ПРЕДИСЛОВИЕ
Для всех христианских стран, к числу которых с конца X в. принадлежала и Русь, философия истории задавалась библейской концепцией всемирно-исторического процесса, согласно которой общий ход мировой истории предопределен. Сам принцип историзма, в смысле выстраивания строгой линейной последовательности чередующихся "задних" и "передних" событий, своим появлением обязан христианству, равно как и история получала свое начало вместе с созданным Богом миром. В исторической перспективе раскрывающаяся в будущее цепь событий выглядела сворачивающейся. История как бы деградировала, ибо она неумолимо двигалась к своему завершению. Согласно христианской философии истории, получив начало в акте творения, мир и человечество идут навстречу своему концу, который будет ознаменован пришествием Спасителя и Страшным судом. Но движение исторического бытия запечатлевается в памятниках письменности, которые отражают работу мысли, часто не укладывающуюся в рамки христианской историософии. Простор творчества открывал широкие возможности популяризации наряду со святоотеческими истинами и неканонических идей.
В строгом научном значении христианские представления о начале мира определяются термином "креационизм" (от лат. слова — "создаю"), тогда как ожидание конца мировой драмы обозначается термином "финализм" (производное от лат. слова — конец). В рамках креационистско-финалистического христианского мировоззрения магистральный ход истории представляется предопределенным извне однонаправленным процессом, исходный и итоговый момент которого сливаются в вечности. Подчиненная в своем развитии божьему закону, действительность представляется отмеченной печатью временности и тленности, тогда как смысл бытия для человечества сводится к нравственной подготовке грядущей встречи с вечностью. Вот тут-то христианский провиденционализм (или, говоря иными словами, предопределенность божественного промысла) сопрягается с нравственным учением о свободе воли, учением, в котором личный независимый выбор пути добра и зла ставится в связь с воздаянием после Страшного суда. Общая предопределенность истории, таким образом, не распространяется на всю множественность конкретных исторических событий и личных свободно волеизъявляемых поступков людей. История на каждом своем отрезке слагается из совокупности самовластных действий индивидов. Христианские мыслители по-разному пытались решить проблему рассогласования библейской историософии с нравственным ядром вероучения. Августин, например (а вслед за ним и идеологи западнохристианской церкви), склонен был распространять принцип божественной предопределенности на поступки людей. В восточном христианстве действия промысла прилагались к странам и народам только в переломные, поворотные моменты истории. Правда, некоторые мыслители придерживались и более строгих, последовательно провиденциальных позиций. Как те, так и другие взгляды нашли отражение в древнерусской письменности. Надо сказать, что древнерусские мыслители не только проявляли свойственную ученикам робкую избирательность готовых формул, но и давали порой блестящие образцы творческой оригинальной проработки историософской проблематики, отталкиваясь при этом не только от канонических положений, но и от идей, не освященных авторитетом церковного предания.
современности. Реалии действительности при этом вьшолняли роль иллюстраций к тем или иным положениям вероучения. Не всему можно было найти адекватное объяснение в Священном Писании. Надо отдать должное древнерусским мыслителям, проявлявшим творческий подход и находчивость в умении приспособить догматические принципы к складывавшимся на Руси ситуациям. В этих условиях нюансы, которые несли в себе апокрифические идеи, выглядели весьма привлекательно. Порой именно они давали толчок к развитию оригинальной, не умещавшейся в плену канона мысли.