КОНЦЕПЦИИ ИСТОРИИ ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ И ИХ ИСТОЧНИКИ
В общем и целом летописцы Древней Руси, равно как и другие авторы, обращавшиеся к исторической тематике, воспроизводили в своих трудах христианскую схему мировой истории. Апокрифические штрихи привносили в схему определенные колебания вокруг истин вероучения, но не обязательно ломали его основы. Рассмотрим в качестве примера "Повесть временных лет". В ней, а затем и в более поздних летописных сводах, история страны подключалась к всемирно-историческому процессу. События давно минувших эпох воспроизводились по Хроникам, восходившим в древнейшей своей части к библейской истории. Правда, заостряя внимание на судьбах родной страны, первые наши историки давали значительно меньший, по сравнению с масштабами Хроник, охват событий. Отталкиваясь от спрессованного очерка всей предшествующей истории, они подробно прорисовывали современную им жизнь (точнее, те стороны ее, которые находились в поле зрения), притом гораздо меньше, чем византийская историософия, уделяли внимания ожидаемому эсхатологическому будущему.
Сменялись летописцы, невольные соавторы коллективного труда, сплетавшие словами единую многовековую нить повествования, нить, проходящую через их горячие, небезучастные к болезням времени сердца, ту нить, которая в преемственности своей даже применительно к малому событию обнажала глубинный стержень связи времен, неизменно открывавший в частном общее. Но в рамках даже отдельного летописного труда единого подхода в осмыслении истории так и не сложилось. Налицо разброс авторских точек зрения как в понимании механизма исторического процесса, так и в источниках, на которые ориентировались мыслители, теоретизируя в области истории.
Разные летописи, как известно, не походили друг на друга. Их неоднократно перекраивали, редактировали, из нескольких источников создавали новые своды. Редакторы-сводчики "склеивали" разнородные куски авторскими вставками, дополняли исторические композиции ремарками и обобщениями, стремясь придать новообразованному тексту цельность. Но даже в результате кропотливой редакторской работы непротиворечивости между отдельными механически объединенными кусками полностью добиться не удавалось. Сравнение редакций выявляет порой идейные расхождения и ориентацию сводчиков на разные религиозные (в рамках христианства, естественно) традиции. Можно говорить и о наличии апокрифического влияния в летописной традиции, на очевидных следах которого мы теперь и заострим внимание.
Пролистаем "Повесть временных лет". Всего несколько десятков страниц отделяют отмеченное апокрифическими вставками "Повествование о волхвах" от нового вторжения апокрифической струи в летописание. Интересующая нас запись приурочена к 1096 г. Тяжелое, мрачное время испытаний. В районе Киева хозяйничают половцы, сея пожары, смерть и опустошение. Нашествия степняков тревожили южную Русь и раньше, но теперь на смену печенегам пришла воинственная половецкая орда. Летописец подчеркивает преемственность между прежними и нынешними врагами страны, одновременно объединяя вопрос происхождения воинственных степняков с толкованием религиозно-символического значения бедствий. Со ссыпкой на "Откровение Мефодия Патарского" вводится апокрифический рассказ об изгнании библейским Гедеоном в Етривскую пустыню воинственных племен. В апокрифе побежденные Гедеоном нечистые народы называются из-маильтянами либо агарянами — наследниками Агари и ее сына Измаила (родившегося от сожительства Агари с Авраамом), к роду которого наш летописец относит печенегов, торков, торкмен, куман и половцев.1
Надо сказать, что попытка отождествить заклятых врагов Руси с нечистыми народами, вышедшими из пустыни Етривской, является домыслом автора летописного текста. По летописи степняки оказываются потомками двенадцати сыновей Измаила, о чем в "Откровении" никаких сведений не содержится. Зато уподобление половцев измаильтянам дало основание говорить, что бедствия, которые принесли с собой половцы-измаильтяне, — это божья кара, ибо явление нечистых народов согласно апокрифу происходит по воле Бога, в наказание за грехи и в ознаменование последних времен.
Следом за генеалогией степняков летописец приводит рассказ новгородца Гюряты Роговича, в котором тонкие и точные наблюдения над бытом северных народов переплетены с легендарными апокрифическими сведениями о народах, "заклепанных" Александром Македонским2.
Вполне достоверный рассказ, воспроизведенный Гюря-той со слов новгородских землепроходцев, ходивших в далекие земли финно-угров и торговавших там, искусно соединен летописцем с апокрифическим сюжетом (общим для "Откровения" Мефодия и Сербской "Александрии") о нечистых людях из племени Иафета. По апокрифу, эти люди жили нечисто, ели все нечистое и их, ради очищения земли от скверны, Александр Македонский заключил за горами великими, заперев вход несокрушимыми "вратами синкли-товыми", не поддающимися разрушению ни огнем, ни железом. Уральские горы летописцем-интерпретатором уподобляются легендарным горам, северные племена — нечистым народам: Гогу и Магогу, которые согласно апокрифическому преданию должны выйти в мир в преддверии конца света3.
Летописная запись 1096 г. представляет собой прелюбопытный образец соединения повествовательной части, восходящей к реалиям русской действительности, с толкованиями, основанными на заимствованиях из неканонического источника. Смыслозначимая идея, в данном случае общая для обеих частей — выход нечистых народов — является волей божьей. Измаильтяне несут наказание нравственно падшему обществу, хотя время Гога и Магога не пришло.
