъ лифлянты были наша прикладная отчина, какъ у тебя прусы. А что панове твои говорять, коли бы то была наша отчина и мы имъ и приложеныхъ подавали: ино та наша отчина Лифлянтская земля была не нашие веры, а жили в ней все немецкие люди, и наши прародители и мы ихъ пожаловали, дали имъ в томъ волю, что имъ мистром и преложеныхъ обирати по ихъ вере и по ихъ обычаю, а для рускихъ купцов, что приездчая к нимъ торговали, были у них церкви хрестиянские и дворы и слободы. А хоти и преложоных они имали, и они ведь имали у папы, ведь бискуповъ всих ставить папа, а не корол, а предкове твои бискупов не ставили. А что арцыбискупъ Вилгермъ был старого Жикгимонта короля кровный его, ино ему местечка нигде не было, ино по королеву прошению лифлянты ему дали арцыбискупъство ризское; а ведь его ставил в арцыбискупы папа жъ, а не корол: короли ведають мирские дела, а церъковные дела ведаеть папа да арцыбискупы и бискупы; ино по тому Лифлянтская земля ваша же ли? А что панове твои говорять, что лифлянты рать вели блаженныя памети с великимъ государем Василиемъ и царемъ всея Руси с отцомъ нашымъ, и тому дивитисе нечому! Многижъды подданой, хотя ис подданства выступити, да государу своему противитца ини его за то казнят. А Ягайло и Витолтъ такъ с прусы битву вели[25] и предки твои с Кондратомъ, княземъ мазовецкимъ, воевалися.[26] А ко отцу нашому блаженныя памети великому государу Василию, цару всея Руси, присылал к нему бити чоломъ княже пруский Олбрехтъ,[27] немецкого чину высокий маистръ пруский, маркрабий брандемборский, статинский, памерский, касубъский и вендиский, дука бургравий ноурмеръский, княз рунгенский о помочи на старъшого Жикгимонта короля. И ты и самъ по чему ко Кгданъску ходил ратию?[28] Ведь он твой, и къ своему почто ратию ходить? А такъ Лифлянтская земля рать против отца нашого по тому жъ учинила. А что панове твои говорать, что лифлянты утеклися до вас, королей полскихъ и великихъ князей литовскихъ, ино покаместа они въ своей воли были, и они к вамъ по чему не утекалися? А как они намъ израдили, и мы на нихъ гнев свой положили и их разрушили, и они к вамъ утеклися. Иного во всей вселенной хто беглеца приимаеть, тот с нимъ вместе неправ живеть; и то не в чужое ли вступился еси? А о чемъ, коли они были не разрушены, и вы ими не умели владети? А коли Витолтъ зъ Ягайломъ розницу вел о отцове убийстве,[29] и в которыхъ онъ немцахъ былъ, и с которыми немцы к Вилне ратию приходилъ, и мало Вилни не взял?! И того тобе жаднымъ словомъ указати нелзя, коли была Лифлянтская земля не разрушена, чтобъ она была послушна къ королевству Полскому и к великому князству Литовскому; и то по всяких справахъ может се знати, что Лифлянтская земля болшей присегала к нашому государству, нижли к вашому.
И о томъ что много и говорити! To уже указано, что вы за посмех называете Лифлянтскую землю своею, а то все ныне, хотя неповинного кровопролитства хрестиянского, паны твои взывають Лифлянтскую землю не по правде своею подданою. А что твои панове рада говорили послом нашымъ, что ты на том присегал, что тобе Лифлянтское земли доступати, и то хрестиянское ли дело, что того для присегать, что за посмехъ, напрасно хотя гордости и корысти и разширения государъству, неповинная кров хрестиянская розливати? Ино ты писал, что предкове наши з неправъдою своею государъство размножили, — а ты з великою правъдою отъискиваешъ, с кровопролитъствомъ, черезъ присягу? А что панове твои рада говорили нашимъ посломъ, что они за лифлянты стали со всею землею, что Лифлянтская земля костелъ римъской, з ними поляки одна вера, и той всей земли пригоже то быти в твоей стороне, а в одной земли два государа, и тут добру не бывать: «А у нас государъ поволной: обираемъ собе государа, кого захотят, которой государъ у нас ни будеть, и он без нас ничого не делаеть; а что и захочеть делати, ино мы не дадимъ; а ныне нашого государа нашого какъ есмя обирали, и мы то ему сказывали, что многие места от нашие земли по неправдамъ государа вашого и предков его отлучоны; и государъ нашъ намъ на томъ присегал, что ему давно зашлыхъ местъ отъискивати и Лифлянтская земля очистити». И то которое хрестиянское дело? Называетеся хрестияне, и у папы и у всих римлянъ и латын то и слово, что однако вера греческая и латынская; а коли собор был в Риме при Евгении папе римъскомъ, от создания миру в лето шест тысечное девят сотъ чотыридесятъ семое, и тогды был на томъ соборе греческий цар Цариграда Иван Мануйлович, а с нимъ патреархъ Цараградъский Иосифъ (на томъ его соборе и не стало), а из Руси был тогды Исидор митрополитъ, и уложили на томъ соборе, что однако быти греческой вере и з римскою.