Дюк Степанович

ДЮК СТЕПАНОВИЧ

 

	Из славного города из Галича, Из Волынь-земли, богатые, Да из той Карелы из упрямые, Да из той Сорачины из широки, Из той Индеи богатые, Не ясён сокол там проле́тывал, Да не белой кречетко вон выпорхивал,— Да проехал удалой дородний доброй молодец, Молодой боярской Дюк Степанович.
10	Да на гуся ехал Дюк, на лебедя,
	Да на серу пернасту малу утицу. Да из утра проехал день до вечера, Да не наехал не́ гуся и не лебедя, Да не серой пернастой малой утицы, Да не расстреливал ведь Дюк-от триста стрел, Да триста стрел, ровно три стрелы. Головой-то качат, проговариват: «Да всем-то стрелам я цену знаю, Только трем стрелам цены не ведаю.
20	Почему эти стрелы были дороги?
	Да потому эти стрелы были дороги — На три гряночки были стрелы строганы, Да из той трестиночки заморские; Да еще не тем стрелы были дороги, Что на три гряночки были стрелы строганы, Да тем-де были стрелы дороги — Перены-де пером были сиза́ орла: Не того орла сиза орловича, Да которой летае по святой Руси,
30	Бьет сорок, ворон, черную галицу,—
	Да того-де орла сиза орловича, Да который летае по синю морю, Да и бьет-де он гуся да и лебедя И отлетаёт садится на бел камень, Щиплет, ронит-де перьица орлиные ́море на синеё; Мимо едут-де гости-корабельщики Да развозят те перьица по всем ордам, По всем ордам, по всем украинам,
40	Дарят царей, всё царевичёв,
	Дарят королей и королевичёв, Дарят сильных могучих богатырёв; Да пришли эты перья мне во да́ровях, Оперил-де я этым пе́рьем три стрелы. Да еще не тем, братцы, были стрелы дороги, Что перены-де были перьем сиза орла, Да тем-де стрелы были дороги — В нос и в пяты втираны каменья яфонты: Где стрела та лежит, так от ней луч печет,
50	Будто в день от красного от солнышка,
	Да в ночи-то от светлого от месяца». Да собирал Дюк стрелы во един колчан. Да дело-то ведь, братцы, деется: Да приехал Дюк во свой Галич-град, Да ушли ко вечерни ко христовские, Да пошел Дюк ко вечерни христовские, Отстояли ве́черню в церкви божьей, Да выходит-де Дюк из божье́й церквы,
60	Становился на крылечки перёные.
	Да выходит его матушка из божьей церквы, Да понизешенько Дюк поклоняется Да желтыма ты кудрями до сырой земли, Да и сам говорит-то таково слово: «Государыни ты свет а моя матушка! Да на всех городах, мать, много бывано, Да во городе во Киеве не бывано, Да Владимира-князя, мать, не видано, Да государыни княгины свет Апраксии.
70	Дай мне, матушко, прощенье-бласловление
	Съездити во Киев-град, Государыню княгину свет Апраксию». Говорила ему мать да таково слово: «Да свет ты мое чадо милое, Да молодой ты боярской Дюк Степанович! Да не езди-тко ты ужо во Киев-град,— Да живут там люди всё лукавые, Изведут тебя, доброго молодца,
80	Быв хороша наливного яблока»
	Да говорил Дюк матери, ответ держал: «Да государыни моя ты родна матушка! Да даси́, мать, прощеньё — поеду я, И не даси, мать, прощенья — поеду я». Да давала матушка прощениё, Да матушкино благословениё, Давала матушка плётоньку шелковую. Да поклон отдал Дюк, прочь пошел, Да ходил на конюшню стоялую,
90	́ребца себе неезжена,—
	Да изо ста брал, да из тысячи, Да и выбрал себе бурушка косматого: Да у бурушка шорсточка трех пядей, Да у бурушка грива была трех локот, Да и хвост-от у бурушка трех сажён. Да уздал узду ему течмяную, Да седлал ён седелышко черкасское, Да накинул попону пестрядиную,— Да строчена была попона в три строки:
100	Да перва́я строка красным золотом,
	Да другая строка чистым се́ребром, Да третья строка медью казаркою,— Да котора-де была казарка медь, Да подороже ходит злата и серебра. Да не дорога узда была — в целу тысячу, Да не дорого седёлко — во две тысячи, Да попона та была во три тысячи. Снарядил-де Дюк лошадь богатырскую,
110	Да посматриват Дюк, поговариват:
	«Да и конь ли, лошадь, али лютой зверь, Да с-под наряду добра коня не видети». Да в торока ты кладет платья цветные, В торока ты кладет калены стрелы, Да в торока ты кладет золоту казну. Да скоро детина забирается, Забирался-де скоро на коня ли сам сел, Хорошо-де под ним добрый конь повыскочил. Через стену маше прямо городовую,
120	Через высоку башню наугольнюю.