От того времени, когда летописцы делали свои первые извлечения из Мефодия Патарского, полных списков его сочинения не сохранилось4. На основании вкраплений идей и сюжетов "Откровения" в летопись учеными делается вывод о распространении текстов апокрифа по крайней мере с начала XII столетия5. Этим временем датируется завершающая редакция "Повести временных лет", составитель которой активно обращался к Мефодию Патарскому. По заключению В. М. Истрина, который в деталях установил все обстоятельства бытования апокрифа в христианской рукописной традиции, в тот же самый период появляется древнейший славянский перевод "Откровения"6. Сопоставляя ранний славянский текст Мефодия с известными греческими редакциями и латинскими переводами, исследователь, кроме того, установил, что среди выделенных им четырех греческих редакций7 этого произведения греческого прототипа древнейшему славянскому "Откровению" не имеется8.
В. М. Истрин текстологически восстановил внелетопис-ную традицию бытования "Откровения" в древнерусской письменности. Согласно его наблюдениям интерес к памятнику оказался настолько значительным, что "Откровение" переводится вторично. Этот второй, отличный от предыдущего, перевод был сделан в Болгарии и дошел в списках XIII—XTV столетий9. К болгарским спискам восходят существовавшие независимо от летописной традиции русские копии "Откровения". Правда, широкое распространение на Руси получили не эти, восходящие через болгарское посредничество к греческим текстам, переводы. Здесь особым почитанием пользовалась возникшая в XV в. переделка "Откровения" (его так называемая интерполированная редакция)10. Эта редакция, представленная списками XVI—XIX вв., включала в себя целый ряд дополнительных апокрифических деталей, заимствованных, в частности, из неканонического рассказа о потопе, а также из сказания о пришествии Антихриста. Здесь ряд сведений восходит к апокрифическим "Видению Даниила", "Слову Ефрема об Антихристе", "Хождению Зосимы к рахманам"11. Таким образом получается, что в одном произведении как бы спрессовываются несколько взаимопересекающихся и дополняющих друг друга апокрифических блоков.
С появлением русской интерполированной редакции, которая по времени совпала с брожением умов накануне ожидавшегося в 1492 г. конца мира, резко повысилось эсхатологическое звучание памятника. В. М. Истрин вслед за А. Н. Веселовским пришел к выводу, что в этот период существовавший прежде сугубо исторический интерес к памятнику угас, но одновременно резко повысился спрос на заключенные в "Откровении" эсхатологические идеи12. Забегая вперед, скажем, что после несостоявшегося конца света интерес к эсхатологическим памятникам, в том числе к "Откровению", ослаб. В дальнейшем — с распространением старообрядчества — XVII—XVIII вв. стали временем нового взлета популярности эсхатологического апокрифа.
Наблюдения В. М. Истрина всегда глубоко аргументированы, а выводы убедительны. В данном же случае исследователь проявил, как нам кажется, чрезмерную категоричность, попеременно выделяя влияние то одной, то другой заключенной в "Откровении" идеи. Богатство смыслозна-чимого содержания памятника вне сомнения.
"Откровения" и проанализируем его состав в том виде, в каком произведение получило распространение у нас в стране. Это тем более необходимо, что славяно-русские тексты значительно отличаются от греческих и латинских13.
"Откровение Мефодия Патарского" можно поставить в один ряд с апокрифическими откровениями-видениями типа "Откровение Варуха", "Откровение Авраама", "Видение апостола Павла", "Видение Даниила", "Книга Еноха"[1]. Все перечисленные здесь апокрифы объединяет то, что главные персонажи этих произведений постигают тайны мироздания чудесным образом. Передача этих сокровенных знаний и составляет содержание апокрифов.
В содержательно-тематическом отношении "Откровение" Мефодия представляет собой эсхатологический апокриф, который можно рассматривать как развернутое дополнение к положениям Св. Писания о конце мира. Если такие типологически родственные "Откровению" Мефодия апокрифы, как "Видение апостола Павла", "Книга Еноха", "Вопросы Авраама" и "Хождение Богородицы по мукам", как бы осуществляют прорыв в будущее, раскрывая судьбу мира и человечества после второго пришествия, то "Откровение" Мефодия и тесно примыкающее к нему "Видение Даниила", напротив, охватывают судьбы мира и человечества до Страшного суда и кончины мира. В сумме же они дают единую, целостную концепцию судеб мира и его бытия.
Первая группа апокрифов сосредоточивает внимание на посмертном существовании душ, рисует картины рая и ада. "Откровение Мефодия Патарского", наоборот, не покидает пределов мира посюстороннего. Апокриф "заземлен" на реалии действительности, насыщен историческим содержанием. Однако событийность в нем раскрьшает свою смыслозначи-мость через предзнаменование того, что должно бьпъ. Как следствие, оставаясь на почве исторической действительности, "Откровение" переполнено переживанием будущего.
Формально "Откровение" можно рассматривать как краткий, сжатый исторический очерк, объемлющий земной путь человечества от Адама и его потомства до царств "последних времен". Но на этом перетоке от начала к финалу мировой драмы историческая часть трансформируется в пророческую, повествуя о приуготованном будущем. По существу, в произведении создается преисполненный глубокого символического значения образ мировой истории, в соответствии с которым времясобытийная последовательность земного бытия человеческого дробится на семь тысячелетий, последнее из которых подводит к неизбежной встрече с вечностью.