[30] Ино паны твои то ли хрестиянство держать, что не любять под греческою верою Лифлянтское земли? А они и своему папе не верають: папа ихъ уложил, что однако вера греческая и латынская, и они то разрушают[31] и отводять людей от греческой веры к латинъской, и то хрестиянское ли дело? А у насъ которые в нашей земли держать латинскую веру, и мы их силою от латинское веры не отводим и держимъ ихъ въ своемъ жаловании зъ своими людми ровно, хто какой чести достоин, по их отечеству и по службе, а веру держать, какову захотят. А что паны твои говорили, что в одной земли два государа, и тут добру не бывать; и мы вжо к тобе о томъ и послали, чтобъ ты с нами постановение учинил о Лифлянтской земли, и ты с нами постановения подобного не учинишъ. А что ты присегал на томъ, что тобе давно зашлых местъ отъискивати и Лифлянтская земля очистити, так же и паны твои межъ себя о томъ присегали, что имъ за то стояти, ино то для неповинного кровопролитства хрестиянского уделано з бесерменского обычая. И тот твой миръ знатен: ничого иного не хочешъ, толко бы хрестиянство истребити, мирити ли се тобе с нами и твоим паном, бранити ли ся, толко бы тобе свое хотение и твоим паном улучити на пагубу на хрестиянскую. Ино то что за мир? To прелесть! А толко намъ тобе всее Ляфлянтское земли поступитися, и намъ в том убытокъ великий будет, ино то что за мир, коли убытокъ?
А ты ничого иного не хочеш, толко бы тобе над нами вперед силну быти. И чимъ намъ тобе самим над собою силу давати? И коли еси силен и желателен крови хрестиянское, и ты силою проливая кров неповинную хрестиянскую емли. А и под Невлемъ панове твои рада посломъ нашимъ, столнику нашому и наместнику нижегородскому князю Ивану Василевичу Ситцкому Ярославскому с товарыщи, также жадая крови хрестиянское, говорили: толко мы тобе не поступимся всее Лифлянтское земли, и ты хочешъ тыхъ всих местъ доступати, которые от великого князства литовского къ московскому государъству отлучени, а на том тобе не переставывать и не успелося будеть, чого ныне доступити, и то и вперед не уйдеть. И коли такое твое и панов твоихъ рад непрестанное умышление и желание на неповинное крови розлитие хрестиянское, и тут которому миру быти и доброго дела ждати! Изначала же, тебя емлючи панове на государство, на том тебе к присязе приводили, что тобе всих давно зашлыхъ дел отъискивати, — ино на што было и послов посылати? Одною душею да двожды присегати: паном и земли ты присегал, что тобе того доступати, а послы, что тобе зделати с нами мир. И тобе уж на том присегати, что иных местъ намъ поступитися, что пригоже! Да на томъ присегати жъ, ино не ведомо будеть, которая присега крепчей, и самому тобе на той ли присязе быти, на чом еси земли присегал, или на той тобе присязе быти, что послы твои с нами зделают или наши послы с тобою зделають меж нас? Ино тутъ одной присязе которой-нибуд быти изрушеной, а тому статися не мочно, что присеги обе крепко держены были, а не изрушени; и тутъ которому доброму делу быти? И по тому межъ обеюх наших земел довека кровопролитству не перестать. А и то хрестиянским ли то обычаем делаетца, какъ еси ослободил нашимъ посломъ к намъ отпустити нашого сына боярского Микифора Сущова и твое панове рада велели тую грамоту, которую к намъ посылають, къ собе принести, да ее чли, а вели писати то жъ, что ты пишеш, и иново ничого не дали писати?