	Да хорошо-де пошел в поле добрый конь, Да мети ты мече он по́ версты, Да мети ты мече по две версты, Да по две, по три пяти-де верст. Да повыше идет дерева жаровчата, Да пониже иде облака ходячего, Да гладкие мхи перескакивал, Да синеё-то море кругом-де нес.
130	Да налегала на молодца Горынь-змея,
	Да о двенадцати зла-де ли о хоботах, Да и хочет добра коня огнем пожечь. Да добрый конь у змеи ускакивал, Да добра молодца у смерти унашивал. Да налегал тут на молодца лютый зверь, Да хочет добра коня живком сглотить, Да со боярским со Дюком со Степановым. Да доброй конь у зверя ускакивал, Добра молодца у смерти унашивал.
140	Да налетало на молодца стадо грачев,
	Да по-нашему, стадо черных воронов, Да хотят оны молодца расторгнути. Да доброй конь у грачёв ускакивал, Добра молодца у смерти унашивал. Да на заставу приехал на четвертую: Да край пути стоит во поле бел шатер, Во шатри-то спит могуч бо́гатырь, Да старой-де казак Илья Муромец.
150	Да приехал-де Дюк ко белу шатру,
	Да не с разума слово сговорил «Да кто-де там спит во белом шатре, Да выходи-ка с Дюком поборотися». Да вставае Илья на чеботы́ сафьянные, Да на сини чулки кармазинные, Да выходит старик из бела шатра, Да сам говорит таково слово: «Да я смею-де с Дюком поборотися, Поотведаю-де Дюковой-то храбрости».
160	Да одолила-де страсть Дюка Степанова,
	Да падал с коня Ильи во резвы ноги, Да и сам говорил а таково слово: «Да одно у нас на небеси-де солнце красное, Да один на Руси-де могуч богатырь, Да старой-де казак Илья Муромец. Да кто-де с им смее поборотися, Тот боками отведат матки тун-травы». Да Ильи эти речи полюбилися, Да и сам говорил а таково слово:
170	«Да ты удалой дородний доброй молодец,
	Молодой ты боярской Дюк Степанович! Да ты будёшь во городе во Киеве, Да живут там ведь люди всё лукавые, Да и станут налегать на те́бя, молодца,— Да ты пиши ярлы́ки скорописчаты, Да ко стрелам ярлыки припечатывай, Да расстреливай стрелы во чисто поле. У меня-де летаё млад ясён сокол Да собирает-де все стрелы со чиста поля:
180	Да пособлю-де я, детина, твоему горю».
	Да поехал ко гор9ду ко Киеву. Да приехал он ведь во Киев-град, Через стену маше прямо городовую, Да через высоку башню наугольнюю, Да приехал ко палаты княженецкие, Соходил он со добра коня, Да оставливал он добра коня Неприкованна его да непривязанна,
190	Да пошел-де Дюк во высок терём.
	Да приходит Дюк во высок терём, Крест тот кладет по-писаному, Да поклоны ведет по-уче́ному, На все стороны Дюк поклоняется, Желтыма ты ку́дрями до сырой земли. Владимира в доме не случилося, Да одни как тут ходя люди стряпчие. Говорит туто Дюк таково слово: «Да вы стряпчие люди все, дворецкие!
	Да где у вас солнышко Владимир-князь?»