Первый тысячелетний отрезок охватывает время от Адама и Евы до разделения рода Сифа и рода Каина. Второе тысячелетие включает в себя события от убийства Каина до потопа, третье — жизнь потомков Ноя, включая рождение изобретателя астрономии Мунта, вражду сынов Хамовых и Невродовых, вавилонское столпотворение. На четвертое тысячелетие приходится борьба потомков Хама с Невродом, завоевание Невродом Египта и победа потомка его, Хозроя, над сынами Хама. Пятым тысячелетием датируется поход потомка Мунта — Сапсикара через Египет до пустыни Сав-ской, откуда им вытеснены происходящие от Агари потомки Измаила, бежавшие в Етрив. Затем повествуется о войнах и пленении измаильтянами земли обетованной и об изгнании Гедеоном воинственных племен назад, в Етривскую пустыню14. В этом месте историческое повествование разрывается введенным в него пророчеством, где говорится об исходе измаильтян из Етривской пустыни в преддверии конца мира. Согласно предсказанию, наследники Агари будут владеть всеми странами и никто не сможет победить их до истечения седьмой тысячи лет ("до времен седмиричных"). Единственным непокоренным царством называется бого-хранимое царство Греческое.
В описании шестого тысячелетия воспроизводится последовательность смены великих царств: царство исполинcкое времен Неврода и Перса, затем идут Персидское и Вавилонское царства, их сменяет царство Мединское и, наконец, царство Александра Македонского. В этом месте вводится рассказ о нечистивых народах Гоге и Магоге, которые были заключены Македонским за северными горами. Судьбы носителей скверны увязаны с эсхатологическими ожиданиями, ибо конец заточения и явления в мир Гога и Маго-га должны произойти согласно апокрифическому предсказанию в "последние времена". Далее, после этой вставки, возобновляется рассказ о царстве Римском и царстве Греческом. Здесь же говорится о подчинении христианскому Греческому царству египтян, евреев, персов, македонян. Повторяется мотив непобедимости христианского царства, которое падет только с истечением седьмой тысячи лет, а его властитель передаст царство Богу. Другими словами, вновь вводится пророчество об измаильтянах, о которых специально говорится, что время их в шестой тысяче лет еще не прошло.
Седьмое тысячелетие кульминационное и финальное в истории человечества. На нем фокусируются смыслозначи-мые для рода человеческого события. Подробно повествуется об исходе измаильтян и опустошениях, вызванных этим нашествием. Торжество иноплеменников объясняется не благосклонностью к ним божества, а возмездием христианам за прегрешения. Рассказ об измаильтянах венчает яркая картина ужасающих бедствий "последних времен". Затем является греческий царь-освободитель, порабощающий измаильтян, после чего устанавливается мир. Мирное время обрывается новым знамением светопреставления — выходом из заключения Гога и Магога, несущих очередную волну страданий, беззакония, бесчестия. После этого посланный Богом архангел побивает нечистые народы. Далее в "Откровении" повествуется, как в Иерусалиме воцаряется греческий властитель, с правлением которого совпадает появление Антихриста, затем следует самостоятельный рассказ о происхождении Антихриста и его власти в мире. После победы над Антихристом последний властелин передает Богу регалии земной царской власти, которые возносятся на небеса. Этим земная история завершается.
В литературе давно был показан сложносоставной характер "Откровения", очерчен круг непосредственных источников и идей, повлиявших на содержание памятника, ибо "Откровение", как из мозаики, было составлено из уже готовых элементов и блоков. Указывалось, например, на то, что предсказания о "последних временах" сближают апокриф с "Пророчествами Сивиллы" о золотом веке и мировом царстве. Пророчества Тибуртинской Сивиллы[2] включают появление Гога и Магога, пришествие Антихриста, Страшный суд. Идеи эти были предвосхищены ветхозаветным мессионизмом, отраженным в "Письмах Соломона" и "Видении Даниила". В христианстве представления о мировом царстве соединялись с идеей конца света (Апокалипсис, Послания Павла к солу-нянам)15. Историческая часть представляет собой краткое изложение библейской истории и наиболее значимьж исторических событий, описание которьж кочует из одной средневековой Хроники в другую. Самостоятельное происхождение имеют легенды о царе-устроителе и Антихристе16.
Непосредственно автору-составителю "Откровения" принадлежит, по всей видимости, рассказ об измаильтянах, части которого вкраплены в разные места апокрифического повествования. Они объединены идеей приурочения конца мира к нашествию враждебных народов. Это эсхатологическое толкование, венчающее рассказ об измаильтянах и помещенное в заключительном разделе "Откровения", является идейным ядром всего произведения.
Мысль об отождествлении опустошительньж нашествий неведомьж свирепьж племен с кануном второго пришествия возникла, как считают исследователи, под впечатлением ужасов и бедствий от нападений арабов. Апокрифическая легенда скорее всего отражает страх и растерянность от успехов распространявшегося ислама, на пути которого остается последний оплот — царство Греческое.
Столкновения Византии с арабами приходятся на VI— VIII вв., а наиболее сокрушительные поражения датируются 634 и 638 гг. В последнем греческом царе видели то воинствующего Ираклия (сначала проявлявшего бездействие, перенесшего древо честного креста в Константинополь (634 г.), а затем одержавшего ряд побед над врагами), то кроткого Михаила III 17
Мотив с нашествия беззаконных народов являлся странствующим сюжетом, кочевавшим из произведения в произведение и в зависимости от времени и места получившим различные исторические приурочения. Так в "Слове Ефрема об Антихристе" врагами христиан выступают не арабы, а персы. В армянской редакции "Видений Даниила" измаиль-тян заменяют гунны18.