[32] Ино то не ведомо послы, не ведомо полоняники, не ведомо твои люди, не ведомо мои люди, что жадного слова без твоего ведома не смеют писати. Иное то прамое вытеснение, а не такъ, какъ твои послы по своей воли зделали, и ты тое присягу изламал. Ино что послов и посылать, коли вы всею землею на кровопролитство устремилися? Сколко пословъ ни посылай, что ни давай, а ничимъ не утешишъ, а миру не бывать. А что твои жъ паны говорили, что они на том тобе и взяли, что давно зашлые дела исправити, да и самъ еси писалъ и приказывал с послы и с посланники и не одинова. И то къ которому доброму делу пристоить: с обе стороны не одинъ государъ извелся, и ты уже отошли на Божий суд, а ты болши за сто летъ изыскиваешъ. Ино то тые вси государи не умели того здумати, што за свое стоять, а которые при нихъ были бояре и паны рада, тые глупы были, что того не отыскивали никоторыми обычеи, не токмо что кровию? А ты тых всихъ предковъ своих дородней, а паны рада твои умнее отцовъ своихъ; чого отцы ихъ не умели отыскать, что они кровопролитством отыскивають! Дале жъ уже что и от Адама делалося, и того станеш отъискивати! И коли давно зашлые дела отъискивати, и тут опроче кровопролитства иного нечого ждати; и коли ты пришол крови проливать, и паны тебя взяли на государъство крови жъ розливать, ино на што было пословъ просити? Ведь ничимъ не утешить, доколева кровопролитства насытятца хрестиянского. Ино то знатъно, что ты делаешъ, предаваючи хрестиянство бесерменомъ! А какъ утомишъ обе земли, Рускую и Литовскую, такъ все то за бесермены будеть. И ты хрестиянин именуешъсе, Хрыстово имя на языци обносишъ, а християнству испровержения желаешъ.
тому, что тобе присяга ни во что порушити за игры места: что послы твои на чом намъ присегали на грамоте, и ты тую присягу порушил, да кровъ проливать почал. Ино нечому верити, коли за присягнение нетвердо держишся, и по тому вечному миру межъ нас быти с тобою нелзя, что нечому верити. А город Себежъ,[33] который есмя з Божею волею еще не в звершеные свои лета въ свое имя поставили при старшемъ Жикгимонте короли, и он з своей побожности, не хотя видети кроворозлитъства во крестиянстве, какъ естъ государъ хрестианъский, хотя покою видети во крестиянстве, того местца намъ поступился, а за то с нами кровопролитства во хрестиянстве не велъ. И тот бы городъ самъ любо зжечи или розволочити велел, а землю бы намъ тобе тое к Полоцку поступитисе; а ты пришлец, а того просишъ, что не пригодитца к делу; ино тутъ какъ доброму делу быти, коли твое такое прошение неподелное? А что ты писал в своей грамоте, что есмя посылали къ тобе послов своих, и что послы нашы великие, дворанинъ нашъ и наместникъ муромъский Остафей Михайлович Пушкин, да дворанин нашъ и наместник шацкой Федор Анъдреевич Писемъской, да диякъ Иван Андреевъ сын Трифанова, до тебе пришли з листомъ нашымъ верущим, и в томъ листе пишеть, чтобъ ты имъ веру дал, что они именемъ нашим учнуть тобе говорити; ино то во всякомъ опасномъ листе пишется такъ, и что будеть тобе не в обычей, что в той земли делалося до тебя, и ты, старых панов спрося, про то уведай. А что они тобе объявили, что они полную науку имут, а зсылаешъсе на ихъ грамоту, и по сей твоей грамоте, что к намъ послы наши писали, ино ты о всемъ о томъ паномъ своимъ приказовал посломъ нашымъ говорити, и по тому, как послы нашы к намъ писали, что твои у нас запросы, доброму делу статися не возможно. А что намъ дати полная наука посломъ своимъ, ино полнее того какъ наука давати! И так тебе послы наши поступалися болшей семидесятъ городов — Полоцка и с пригороды и из нашие вотчины из Лифлянтские земли городов оприч Курлянъские земли, а Курлянская земля к тобе к тому наддатка, а в ней естъ городов с тридцат. А того ни в которых государствах не ведетца, чтобъ городовъ поступилися; нихто никому ни одного города не поступится, а мы тобе столко городов поступалися, а тебе на доброе дело не могли привести! А что они просили у тебе в нашу сторону из нашие отчины и Лифлянтские земли Новгородокъ, Сыренескъ, Адежъ и Ругодевъ, а ты и того намъ не хочешъ поступитися! А что они просили у тебе нашые извечъные вотъчины, что ты поималъ, и та наша отчина прародителей наших, и намъ было какъ тобе той своее отчины поступатися, то наша отчина извечная от прародителей нашыхъ! И ты того всего делати не похотел, а хотел ихъ отпустити без дела; и они тебе просили, чтобы еси имъ позволил с нами обослатися, а ты имъ объявил, каковым обычаемъ межъ нами приязни статися пригоже, и намъ бы вглянувши в писание своих пословъ, во всих тыхречахъ науку имъ достаточную и моц полную дати.