	Говорят ему люди стряпчие: «Да ты удалой дородний доброй молодец! Да изученье мы видим твое полноё, Да не знамы теби ни имени, ни вотчины. У нас Владимира в доме не случилося, Да ушел ко заутрени христовские». Да больше Дюк не разговаривал, Да выходил он на улицу паратную, Да садился Дюк на добра коня,
210	Да приехал к собору Богородицы,
	Соходил-де Дюк со добра коня, Да оставливал он добра коня Неприкованна его да непривязанна, Да зашел-де Дюк во божью церковь, Да крест тот кладет по-писаному, Поклон ведет по-ученому, Да на все стороны Дюк а поклоняется Становился подле князя Владимира,
220	Промежду-де Бермяты Васильевича,
	Промежду-де Чурила сына Плёнковича, Да кланяется, да поклоняется, Да на платье-де часто сам посматриват: «Да погода та, братцы, была вёшная, Да я ехал мхами да болотами ,Убрызгал-де я свое платье цветное». Говорил тут Владимир таково слово: «Да скажись-ка, удалый дородний добрый молодец! Ты коей орды, да коей земли,
230	Тебя как, молодца, зовут по имени?»—
	«Да есть я из города из Галича, Из Волынь-земли из богатые, Да из той Карелы из упрямые, Да из той Сорочины из широкие, Да из той Индеи богатые, Да на славу приехал к тебе во Киев-град». Говорил-де Владимир таково слово: «Да скажи, удалый дородний добрый молодец!
240	Да давно ли ты из города из Галича?»
	Говорит-де Дюк ему, ответ держит: «Да свет государь ты Владимир-князь! Да вечерню стоял я в славном Галиче, Да ко заутрены поспел к тебе во Киев-град». Говорил-де Владимир таково слово: «Да дороги ли у вас кони в Галиче?» Да говорил Дюк Владимиру, ответ держал: «Да есть у нас кони, сударь, по́ рублю, Да есть, сударь, кони по два рубли,
250	Да есть по сту. по два, по пяти-де сот.
	Да своему-де я добру коню цены не знай, Да я цены не знай бурку, не ведаю». Говорил-де Владимир таково слово: «Слушайте, братцы князи, бояра! Да кто бывал, братцы, кто слыхал, Да от Киева до Галича много ли расстояния?» Говорят ему князи да и бояра: «Свет государь ты Владимир-князь! Да окольней дорогой — на шесть месяцев,
260	Да прямой-то дорогой — на три месяца,—
	Да были бы-де кони переменные, С коня-де на́ конь перескакивать, Из седла в седло лишь перемахивать». Да говорят ему князи да и бояра: «Да свет государь ты Владимир-князь! Да не быть тут Дюку Степанову,— Токо быть мужичёнку засельщины, Да засельщины быть, деревенщины: Да жил у купца — гостя торгового,
270	Да украл-унес платьё цветное;
	Да жил у и́ного боярина, На иной город приехал и красуется, Над тобой-то, князем, надсмехается, Да над нами, боярами, пролыгается». Да отстояли оны заутрену в церкви божией, Да с обеднею да святые честны́е молебны, Выходили на улицу паратную, Да на улице стоит народу — и сметы нет,
280	Да смотрят на лошадь богатырскую,
	На его-то снаряды молодецкие. Да садились ёны-де по добрым коням, Да поехали к высокому терему. Да едет-де Дюк, головой качат, Головой-то качат, проговариват: «Да у Владимира всё а не по-нашему. Как у нас-то во городе во Галиче, Да у моёй-то сударыни у матушки, Да мощёны-де были мосты всё дубовые,
290
	Наперед-де пойдут у нас лопатники, За лопатниками пойдут и метельщики, Очищают дорогу су́кна стлатого. А твои мосты, сударь, неровные, Неровные мосты, да всё сосновые». Да приехали оны к широку двору, Головой-то качат Дюк, проговариват: «Да хороша была слава на Владимира,— Да у Владимира всё-де не по-нашему.
300	Как у нас во городе во Галиче,
	Да у моей-то у сударыни у матушки, Над воротами было икон до семидесят. А у Владимира того-де не случилося -- Да одна та икона была местная». Да заехали оны на широкой двор, Да головой качат Дюк, проговариват : «Да хороша была слава на Владимира,— У Владимира-де всё а не по-нашему.
310	Да у моей сударыни у матушки,
	На дворе стояли столбы всё серебряны, Да продернуты кольца позолочены, Разоставлена сыта медвяная, Да насыпано пшены-то белоярые, Да е что добрым коням пить, есть-кушати. А у тебя, Владимир, того-де не случилося». Да зашли-де оны во высок терём, Да садились за столы за белодубовы, Понесли-де по чарке зелена вина.