Аналогичный процесс подстановки происходил и на Руси Если в 1096 г. "нечистые" народы отождествляются с половцами, то в 1223 г. Лаврентьевская летопись, как бы забывая уроки "Повести временных лет", в описании первого столкновения с татарами на Калке уже уподобляет измаильтянам новую страшную, разорительную для Руси силу: "Явишас языци их же никтоже добре ясно не весть кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени сут и что вера их. И зовуть я Татары, а инии гла-голють Таумены, а друзии Печенези. Ини глаголють, яко се сут... шили ис пустыня Етриевьскы суще межю встоком и севером, тако бо Мефодии рече, яко к скончанью времен явится тем яже загна Гедеон, и попленять всю землю от встока до Ефранта и от Тигр до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья. Бог же един весть их кто суть и отколе изидоша. Премудрии мужи ведать я добре кто книгы разумно умееть, мы же их не вемы кто сут, но еде вписахом о них памяти ради" 19.
Читатель уже мог убедиться, что нигде нами апокрифическая природа "Откровения" не была поставлена под сомнение. Вместе с тем нельзя умолчать, что существует также иная точка зрения, хотя она и не является господствующей. Поскольку "Откровение" Мефодия занимает центральное место в наших построениях, связанных с освещением влияния апокрифов на древнерусскую историософию, необходимо остановиться на выяснении идеологической характеристики этого произведения особо.
Еще публикатор и исследователь текста памятника (В. М. Истрин) самым категорическим образом возражал против того, чтобы зачислять "Откровение" в разряд апокрифических писаний. По его убеждению, произведение не содержит ничего такого, что не имело бы себе соответствий в Новом и Ветхом заветах. Исследователь допускал исключение только для рассказа о сыне Ноя Мунте (этот рассказ как апокриф существовал в качестве отдельного произведения). По его мнению, данный сюжет единственный и потому он оказал весьма незначительное влияние на несомненно каноническую окраску произведения20. В доказательство своей точки зрения автор ссылается на то, что произведение с самого начала своего возникновения не вызывало сомнения с точки зрения его истинности и поэтому не попало в ранние индексы запрещенной к чтению литературы21. Не находит В. М. Истрин достаточных оснований считать произведение апокрифом только на основании одного позднего Индекса из Соловецкого собрания № 191.
Имеются, однако, и иные соображения, с которыми приходится считаться.
Во-первых, Индексы не всегда отражали реальное положение дел в идейно-религиозной жизни, при том что и рекомендации их были далеко не всегда обязательны. Нельзя недооценивать и то обстоятельство, что апокрифы не только порой не противоречили положениям Св. Писания, но даже дополняли и разъясняли его22 в запретительной статье идет не только о Ме-фодии, но и о близких в идейно-тематическом отношении "Откровению" "Житии Василия Нового" и "Житии Андрея Юродивого". Запретительная статья, избегая излишней категоричности, рекомендовала у сведущих "вопросити", насколько истинны перечисленные сочинения. Данные произведения В. М. Истрин считал безусловно каноническими, поэтому он сближал их с "Откровением" и ссылался на эту близость как на доказательство истинности сочинения Ме-фодия Патарского23.
Спрашивается: можно ли просто так отмахнуться от того, что в XV—XVI вв. содержание "Откровения" и тематически пересекающихся с ним житий вызывало сомнение в каноничности? Недоверие В. М. Истрина к позднему Индексу, как нам представляется, противоречит наблюдениям самого исследователя над бытованием "Откровения" в письменной традиции. Во-первых, Индекс налагает запрет на русскую интерполированную редакцию, составленную русским автором в XV в. (ни в греческих текстах, ни в славянских переводах "Откровения" нет отмеченного в Индексах указания на то, что в конце мира земля будет гореть три дня). Этот штрих имеется только в русской интерполированной редакции, а она-то уж оказалась перенасыщена вставками из бесспорных апокрифов, что В. М. Истрин блестящим образом показал в своей работе24. Следовательно, категорическое заключение о том, что "Откровение Мефодия Патарского" следует изъять из разряда апокрифических и отреченных книг и отнести в разряд книг, предназначавшихся для чтения верующих25, оказывается далеко не бесспорным, особенно в отношении русской интерполированной редакции.
Во-вторых, славяно-русские переводы "Откровения" при ближайшем рассмотрении оказываются не лишены некоторых, присутствующих в них неявно, апокрифических черт. В передаче эсхатологических знамений "последнего времени" "Откровение", например, имеет общий источник с бесспорно апокрифическим по своему происхождению "Видением Даниила". Кроме этого апокрифического "родимого пятна" укажем также на отмеченное в свое время АН. Весе-ловским пересечение сочинения Мефодия Патарского с апокрифом "О двенадцати пятницах". Из этого апокрифа в "Откровение" перекочевало обозначение пятой и восьмой пятниц как несчастливых, приуроченных к нашествию из-маильтян26. Судьба "Откровения Мефодия Патарского", которое в Греции не считалось книгой запрещенной и в Киевской Руси бьшо популярно, в общем и целом соответствует казусу "Палеи Толковой", когда произведение считалось истинным, а отдельные составляющие его части проходили по ведомству неканонической книжности, чтение которой если не преследовалось, то по крайней мере не поощрялось. Скорее всего "Откровение", как и другие резко не расходящиеся с истинами христианского вероучения апокрифы, бьшо открыто для чтения.