и на кровопролитъство наводить, но и потомком нашымъ на многие лета не возможно в приязни быти, развее на долгий час межъ себе кровопролитъство вести безъпрестанное. А науку намъ достаточную и моц полную болшей того какъ давати? А что пишешъ о своемъ войску, что будуть близко наших границ, ино от того убытокъ будеть, ино то давно ведомо, что ты завсе прагнешъ на кровопролитъство хрестиянское! А что город Себежъ намъ разрушити, а землю его тобе поступитися, ино то к доброму делу не пристоить; и коли бы ты хотелъ покою въ християнъстве, и ты бъ к городу к Полоцку не ходил и его не ималъ, ино бы то все была одна земля, ино бранитися не о чом. А и тутъ похочешъ правды держати, ино Себежъ с Полоцкомъ при старшемъ Жикгимонъте короли и при новомъ Жикгимонте Августе короли перемирие былъ, а брани ни о чомъ не бывало, а ты нынеча все зъ задоромъ пишешъ. А что твои панове рада говорили, что ты против Себежа велиш Дрис зжечъ — ино такъ младенъцовъ омыляють,[34] какъ твои панове то говорили; а намъ в томъ которой прибытокъ? Мы Себежъ велим зъжечи, а ты велишъ Дрис зъжечи, а обе земли у тебя будуть! И ты, зжогши, да опятъ велишъ поставить. Ино то твоих пановъ ухищрение, а не дело! А что пишешъ в своей грамоте, чтобъ намъ миритися межи себе такъ, какъ бы доброе дело непорушно утверъжалося на добро хрестиянъское, а межи бы насъ приязнь множиласе, а малымъ бы деломъ болших делъ порушити не хочешъ, — и ты пишешъ, чтобъ было дело доброе непорушно, а сам же всякими обычаи доброе дело разрушаешъ, а малым бы делом болших не порушити, и ты ни малого ни болшого дела въ крепости не поставишъ, толко одно то, чтобъ воевати!
А что писалъ еси о купецкихъ людехъ, ино тые задержаны по тому, что учинилася межъ нас розмирица, а держать их во всякомъ покое, а не якъ вязней, и товары ихъ вси у нихъ не поотниманы, на тых же у нихъ дворехъ стоять, на которых дворех они стоять, а не отпустимъ ихъ для того, чтобъ они, пришедши к тобе, вестей не сказывали, что они в нашемъ государстве ведають, по тому жъ, какъ ты для вестей и за нашимъ прошениемъ наших вязней не выдаешъ на окупъ и на отмену для того, чтобъ намъ про тебе и про твою землю ведома не было. А коли Богъ дасть, межъ нас доброе дело будеть, и мы их тогды отпустим со всими ихъ маетностями без всякое шкоды; а подлинъно есмя к тобе о том особную свою грамоту послали. А чтобъ намъ твоего дворанина Крыштофа Держка не задержавъ к тобе отпустити к тому сроку, какъ еси нашим посломъ объявил, и мы его отпустили, как намъ успелося. А тот твой дворанин Крыштофъ Держко приехал к нам за трынадцать ден от того сроку, и ему было к тобе к тому сроку не поспети же; а хоти бы мы его и поборжей того отпустили, и к тому бы сроку хоти и поспел, и тобе было нам тым не утешить же, и от кровопролитства не унять же; поспееть ли, не поспееть ли, мир ли, не мир ли, а однако кровопролитству быти! А предки твои вси всего того дожидалися на своихъ на столечных местех, а не в ратном походе, ни на пограничных местех. И мы к тобе его отпустили какъ ся вместило. А что подъему просиш, и то вставлено з бесерменского обычая: такие запросы просят татарове, а въ хрестиянских государствах того не ведется, чтобъ государъ государу выход давал; того во крестиянехъ не ведется, то ведеться в бесерменех, а в хрестиянъских государствах нигде того не сыщешъ, чтобъ межъ себя выходы давали; да и бесермены межъ себе выходов не емлют, развее на хрестиянех емлют выходы. А ты зовешъся государем хрестиянскимъ, почто на хрестиянех просишъ выходу з бесерменъского обычая? А за што намъ тобе выход давати? Нас же ты воевал, да такое пленение учинил, да на насъ же правъ убытокъ. Хто тебе заставливал воевать? Мы тобе о томъ не били чоломъ, чтобъ ты пожаловалъ воевалъ! Правъ собе на томъ, хто тебе заставливалъ воевать, а нам тобе не за што платити. Еще пригоже тобе намъ тые убытки заплатити, что ты напрасно землю нашу приходя воевал, да и людей всихъ даромъ отдать. Да и то по