Приглашаем посетить сайт

Дунай Иванович (варианты)

Дунай Иванович

Вар. к 137—240
I
И будут они в Золотой орде,
У грозного царя Етмануила Етмануиловича
Середи двора королевского
Скакали молодцы с добрых коней,
Привязали добрых коней к дубову столбу,
Походили во палату белокаменну.
Говорит тут Дунай таково слово:
«Гой еси король в Золотой орде!
У тебе ли во палатах белокаменных
Нету Спасова образа,
Некому у те помолитися,
А и не за что тебе поклонитися».
Говорит тут король Золотой орды,
А и сам он, король, усмехается:
«Гой еси Дунай сын Иванович!
Али ты ко мне приехал по-старому служить и по-прежнему?»
Отвечает ему Дунай сын Иванович:
«Гой еси ты, король в Золотой орде!
А и я к тебе приехал
Не по-старому служить и не по-прежнему,
Я приехал о деле о добром к тебе,
О добром-то деле — о сватанье:
На твоей, сударь, любимой-то на дочери,
На честной Афросинье-королевичне
Владимир-князь хочет женитися».
А и тут королю за беду стало —
А рвет на главе кудри черные
И бросает о кирпищат пол,
А притом говорит таково слово:
«Гой еси ты, Дунай сын Иванович!
Кабы прежде у меня не служил верою и правдою,
То б велел посадить во погребы глубокие
И уморил бы смертью голодною
За те твои слова за бездельные».
Тут Дунаю за беду стало,
Разгоралось его сердце богатырское,
Вынимал он свою сабельку вострую,
Говорил таково слово:
«Гой еси король Золотой орды!
Кабы у тя во дому не бывал,
Хлеба-соли не едал,
Ссек бы по плеч буйну голову».
Тут король неладом заревел зычным голосом,
Псы борзые заходили на цепях,
А и хочет Дуная живьем стравить
Теми кобелями меделянскими.
Скричит тут Дунай сын Иванович:
«Гой еси Еким сын Иванович!
Что ты стал да чего глядишь?
Псы борзы заходили на цепях,
Хочет нас с тобой король живьем стравить».
Бросился Еким сын Иванович,
Он бросился на широкой двор,
А и те мурзы-улановья
Не допустят Екима до добра коня,
До своей его палицы тяжкия,
А и тяжкия палицы, медныя литы,
Они были в три тысячи пуд.
Не попала ему палица железная,

А и зачал Еким помахивати —
Прибил он силы семь тысячей мурзы-улановья,
Пятьсот он прибил меделянских кобелей.
Закричал тут король зычным голосом:
«Гой еси Дунай Иванович!
Уйми ты своего слугу верного,
Оставь мне силы хоть на семены,
А бери ты мою дочь любимую,
Афросинью-королевичну».
А и молоды Дунай сын Иванович
Унимал своего слугу верного,
Пришел ко высокому терему.
Где сидит Афросинья в высоком терему,
За тридесять замками булатными,
Буйны ветры не вихнут на ее,
Красное солнцо лица не печет.
Двери у палат были железные,
А крюки-пробои по булату злачены.
Говорил тут Дунай таково слово:
«Хоть нога изломить, а двери выставить».

Приломал он крюки булатные,
Все тут палаты зашаталися.
Бросится девица, испужалася,
Будто угорелая вся,
Хочет Дуная во уста целовать.
Проговорит Дунай сын Иванович:
«Гой еси Афросинья-королевична!
А и ряженой кус — да не суженому есть:
Не целую я тебя во сахарные уста,—
А и бог тебе, красну девицу, милует,
Достанешься ты князю Владимиру».
Взял ее за руку за правую,
Повел из палат на широкой двор,
А и хочут садиться на добрых на коней.
Спохватился король в Золотой орде,
Сам говорил таково слово:
«Гой еси ты, Дунай Иванович!
Пожалуй подожди мурзы-улановья».
И отправляет король своих мурзы-улановья
Везти за Дунаем золоту казну.

Тридцать телег ордынских насыпали
Златом и серебром и скатным земчугом,
А сверх того каменьи самоцветными.
Вар. к 265—314
I
Стоит на лугах тут бел шатер,
Во том шатру опочив держит красна девица,
А и та ли Настасья-королевична.
Молоды Дунай он догадлив был,
Вымал из налушна тугой лук,
Из колчана вынул калену стрелу,
А и вытянул лук за ухо,
Калену стрелу, котора стрела семи четвертей.
Хлестнет он, Дунай, по сыру дубу,
А спела ведь тетивка у туга лука,
А дрогнет матушка сыра земля
От того удару богатырского,
Угодила стрела в сыр крековистой дуб,
Изломала его в черенья ножевые
. Бросилася девица из бела шатра