Содержащиеся в "Откровении Мефодия Патарского" неканонические сведения не подрывали церковной доктрины, а, наоборот, служили делу наглядной пропаганды христианских идей. Думается, можно назвать "Откровение" Мефодия лояльным к истинам христианства апокрифическим произведением, а содержащиеся в нем неканонические идеи — "доброкачественными", поставленными на службу комментирования положений Св. Писания о финале мировой истории.
Более резкую апокрифическую окраску русская интерполированная редакция получила за счет введения неканонических подробностей о кознях дьявола против Ноя во время потопа. Рассказ о явлении Антихриста заимствован из "Слова Ефрема Сирина об Антихристе", но он пересекается с такими апокрифами, как "Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской" и "Вопросы Иоанна Богослова Аврааму на Елеонской горе"27. Укажем также на вариант "Откровения", где легенда о царе-победителе переплетена с апокрифическими сведениями о земном рае, почерпнутыми из "Хождения Зосимы к рахманам": "... приидеть время царя Михаила во граде Риме и во Иерусалиме Цареграде царствовати будет и во всей Вселеннеи. Той же царь святый безгрешен и праведен, а востанет царь отрок отроков Маковицких идеже близ рая живяху адамови внуци. Безгрешнии же суть сии человецы, а (не) носят одеание, но яко родишися тако и хождаху, не укрьшашеся наготу свою, а пищу принимаху от древес виноградных оных, а сымаху плод на всакой год по четыре краты... в то же время и тот царь Михаил родитца в мести том от колена царя Иосия Маковицкаго..."28. Этот любопытнейший рассказ о царе Михаиле совмещен в цитируемом памятнике с повествованием об Антихристе. Во всех деталях текст соответствует пространной русской (интерполированной — В. М.) редакции, в которой нет только указания на происхождение Михаила от нагомудрецов[3]. Зато в интерполированном варианте "Откровения" неизменно присутствует мотив пребывания победоносного царя Михаила на острове, неизвестный по греческим спискам вообще. Русский автор-составитель помещает царя-победителя на острове едва ли не под влиянием апокрифической легенды о земном рае, который согласно апокрифическим сведениям тоже находился на острове. В решении вопроса о каноничности или неканоничности памятника вряд ли достаточно ограничиваться только механическим подсчетом апокрифических элементов, хотя само по себе присутствие их, как мы убедились, довольно значительно и говорит о многом. Фиксируя сюжетные сплетения апокрифических мотивов, важно не упустить из виду присущую произведению методологию осмысления действительности. Принципиальной отличительной чертой "Откровения" является то, что оно имеет легендарную фольклорную основу. История в этом памятнике как бы поэтизируется, привлекая необычайностью и сказочной таинственностью. Например, чудесное рождение Антихриста напоминает появление на свет сказочного героя. Или возьмем в качестве другого примера сформулированную в "Откровении" идею вечного Византийского царства, переживающего попеременно периоды взлета и падения. В глубинной своей основе оптимистическая вера в несокрушимую державу отражает представления о вечном обновлении и воспроизводит схему циклического круговращения. В памятнике, правда, циклическая идея не выдержана, круг событий оказывается разомкнутым и они выводятся к эсхатологической встрече с вечностью. Другими словами, сказочно-фольклорные, легендарные блоки повествования оказываются вправленными в христианскую провиденциа-листскую рамку. В философии истории господствует библейский элемент, покрывающий эпический слой и поэтику фольклора религиозными формулами благочестивых назиданий. Противоречивости вроде бы и нет, она снята. Но говорить о приглушенном синкретизме фольклорных циклических мотивов с финализмом Священного Писания приходится. В этом и заключаются непоследовательность и идейная, с точки зрения ортодоксальности, невыдержанность "Откровения". Хотя и незначительны чужеродные включения, каждое из них является избыточным по отношению к истинам христианской доктрины и дает основание для вывода об апокрифической природе памятника.
Вернемся снова к "Повести временных лет". Если сравнить летописный отрывок 1096 г. с содержанием "Откровения", на первый взгляд может показаться, что из Патарско-го там заимствовано совсем немного, всего несколько расширяющих кругозор читателя фактических данньж. Но здесь как раз тот случай, когда невидимое гораздо существеннее того, что бросается в глаза. Случайно ли отобран сюжет с "нечистыми" народами? Ведь он замыкает на себе все идейно-смысловое содержание апокрифа. На легендарных исторических примерах "Откровение" учит, что торжество беззакония и победы варварских нашествий Бог являет в предзнаменование "последних времен" в наказание за распространившееся в мире поругание веры и благочестия. Эту-то мысль и взял древнерусский летописец, обратив ее к осмыслению потрясений и нравственного состояния древнерусского общества. Непосредственным побудительным толчком к уподоблению степняков измаильтянам явился впечатляющий устрашающими сведениями о неведомой истребляющей силе рассказ "Откровения", в котором легко узнавались раны, страдания и бедствия, наносимые стране степняками. Кроме того, авторитетное в христианской традиции произведение помогало найти оправдание торжеству "нечистых" народов в собственном социально-историческом опыте, в приумножающихся пороках современников.
Религиозно-философская установка, пришедшая в летопись из апокрифа, связана с трактовкой Бога как грозного и карающего судьи. К анализу общественных событий установка эта применялась в целях комментирования и истолкования конкретных бедствий 1068, 1092, 1093, 1094, 1096 и 1110 гг., связанных с природными и социальными катаклизмами, массовыми смертями, нападениями половцев. Исторические отступления в летописном тексте, объясняющие действие "божьего батога", получили в литературе название теории казней божиих. Обработка "Повести временных лет" с позиции так называемой теории казней божиих осуществлена скорее всего на завершающей стадии формирования этого летописного памятника, т. е. в 20-х гг. XII столетия29.