хрестиянски ли у тебе делается, что ходя к тобе послы наши и посланники и гонцы по твоим опасным грамотам, и которых они людей от себе отворочають назад и подводы, и твои украинные люди, оршане и дубровляне и иныхъ многих городов, тых наших людей и проводников, которых отворочивають послы наши и гонцы, ихъ самых грабять и обыскивають военънымъ обычаем и лошади у них отнимають? Да что много писати, коли устремился еси на такое кровопролитство и гордыню, а побожность хрестиянскую на сторону отложа, и в такое безмирие и высость взялся еси, кабы хочеш вдруг поглотити, и фалишъся яко Амаликъ и Сенахиримъ или якожъ при Хоздрое Сарваръ[35] воевода, хваляся на царствующий град, глаголет: «He блазнитеся убо о Бозе, в Онже веруете, утре бо градъ вашъ, яко птицу, рукою своею возму!». Мы жъ положихомъ Вышняго прибежище собе и уповаем на силу животворащаго креста, и ты воспомяни Максемтея в Риме, како силою честнаго и животворащаго креста погибе; и вси гордящеися и висящеися николи жъ без погибели не бывають (...) И коли ужъ такъ, что все кровопролитие, а миру нетъ, и ты бъ наших послов к намъ отпустил, а православънаго хрестиянства кровопролитства и нас з тобою Богъ разсудить.
Будеть же похочешъ воздержатися от неповинъного кровопролитъства хрестиянъского, и мы с тобою хотимъ перемирья и вечного пожития. А какъ намъ с тобою быти въ вечном покое или в перемирьи и по тому, какъ мы к тобе приказывали з своими послы, з двораниномъ своимъ и наместникомъ муромъскимъ с Остафъемъ Михаловичымъ Пушкинымъ с товарыщи, и ты в перемирье с нами по тому быти не похотел, и нынече и мы с тобою в перемирии быти не хотим, и въ вечном покою быти не хотимъ по тому, какъ есмо приказывали къ тобе зъ своими послы, столникомъ своимъ и наместником нижегородскимъ со княземъ Иваномъ Василевичом Ситцким Ярославскимъ с товарыщи, и з нынешними своими послы, з двораниномъ и наместникомъ муромским, с Остафъемъ Михайловичом Пушкинымъ с товарыщи. А хотимъ с тобою в перемирье быть и въ вечном покою по тому, какъ есмя ныне къ своимъ послом наказали, и грамоту свою прислали и науку имъ дали о последнемъ деле, какъ межъ нас с тобою мочно имъ доброе дело постановити. А чтобы намъ прислати къ посломъ своим листъ свой отвористый, какъ намъ межъ себе в доброй приязни быти, а тобе бы иноверно ку застановению покою приходити, и на листе своемъ отвористомъ и писав прислати, за которымъ бы листомъ послы наши дела таковые становити и докончивати могли на покой хрестиянский, — и мы тому листъ свой послали отвористый и за своею печатью къ своимъ посломъ.
И толко похочешъ с нами доброе приязни и в докончание быти или в перемирье, и ты бъ былъ по тому, какъ есмо ныне посломъ своим приказали, къ дворанину своему и наместнику муромскому Остафъю Михайловичу Пушкину с товарыщи. А будеть же не похочешъ доброго дела делати, а похочешъ кровопролитъства хрестиянского, и ты бъ наших послов к намъ отпустил, а уже вперед летъ на сорокъ и на пятдесятъ посломъ и гонцомъ промежъ нас не хаживать. А какъ к нам послов наших отпустишъ, и ты бъ ихъ проводити велел до рубежа, чтобъ ихъ тыи твои украинные лотры не побили и не пограбили; будеть што над ними учинитца какая шкода, и та неправда от тобе жъ будеть. Мы убо советовахомъ собе и тобе благая, ты же непослушлив, якоже онагръ конь, убо на брань готовъ; от Господа же помощъ! Мы жъ о всемъ возложихомъ упование на Бога, тотъ, якоже хощеть, и завершить намъ благая силою своею животворащего креста. На его силу уповая и вооружився во всеоружие креста, против врагов своихъ ополчаемъся силою крестною.
А сю есмя свою грамоту запечатали своею болшею печатью, извещая тобе, каково намъ Богъ поручилъ государство. Писана в царъствия нашого дворе града Москвы лета сем тисечъ осмъдесятъ девятого июня въ двадцать девятый ден, индикта девятого, государъствия нашого сорокъ шостого, а царствъ наших: Росейскаго тридцать четвертого, Казанского двадцать осмого, Астороханского двадцать семого.