А и молоды Дунай он догадлив был,
Скочил он, Дунай, со добра коня,
Воткнет копье во сыру землю.
Привязал он коня за востро копье,
И горазд он со девицею дратися:
Ударил он девицу по щеке,
А пнул он девицу под гузна,—
Женской пол оттого пухол живет,
Сшиб он девицу с резвых ног,
Он выдернул чингалище булатное,
А и хочет взрезать груди белые.
Втапоры девица возмолилася:
«Гой еси ты, удалой доброй молодец
!Не коли ты меня, девицу, до смерти.
Я у батюшка сударя отпрошалася —
Кто мене побьет во чистом поле,
За того мне, девице, замуж идти».
А и тута Дунай сын Иванович
Тому ее слову обрадовался,
Думает себе разумом своим:
«Служил я, Дунай, во семи ордах,
В семи ордах семи королям,
А не мог себе выжить красныя девицы.
Ноне я нашел во чистом поле
Обручницу-сопротивницу».
Тут они обручалися,
Круг ракитова куста венчалися.
А скоро ей приказ отдал собиратися,
И обрал у девицы сбрую всю —
Куяк и панцирь с кольчугою,
Приказал он девице наряжатися
В простую епанечку белую.
Вар. к 329—383
I
У князя Владимира, у солнышка Сеславьевича,
Была пирушка веселая,
Тут пьяной Дунай расхвастался:
«Что нет против меня во Киеве такова стрельца —
Из туга лука по приметам стрелять».
Что взговорит молода княгиня Апраксевна:
«Что гой еси ты, любимой мой зятюшка.

Что нету-де во Киеве такова стрельца,
Как любезной сестрицы моей Настасьи-королевичны».
Тут Дунаю за беду стало,
Бросали они жеребья,
Кому прежде из туга лука стрелять,
И досталось стрелять его молодой жене Настасье-королевичне,
А Дунаю досталось на главе золото кольцо держать.
Отмерили место на целу версту тысячну.
Держит Дунай на главе золото кольцо,
Вытягала Настасья калену стрелу,
Спела-де тетивка у туга лука.
Сшибла с головы золото кольцо
Тою стрелкою каленою.
Князи и бояра тут металися,
Усмотрили калену стрелу —
Что на тех-то перушках лежит то золото кольцо.
Втапоры Дунай становил на примету свою молоду жену.
Стала княгиня Апраксевна его уговаривати:
«Ай ты гой еси, любимой мой зятюшка,
Молоды Дунай сын Иванович!
».
Да говорила же его и молода жена:
«Оставим-де стрелять до другого дня,—
Есть-де в утробе у меня могуч богатырь.
Первой-де стрелкой не дострелишь,
А другою-де перестрелишь,
А третью-де стрелкою в меня угодишь».
Втапоры князи и бояра
И все сильны-могучи богатыри
Его, молода Дуная, уговаривали.
Втапоры Дунай озадорился
И стрелял в примету на целу версту в золото кольцо,
Становил стоять молоду жену.
И втапоры его молода жена
Стала ему кланятися и перед ним убиватися:
«Гой еси ты, мой любезной ладушка.

Оставь шутку на три дни,
Хошь не для меня, но для своего сына нерожденного,—
Завтра рожу тебе богатыря,
Что не будет ему сопротивника».

Становил свою молоду жену Настасью-королевичну
На мету с золотым кольцом,
И велели держать кольцо на буйной главе.
Стрелял Дунай за целу версту из туга лука,

Другой стрелой перестрелил,
А третьего стрелою в ее угодил.
Прибежавши Дунай к молодой жене.
Выдергивал чингалище булатное,

Выскочил из утробы удал молодец,
Он сам говорит таково слово:
«Гой еси сударь мой батюшка!
Как бы дал мне сроку на три часа,

Попрыжея и полутчея в семь семериц тебя».
А и тут молоды Дунай сын Иванович запечалился.
Ткнул себя чингалищем во белы груди.
Сгоряча он бросился во быстру реку,—


А и то старина, то и деянье.
Вар. к 300—305
II
«Что же ты, Дунаюшка, не опознал?
А мы в одной дороженьке не езживали
В одной беседушке не сиживали,
С одной чарочки не кушивали?
А ты жил у нас ровно три году:

А другой год ты жил во чашниках,
А третий год жил во стольниках».
Вар. к 370—383
III

А засеяно у ей нонче два отрока:
А ручки ти по локтям у их во серебре,
По коленям у их ноги во золоте.
А тут же Дунаюшку за беду стало.

А вынял-то Дунай да как нонь булатной нож,

А падал Дунаюшко на вострой нож,
И тут же Дунаюшко призарезался.

«Уж ты ой еси, протеки с моей крови,
А протеки-ко от моей крови река Дунаевка»
А протекла тут река да нонь Дунаевка.
Да свейся, вырасти, берёзонька,

Уж ты свейся, сплетись да в три берёзоньки
А нонче-теперече славы поют,
Да славы ти поют, да Дуная в старинах поют
Вар. к 367—382
И вынул Дунай свой острый нож,
Распластал ей груди белые,
Да видел — два мальчика в череве
У Настасьи Микуличной.

Тупым концом во сыру землю,
Вострым концом себе он во белы груди.
«А где пала Настасья Микулична,
Пускай падет Дунай Иванович».

От Дуная текла да вот Дунай-река.
Вода с водой да не стекается,—
Теките от века и до века,
В одно место сходитеся и расходитеся,