Причинность событий в рамках этой своеобразной историософской теории объясняется действием надприродной божественной силы в отношении стран и людей. Карой воздается за грехи самовластному человечеству. Божья кара всегда исторически точно обусловлена, ибо во все годы универсальной причиной бедствий, по мысли проповедника, являлось неизжитое языческое "поганство" во всех его формах.
В 1068 г. полемическая энергия автора летописного комментария порождалась ненавистью к языческим обычаям, которых продолжали держаться русские, несмотря на крещение: "се бо не погански ли живем, аще усрести верующе? ... Но сими дьявол лстить и другыми нравы, всячьскыми лестьми превабляя ны от бога, трубами и скоморохы, гусльми и русальи. Видим бо игрища утолочена, и людий много множьство на них, яко упихати начнуть друг друга, позоры деюще от беса замышленаго дела, а церкви стоять; егда же бываеть год молитвы, мало их обретается в церкви. Да сего ради казни приемлем от бога всячскыя и нахоженье ратных, по божью повеленью приемлем казнь грех ради наших"30. Под пером летописца в бич божий обращается нашествие половцев. Но наряду с этим в бич божий обращается и вызванный неурожаями голод. Это страшное бедствие, усугублявшее последствия нашествий, коснулось почти всего населения страны. Представители теории казней божиих "природную" аргументацию приспосабливали к целям религиозной агитации и перевоспитания тех, кто только "словомь нарицяющеся хрестьяни, а поганьски живуще". К ним обращены слова: "Взищете мене зли, и не обрящете; не всхотеша бо ходити по путем моим; да того ради затворяется небо, ово ли зле отверзается, град в дождя место пуская, ово ли мразом плоды узнабляя и землю зноемь томя, наших ради злоб"31.
Дидактическими приемами проповедник подводит к мысли о могуществе христианского Бога, от которого зависят как благосостояние, так и бедствие. Именно он — а не языческие боги — является властителем стихий, грозным распорядителем над жизнью и смертью людей. Читателю внушается необходимость покаяния и уверования в могущество Творца, что является основным условием перемещения божьего гнева на милость.
от противных новой вере дел, как злых и неугодных Богу. В силу этого и свершившиеся несчастья необходимо принимать со смирением, ибо Господь не карает дважды: "душа бо, еде казнима, всяко милость в будущий век обрящеть и лготу от мук, не мьстить бо господь дважды о том... Се уже не хотяще терпим, се с нужею, и понеже неволею, се уже волею"32. Даже самое страшное бедствие, обрушившееся на человека, предписывается воспринимать как благо: "се бо на ны бог попусти поганыя, не яко милуя их, но нас кажа, да быхом ся востягнули от злых дел. Сим казнить ны нахоже-ньем поганых; се бо есть батог его, да негли встягнувшеся вспомянемъся от злаго пути своего... Сего ради вселеная предашься, сего ради гнев простреся, сего ради земля мучена бысть: ови ведуться полонени, друзии посекаеми быва-ють, друзии на месть даеми бывають... друзии гладом умаряеми и водною жажею... И се притранее (удивительнее — В. М.) и страшнее, яко на хрестьяньсте роде страх и колебанье и беда упространися. Праведно и достойно есть..."33.
С точки зрения рассматриваемой концепции исторического развития любое бедствие оправдано, если оно способствует преломлению упрямства язычников, вызывает уважение к вероучению и почтительное отношение к Богу. В завоевании доверия к догматам вероучения и состояло основное назначение этой теории: "... тако да накажемся, тако веру имем, кажеми есмы... Да нахожением поганых и мучими ими владыку познаем..."34. Если в этом отношении сравнивать нашу летопись с апокрифическим первоисточником, то надо признать, что древнерусские полемисты, отталкиваясь от "Откровения", намного превзошли своего учителя Мефо-дия Патарского в назидательном пафосе учительного слова.
Летописные статьи двуплановы, поскольку к изложению событийной стороны добавлен нравоучительный комментарий. Цикл записей 1068, 1092-1095, 1096 гг., несмотря на хронологический разброс, связан единым авторским комментарием. В совокупности перечисленные статьи составляют довольно цельный и взаимосвязанный рассказ о массовых бедствиях, терзавших страну. Рассказ этот венчает помещенный под 1110 г. текст, объясняющий причастность к истории ангельского чина. В нем не только раскрываются картина мира и причинность происходящих в нем событий, но и объясняется также механизм действия божественной силы в отношении стран и людей. Согласно летописному разъяснению к каждому человеку и каждому народу Богом приставлены ангелы. За пренебрежение заповедями ангелы по божьему приказанию карают отступников. Действиями одних ангелов наводятся страдания и напасти, силою других сохраняется благополучие достойных.
точки зрения христианского богословия, вид. Отчасти этому способствовало обращение к авторитетному в христианском мире Епифанию Кипрскому. В летописи под 1110 г. прямо говорится, что установки учения об ангелах принадлежат ему: "Яко же пишеть премудрый Епифаний: «К коей же твари ангел приставлен; ангел облаком, и мъглам, и снегу, и граду, и мразу; ангел гласом и громом, ангел зимы и зноеви, и осени, и весны, и лета, всему духу твари его на земли, и тайныя бездны, и суть скровены под землею, и преисподь-нии тьмы, и сущи врьху бездны, бывшия древле верху земля, от нея же тмы, вечер и нощь и свет и день ». Ко всим тва-рем ангели представлени"35.