— Гонец Криштоф Держко (Дзержек) был отправлен русскими послами Остафием (Евстафием) Пушкиным и другими, находившимися в лагере Стефана Батория с 1580 г., дипломатами для того, чтобы срочно передать Ивану IV требования польского короля.
[2] ... no Божию изволенью, а не no многомятежному человечества хотению... — Этот характерный для посланий Грозного выпад против польского короля был выражен в нарочито неопределенной форме. Уже в инструкциях послам О. М. Пушкину и Ф. А. Писемскому на вопрос: «Кто же это со вчерашнего дня государь?», было велено отвечать: «Мы говорим про то, что наш государь не со вчерашнего дня государь, а кто со вчерашнего дня государь, тот сам себя знает» (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб., б. г. Кн. 2. Т. VI, стлб. 278—279).
— По дипломатической традиции того времени царь начинал свою грамоту с полного изложения грамоты Батория от 4 июня 1581 г., привезенной ему Держко (она сохранилась в «Книге посольской Метрики литовской»). Русские послы соглашались отказаться от всей Ливонии за исключением Ругодива (Нарвы) и городов, расположенных по течению р. Нарвы у самой русской границы, и от завоеванных Баторием западнорусских городов: Полоцка, Велижа, Усвята и др., возражая только против уничтожения еще не завоеванной крепости Себеж.
[4] ... Станислава Крыжского с товарыщи... — Польские послы Станислав Крыйский и др. отправились к Ивану IV еще во время похода на Двину в 1577 г., но царь отказался их принять во время похода. Послы были приняты уже в Москве в январе 1578 г. По дипломатической традиции Грозный излагает всю историю предшествующих переговоров за несколько лет.
[5] ... Михаила Долматовича Карпова, да... Петра Ивановича Головина... — Карпов с Головиным выехали в Полылу в мае 1578 г. Польский посол Гарабурда был отправлен в Москву еще раныпе, в марте 1578 г., и долго не был принят. При приеме Головина (Карпов по дороге умер) король сознательно оскорбил царя, не встав при произнесении его имени и не упомянув о здоровье; Головин отказался вести переговоры, и они затянулись на неопределенное время. Тем временем Баторий отвоевал Двинск и Венден.
— Иван IV перечисляет представителей династии Гедиминовичей, занимавших с начала XIV в. литовский престол (Ольгерд, Витовт — великие князья литовские), а с конца XIV в. приглашенных на польский престол (начиная с Ягайло, откуда название династии — Ягеллоны; Ягайло, Казимир, Александр, Сигизмунд I, Сигизмунд II Август — польские короли).
— Гарабурда и Михалков были отправлены Иваном Грозным из Москвы в январе 1579 г. Русские послы Головин и другие и после отправления Гарабурды в течение полугода оставались задержанными в Польше (до 1 июня 1579 г.).
[8] ... прислалъ ecu к намъ гонца своего Венцлава Лопатинского з грамотою... гонца нашего Ондрея к намъ отпустилъ ecu... — 1 июня 1579 г. Баторий, полностью подготовившись к военным действиям, «выбил из своей земли кабы злодеев» русских послов Головина и других, а 26 июня отправил к Грозному своего посла Лопатинского и русского гонца Михалкова. «Лист», посланный с Лопатинским, представлял собою «разметную грамоту» — объявление войны. Баторий ставил в вину царю главным образом его военные действия в Ливонии в 1577—1578 гг. Грозный первоначально задержал Лопатинского, но уже в декабре 1579 г. гонец был отпущен, однако при отправке ему было указано, что «которые люди с такими грамотами ездять, и таких везде казнят; да мы, как есть государь христианский, твоей убогой крови не хотим».
[9] ... и с нашими израдцами, с Курбскимъ и з Заболоцкимъ и с Тетеринымъ... — Участие этих «изратцев» (изменников) в походе на Полоцк подтверждается и в ответе Батория на комментируемое послание.
[10] И нашу вотчину городъ Полоцко израдою взялъ ecu. — Осада Полоцка длилась с середины августа до середины сентября 1579 г. Перед началом осады король послал защитникам Полоцка грамоту, в которой оправдывал свое наступление против царя и обещал «освободить христианский народ от кровопролития и неволи». Несмотря на эти обещания, Полоцк оборонялся очень энергично и был сдан лишь после пожара в крепости.