320	Да молодой боярской Дюк Степанович
	Головой-то качат, проговариват: «Да хороша была слава на Владимира,— У Владимира-де всё а не по-нашему. Как у нас-то во городе во Галиче, У моей-то сударыни у матушки, Да глубокие были погребы, Зелено вино на цепях висит на серебряных; Да были в поле-то трубы понаведены,— Да повеет-де ветёр из чиста поля,
330	Да проносит за́тохоль великую.
	Да чару ту пьешь — другая хочется, Да без третьей чары минуть нельзя. А твое, сударь, горько зелено вино, Да пахнёт на затохоль великую». Понесли последню еству — калачики крупищаты Говорил-де Дюк таково слово: «Хороша была слава на Владимира,— У Владимира-де всё а не по-нашему.
340	Как у нас-то во городе во Галиче,
	У моей-то государыни у матушки, Да калачик съеси́ — а другого хочется, А без третьёго да минуть нельзя. Да твои, сударь,— горькие калачики, ». Да тут-то Чурило стало зазорко, Да и сам говорил таково слово: «Да свет государь ты Владимир-князь! Да когда правдой детина похваляется,
350	Дак пусть ударит со мной о велик заклад —
	Щапить-басить по три года По стольнему городу по Киеву, Надевать платья на раз, на дру́гой не перенашивать» Порок поставили пятьсот рублей,— Который из них а не перещапит, Взяти с того пятьсот рублей. Премладыи Чурило сын Плёнкович Обул сапожки ты зелен сафьян, Носы — шило, а пята востра,
360	Под пяту хоть соловей лети,
	А кругом пяты хоть яйцо кати. Да надел ён шубу ту купеческу,— Да во петельках шиты красны девицы. Да наложил ён шапку черну мурманку, Да ушисту, пушисту и завесисту — Спереди-то не видно ясны́х очей, А сзади́ не видно шеи белые А молодой боярской Дюк Степанович
370	Да по Киеву он не снаряден шел:
	Обуты-то у его лапо́тцы ты семи шелков, И в этые ла́потцы были вплетаны Каменья всё, яфонты,— Да который же камень самоцветные Сто́ит города всего Киева, Опришно Знаменья богородицы, Да опришно прочих святителей; И надета была у его шуба та расхожая, Во пуговках ли́ты люту́ звери,
380	Да во петельках шиты люты змеи.
	Плётоньку шелковую. Да подернул Дюк-от по пуговкам — Да заревели во пуговках люты звери; Да подернул Дюк-от по петелькам — Да засвистали по петелькам люты змеи; Да от того-де рёву от звериного, Да от того-де свисту от змеиного Да в Киеве старой и малой на земли лежит
390	Токо малые люди оставалися,
	Да за Дюком всем городом Киевом качнулися. «Тебе спасибо, удалый дородный добрый молодец, Перещапил ты Чурила сына Плёнковича». И тогда взял он с Чурила пятьсот рублей, Да купил на пятьсот зелена вина, Да напоил он голей кабацких всех до́ пьяна. Тогда все тут голи зрадовалися. Тут еще Чурилу стало зазорко, Да сам говорил таково слово:
	«Свет государь ты Владимир-князь!
	Когда ж правдой детина похваляется, Да пошлем мы туда переписчика, Во славную во Волынь-землю».— «Кого нам послать переписчиком?»— «Да пошлем мы Добрынюшка Микитьевича» Да поехал Добрыня во Волынь-землю, Во славной во Галич-град, Житья его, богачества описывать. Да нашел он три высоки три терема,
410	Не видал теремо́в таких на сём свете.
	Зашел Добрыня во высок терём — Да сидит жена стара ма́тера, Мало шелку, вся в золоте. Говорил-де Добрынюшка Микитьевич «Ты здравствуй, Дюкова матушка! Тебе сын послал челомбитиё, Понизку велел поклон поставити». «Удалой дородний добрый молодец!
420	Изученье вижу твое полное,
	Да не знай тебе ни имени, ни вотчины. А я не Дюкова здесь а есть ведь матушка А Дюкова здесь а есть портомойница». Да тут Добрыне стало за́зорко, Отъезжал-де Добрыня во чисто полё, Да просыпал Добрыня ночку темную. Наутро приехал он во Галич-град, Да нашел три вы́соки три терема, Не видал теремов таких на сём свете.
430	Да зашел-де Добрыня во высок терём —
	Да сидит жена стара матера, Мало-де шелку, вся в золоте. Говорил-де Добрыня таково слово: «Ты здравствуй, Дюкова матушка! Тебе сын послал челомбитиё, ». Говорит жена стара матера: «Удалый ты дородний добрый молодец! Я не знай тебе ни имени, ни вотчины.