из-за каких-то иных соображений создатель летописных записей 1096— 1110 гг. ни одним намеком не выявил апокрифических параллелей тем мировоззренческим принципам, которые выдвинуты в "Повести временных лет" как опорные при истолковании событий отечественной истории. Вместе с тем только в домонгольской Руси в дополнение к истинным сочинениям, касающимся вопросов ангелологии, находился в обращении целый ряд не входивших в канон сочинений, которые, во многом совпадая с каноническими, в более яркой, образной и легко доступной неискушенному читателю форме излагали роль ангелов в истории стран, судьбе человека, в жизни природы и в движении небесных светил.
Но в первую очередь надо все же сказать о том, какие сведения об ангелах, их природе и назначении в мироздании содержали Св. Писание, а также толкования на него в святоотеческой и учительной литературе36. В ветхозаветной части Библии ангелы представлены подчиненными воле Бога служебными духами и вестниками, посредством которых Создатель являет в мир свое бытие37. В Новом завете Бог чаще всего действует в мире напрямую, без посредников. Ангелы же присутствуют в описании Благовещения, Рождества, Воскресения и Вознесения Христа, а также в апокрифической сцене Успения Богородицы. В новозаветных текстах, кроме того, неоднократно встречаются описания бесед ангелов господних с тем или иным новозаветным персонажем, посредством которых открываются воля, желание или тайна божья.
на брань с силами Антихриста38. Их могущественное воздействие распространяется на природную часть мироздания и человечества.
Библейская ангелология в силу ее разрозненности и несвязанности единой концепцией ангельского чина вызывала немало вопросов и сомнений, которые нашли отражения и в древнерусской литературе. Например, на вопрос "когда и откуду и како быша ангели?" размышляющему над проблемой происхождения и назначения ангельского чина давалось следующее разъяснение: "Ниже откуду, ниже како быша ангели, реши невозможно есть естеству человеческому, разьве сие точию: яко от небытия в бытие словом божи-им быше. А еже когда, то овии реша в первый день, инии же глаголют прежде первого дня, во святых же отец наш, Епифаний Кипрский, в своем слове на Павла Самосацкого в Панариих сказа, купно с небом и землею сим созданы быти" 39.
Если обратиться к "Книге Бытия", то она действительно не даст ответа на затронутые вопросы, ибо в ней вообще ничего не говорится о творении ангелов и рассредоточенные в разных местах сведения, поясняющие отношения между Богом, ангелами и миром, в сумме своей недостаточны, чтобы дать стройную концепцию.
Целостное учение об ангелах принадлежит Епифанию Кипрскому (IV в.) — общепризнанному авторитету в области христианской ангелологии. Целостность эта, надо признать, достигается за счет восполнения элементами апокрифическими. Еще В. Н. Мочульский отмечал, что сведения о единовременном творении мира и ангелов, управляющих природными стихиями, Епифаний заимствует из апокрифического "Малого Бытия", пересекающегося, в свою очередь, с "Книгой Еноха" и "Заветом Адама"40"механики" ее действия (и притом не только в "последние времена").
Епифаний считает, что силы природы, светила, атмосферные и погодные явления — все в созданном мире поставлено в подвластную зависимость от специальных ангелов, посредством которых Творец управляет своим творением. Другие ангелы сопутствуют странам и народам. Кроме того, своего ангела-хранителя имеет всякая живая душа. Часть небесного воинства предназначена для кары тем, кто отступает от заповедей и не ходит путем Господним.
Источниками всех этих деталей и подробностей служили такие апокрифы, как "Хождение апостола Павла по мукам", "Вопросы Иоанна Богослова Аврааму на Елеонской горе", "Заветы двенадцати патриархов". Каждый из названных здесь апокрифов в вопросах ангелологии, в свою очередь, восходит к "Книге Еноха". В этом древнейшем, датированном еще II в. до н. э., иудейском апокрифическом памятнике наиболее полно освещен круг вопросов, связанньж с обязанностями ангелов-посредников. В конечном счете из апокрифического "Еноха" выросли представления об ангелах светил, снега, росы, грома и разных других природных явлений. Добавим также, что иные апокрифические персонажи странствуют по небесным кругам в сопровождении ангела, другим героям неканонических произведений бесплотные огненные посланцы являются во сне, открывая ту или иную тайну бытия. Возможно, эта информация также бралась в расчет при разработке христианской ангелологии.
Поскольку древнерусские представления об ангелах-посредниках формировались не только при чтении Библии, Епифания Кипрского и соответствующих мест в "Книге Еноха", но проникали к читателю также и из других произведений неканонического круга, видимо, будет полезно и уместно хотя бы кратко остановиться на тех дополнительных сведениях, которые поставляла апокрифическая литература и которые могли нелетописным путем воздействовать на читателя.
Заметное внимание уделено вопросам ангелологии в "Заветах двенадцати патриархов", которые были включены в состав палейньж сборников по крайней мере уже в домонгольское время41 и злых. Влияние духов зла, например, тесно связывается с телесной природой человека42. В этом апокрифе много сведений, пересекающихся со сведениями из других апокрифов. Так в завете Левия говорится о помещении на третьем небе сил, которые предназначены для дня суда43. Здесь же говорится о том, как Бог направляет небесньж посланников на отмщение отступникам от заповедей44, в чем завет соотносится с "Книгой Еноха", "Видением апостола Павла", "Словом о казнях"45.