— «Новое умышление» заключалось в том, что крепость была подожжена раскаленными ядрами. О происшедшем при взятии Сокола надругательстве над трупами рассказывает Гейденштейн: «... многие из убитых отличались тучностью; немецкие маркитантки, взрезывая такие тела, вынимали жир для известных лекарств от ран, и между прочим это было сделано также у Шеина» (Гейденштейн Р. Записки о Московской войне. СПб., 1889, с. 79).
[12] ...«перед маистатомъ» ихъ не ставятъ. — В «разметном листе», посланном с гонцом Лопатинским, Баторий жаловался царю, что русские послы не сказали ему ни слова, «кгды перед маестат наш были возвани», т. е. «когда были приглашены к нашему величеству». Недовольство Грозного этим выражением Баторий объяснил в своем ответе на него тем, что Грозный не понял смысла слова «маестат». В ходе дальнейших дипломатических переговоров Грозный отверг это обидное для него обвинение в невежестве: «... и мы то ведаем: маистат — государство, а на маистате — государь на государстве, и государь государства болши: приведут к государю, что то к его лицу, а приведут к маистату, ино то к повеленью к государскому приведут, а не к самому государю, ино то уж ниже, да и хуже». Выражение «привести к величеству» действительно звучало на тогдашнем дипломатическом языке более унизительно для послов, чем «привести к государю».
— После падения Полоцка и Сокола из Москвы в Литву был отправлен в конце октября 1579 г. гонец Лев (Леонтий) Стремоухов, — формально не от царя, а от Боярской думы (в обстановке польского наступления предложение мира со стороны самого Грозного имело бы унизительный характер). Гонец должен был передать литовским панам просьбу московсжих бояр — убедить их государя начать мирные переговоры. В своем ответе, посланном с тем же Стремоуховым, члены литовской рады отказывались послать послов к русскому государю, но соглашались принять русских послов, обещая во время их поездки в Польшу не вести военных действий. Грамота литовской рады не удовлетворила Боярскую думу.
[14] ... посылали есмя к тебе дворянина своего Григорья Офонасьевича Нащокина... — Гонец Нащокин был отправлен Иваном Грозным к Баторию в апреле 1580 г.; он должен был убедить польского короля начать мирные переговоры (но выступал на этот раз уже прямо от имени царя, а не от бояр). Когда ему не удалось убедить Батория начать переговоры первым, он предложил королю, согласно имевшейся у него инструкции, послать «опасный (охранный) лист» для русских послов. Король согласился на это, но сперва отказался соблюдать перемирие на время переговоров, а затем согласился на короткое перемирие сроком в пять недель. За это время он полностью подготовился к походу и следующих русских гонцов и послов принимал уже в лагере.
— Гонец Шишмарев прибыл к Баторию в местечко Чашники 19 июля 1580 г., в день, когда истек установленный Баторием срок перемирия; Грозный просил через этого гонца продлить срок перемирия, чтобы могли успеть приехать его «великие послы»; Баторий отказал в этом и двинулся через Витебск на Великие Луки.
— 7 августа польским войскам сдался (после четырехдневной осады) Велиж, 16 августа — Усвят; Озерище, вопреки указанию комментируемого послания, было взято Баторием значительно позже — после падения Великих Лук. 27 августа Баторий начал осаду Великих Лук, а 28 августа к нему прибыли «великие послы» царя — Сицкий, Пивов и другие. Послы, находясь в лагере осаждающих, стали непосредственными свидетелями осады города. Несмотря на это, послы проявили большую настойчивость и упорство, соглашаясь уступить только те города в Ливонии, которые (после измены Магнуса) все равно перешли в польские руки, и несколько западнорусских городов, захваченных Баторием. Переговоры прервались (послы предложили обратиться к царю за новыми инструкциями) еще до взятия Баторием Великих Лук 6 сентября 1580 г.
[17] ... Григорья Лазовицкого з грамотою... Микифора Сущова... Гаврила Любощинского прислалъ к намъ... — Гонец Григорий Лазовицкий был отправлен Баторием к Грозному 5 сентября 1580 г. (накануне взятия Великих Лук); вместе с ним ехал Никифор Сущов — гонец к царю от находившегося в Польше русского посла Сицкого. В грамотах, врученных гонцам, король требовал от царя уступки всей Ливонии.
[18] И волочилъ ecu нашихъ пословъ... не без накладу ж... — После неудачных переговоров в августе 1580 г. русские послы Сицкий и другие оставались в Польско-Литовском государстве и продолжали переговоры до февраля 1581 г.
— по прозвищу Черный, воевода Виленский, один из крупнейших политических деятелей времени Сигизмунда II Августа, активный деятель польской реформации (кальвинист). Замечание Грозного, что первопричиной вмешательства Польши в ливонские дела было «люторство», связано, вероятно, с переговорами, которые он завязал в этот период с римским папой.