440	Да не Дюкова здесь а есть я матушка,
	А Дюкова здесь а есть я божатушка. Не найти тебе здесь Дюковой матушки. У нас наутро христово воскресениё,— Да ты стань на дорогу прешпехтивую, Где-ка стланы сукна багрецовые. Наперед пойдут у нас лопатники, За лопатниками пойдут метельщики, Очищают дорогу су́кна стланого. Дак ты стань на дорогу прешпехтивую —
450	Да пойдет тут Дюкова та матушка».
	Да тут Добрыне стало зазорко, Отъезжал Добрыня во чисто полё, Просыпал Добрыня ночку темную, Да стал на дорогу прешпехтивую, Где-ка стланы сукна багрецовые. Наперед пошли тут лопатники, За лопатниками пошли метельщики, Да очищают дорогу сукна стланого,
460	Потом пошла ужо толпа-де вдов.
	Пошла тут Дюкова-де матушка,— То умеет детина поклонятися Желтыма́ кудрями до сырой земли: «Ты здравствуй, Дюкова же матушка! Тебе сын послал челомбитие, Понизку велел поклон поставити». Говорила Добрыне мати таково слово: «Скажи ты, удалый дородний добрый молодец, Я не знай тебе ни имени, ни вотчины,
470	А изученье вижу твое полноё.
	У нас сегодня христово воскресениё, Простой ты обедню воскресённую. Заберу молодца тебя в высок терём, Напою, накормлю хлебом-солию». Простояли обедню в церкви божией, Забрала молодца во высок терём, Поит и кормит да много чествует. Да премладыи Добрынюшка Микитьевич
480	Выходил из-за стола из-за дубового,
	Да сам говорил таково слово: «Да государыни ты Дюкова матушка! Да я ведь приехал на тебя смотреть, Житья твоего, богачества описывать: Призахвастался сын твой богачеством». Да привела его в погребы темные, Где-ка складена деньга нехожалая. Смекал Добрыня много времени,
490
	Да привела его в амбары мугазенные, Где-ка складены товары заморские. Да смекал Добрыня много времени, Не мог товарам он сметы дать. Да писал ярлыки скорописчаты, Да сам говорил таково слово: «Да нам с города из Киева Да везти бумаги на шести возах,
	Да чернил-то везти на трех возах
	Да описывать Дюково богачество — Да не описать будет». Да прощался Добрыня-то с Дюковой матушкой, Да поехал ко городу ко Киеву. Приехал он в славной Киев-град Да ко князю Владимиру, Ярлыки на дубов стол клал, Тогда Дюкова правда сбывается,
510	Да будто вёшняя вода разливается.
	Да еще тут Чурилу стало зазорко, «Свет государь ты Владимир-князь! Да когда же правдой детина похваляется, Дак пусть со мной ударит о велик заклад — Скакать на добрых коней И назад на добрых конях отскакивать».
520	И ударились ёны о велик заклад.
	Да не о сте оны и не о тысяче — Которой из них не пере́скочит, Дак у того молодца голова срубить. Премладыи Чурило-то сын Плёнкович, Выводил-де Чурило тридцать жеребцов, Да разганивал да он, разъезживал, Из да́леча-дале́ча из чиста поля,
530	Да скакал-де за матушку Почай-реку.
	Да не разганивал, да не разъезживал, Да с кру́того берегу коня своего приправливал, Да скочил-де за матушку Почай-реку, И назад на добром коне отскакивал, Тогда выдергивал Дюк-от саблю вострую, Да хотел ему срубить буйну голову. Тогда вступился князь и со княгиною,
540
	«Удалый дородний добрый молодец! Не руби ты Чурилу буйной головы, Да спусти ты Чурила на свою волю». Тогда Дюк-от пинал Чурила правой ногой, Да сам говорил таково слово: «Ай-де ты Чурило сухоногие! Да поди щапи с девками да с бабами А не с нами, с добрыма молодцами».
	Да прощается Дюк-от со князем Владимиром,
	С государынею княгиной Апраксией. «Да простите вы, бояра все киевски, Все мужики огородники! ». Да садился Дюк на добра коня, Да уехал Дюк во свой Галич-град, Ко своей-то матушке сударыне, Да стал жить-быть, век коротати.