[20] ... неодностайные речи... — Нередкий в послании пример полонизма (jednostajny — по-польски: единообразный). Грозный перед этим цитировал два заявления Сигизмунда II Августа: из речей польского посла Тышкевича с товарищами в марте 1559 г. и из грамоты, привезенной посланником Мартином Володкевичем (Володковичем) в начале 1560 г. Архиепископ Рижский маркграф Бранденбургский (брат герцога Альбрехта Прусского и племянник Сигизмунда II Августа) был арестован магистром ордена, но по требованию польского короля освобожден. Разница между содержанием двух польских документов, отмеченная царем, объясняется тем, что в августе—сентябре 1559 г. новый магистр Ливонии признал власть польского короля.
— Еще один пример полонизма. «Zaden» — по-польски: никакой.
[22] ... с тыхъ ихъ грамот послали списки... — К посланию были приложены две договорные грамоты, заключенные в 1509 и 1522 гг. между новгородскими и псковскими наместниками отца Ивана IV, Василия III, с одной стороны, и Ливонским орденом — с другой.
— Челобитье Василию II (Темному) относится к 1459—1460 гг.
[24] ... отчина в прикладе... — Выражение это разъясняется из контекста: Грозный указывает, что Ливония была «наша прикладная отчина, как у тебя прусы». Прусский герцог — вассал Польши; Грозный, следовательно, «вотчиной в прикладе» именует вассальную (ленную) территорию. «Приложеный» — «przelozony» — по-польски: начальник, управитель.
[25] ... Ягайло и Витолтъ такъ с прусы битву вели... — В 1410 г. Витовт в союзе с Ягайло и русскими князьями одержал над Прусским орденом победу под Грюнвальдом.
— Герцогство Мазовия (главный город — Варшава) сохраняло независимость от Польши (ее главный город был Краков) до начала XVI в.; в конце XV в. герцог Конрад Мазовецкий вел переговоры с Иваном III о союзе против Ягеллонов.
— Альбрехт, последний магистр Прусского ордена (впоследствии первый прусский герцог) вел переговоры с Василием III против Сигизмунда I.
[28] ... ко Кгданъску ходилъ ратию? — Грозный вспоминает о войне, которую незадолго до того, в начале своего царствования, Баторий вел с Гданьском, не признававшим его господства.
[29] ... Витолтъ зъ Ягайломъ розницу вел о отцове убийстве... — Речь идет о походе Витовта в 1390 г. против его двоюродного брата Ягайла (убившего отца Витовта — Кейстута), занимавшего в то время польский и литовский престол; в войне на стороне Витовта принимали участие ливонцы.
[30] ... собор был в Риме при Евгении папе римъскомъ... однако быти греческой вepe и з римскою. — Флорентийский собор 1439 г. принял решение об унии католической и греко-православной церкви, решительно отвергнутое русскими князьями.
— Положительная оценка Флорентийской унии Иваном IV и его готовность даже признать «латин» «однакими» (едиными) с «греческой» (православной) верой находится в резком противоречии с резко отрицательной оценкой унии во всей русской публицистике XV—XVI вв. и представляет собой дипломатический прием, рассчитанный не столько на польского короля, сколько на папу, с которым царь в это время начал переговоры.
[32] ... Микифора Сущова... иново ничого не дали писати? — Иван IV возвращается здесь к истории посольства Сицкого—Сущова в 1580 г..
[33] Себежъ — крепость, построенная русскими в 1536 г. на отвоеванной у польско-литовского короля территории и официально уступленная Сигизмундом I в 1537 г.
— ино такъ младенъцовъ омыляютъ... — Дрисса, крепость при слиянии р. Дриссы и Западной Двины (занятая русскими еще в 1565 г.), была уже в 1581 г. обратно отвоевана Баторием; таким образом, обе крепости и без того были в польских руках. «Омылять» — обманывать, надувать (от пол. omylic).
—Амалик — библейский царь амаликитян; Сенахирим, Хоздрой — см. коммент. к письму королю Баторию 1579 года. Сарвар — полководец Хосроя (Хосрова) II, легенда о покаянии которого содержалась в Хронографе.
— Новые условия перемирия, переданные Иваном IV через гонца Держко, заключались в следующем: царь соглашался уступить Баторию в Западной Руси еще три города — Великие Луки, Холм и Заволочье, но желал за это удержать в Ливонии, кроме городов, упомянутых Пушкиным и другими, еще несколько, в том числе — Юрьев (Тарту). Условия эти были отвергнуты польским королем.