Вообще эта сторона ангелологии разработана апокрифами едва ли не самым детальным образом. Выделяется особый разряд ангелов, "специализирующихся" на конкретных функциях. В "Откровении Авраама" ангелом казни назван Илоил. Он же является повелителем херувимов. В "Исходе Моисея" один и тот же ангел то выступает в роли покровителя Моисея, то принимает грозное обличье и намеревается погубить необре-занных Моисеем детей. С особым ангелом мы встречаемся в "Повести о плаче и рьщании пророка Иеремии". Согласно этому апокрифу во власти ангела находятся войска, осаждающие город. В "Откровении Мефодия Патарского" есть сцена избиения ангелом измаильтян, которую исследователи переводят из символического плана в реальный и увязывают описываемые в памятнике события с 634-638 гг., когда арабам отошли Сирия и Римские провинции (погром Гога и Магога), а затем завоеватели потерпели страшное опустошение от эпидемии чумы46.
"Заветов двенадцати патриархов" встречаем рассказ патриарха о том, как в охотах и битвах ему сопутствовал "ангел силы"47. Там же говорится о двух духах, следящих за человеком. Один назван "духом истины", другой — "духом заблуждения"48. Если действия последнего соответствуют роли дьявола, то в первом случае дух истины действует как ангел-хранитель.
"Заветов" образ ангела-хранителя в апокрифической литературе во всех деталях разработан в "Видении апостола Павла" , а затем уже на этой основе в "Житии Василия Нового". В апокрифическом сказании "Хождение Агапия в рай" (вошедшем в "Успенский сборник XII—XIII вв.") старцу Агапию сопутствует небесный покровитель, который водит его в течение сорокалетнего периода через моря, леса и пустыни, питая все это время единым райским хлебцем. "Заветы" показывают, что тема ангельского покровительства разрабатывалась параллельно в разных жанрах, но логика мысли шла в одном направлении.
К особому разряду ангелов относились духи светил. Представления об ангелах — водителях светил, восходящие к преданиям иудаизма49"Откровение Авраама", согласно которому ангелам послушны звезды и стихии, или апокриф "О всей твари", где действуют ангелы солнца, луны, звезд, ветра, а смена дня и ночи объясняется тем, что особые ангелы снимают и накладывают венец светила50. В этом апокрифе, как и в "Беседе трех святителей", фигурирует "громный ангел". В сборнике Загребской академии (№ 111. XVI—XVII вв.), например, гром и молния толкуются как оружие ангельское, которым "аггль господень диавола гонить'51. Каждый из приведенных примеров либо восходит непосредственно к "Книге Еноха", либо развивает заключенные в ней сведения о звездных чинах, владеющих устройством небес и управляющих движением звезд и планет. Весь этот круг представлений вошел в "Христианскую топографию" Козьмы Индикоплова[4], посредством которой через многие и многие списки популяризировалась идея ангельского управления миром.
В разработке апокрифической ангелологии из ряда родственных между собой апокрифов несколько выпадает "Откровение Варуха", распространенное в славяно-русских списках XIII—XVвеков52. Небеса согласно апокрифу населены гибри-довидными существами, причудливо сочетающими в себе облик разных животных. В этих химерных созданиях, между прочим, воплощены те, кто прогневил Бога высокоумием и дерзостью. Нельзя не обратить внимание на то, что вьшеденный здесь принт тип кары необычен для апокрифов и чужд христианству вообще. Можно поставить вопрос о схожести сюжета с восточным принципом реинкарнации, усиленным введением смешанного облика для принимающих такое своеобразное воздаяние существ.
сам по себе исключает какую-либо причастность ангельского чина к управлению водной стихией, ибо водный уровень поддерживается исключительно аппетитом дракона.
"Откровение Варуха" заключает в себе значительно видоизмененное, по сравнению с другими апокрифами, описание движения небесных светил. Солнце, как свидетельствует Варух, выезжает днем на огненной колеснице, движимой огненными ангелами. Впереди Солнца, согласно Варуху, шествует птица, которая названа хранительницей мира, ибо крыльями своими она закрывает землю от палящего Солнца. Имя птице — Феникс53. Так же как Солнце восседает на небесной колеснице и Месяц. Колесницу эту приводят в движение волы ("волы те ангелы суть"). Эта часть произведения наиболее мифологична. Весьма характерно объединение ангелов с мифологическими животными, соотнесенность которых со светилами глубоко символична. Символика апокрифа не могла не быть близка и понятна недавним язычникам, олицетворявшим дневное светило в облике солнечной птицы, а символическим заместителем (мифологической метафорой) Луны считавшим быка54. Мифологический пласт памятника соседствует с христианским, представленным в апокрифе описанием райских врат, на страже которых поставлен Михаил, получающий вести от ангелов (благоуханных и дряхлых) о том, покаялись опекаемые ими грешники или нет.
Есть все основания говорить, что полуапокрифическая ангелология является органической составной частью теории казней, основывающейся также на невошедших в канон источниках.
писателя такой образ ангельского чина, каким его рисуют неканонические сочинения. Ведь совершенно очевидно, что апокриф, Епифаний Кипрский и летопись совпадают в трактовке исторического бытия. Общим для них является то, что приставленные к человечеству ангелы-хранители вьшолняют волю Бога и являются своеобразным двигателем истории. Есть свои ангелы-хранители и у природных стихий. Они также повинуются Господу, через них осуществляется управление природными объектами мироздания.
В апокрифических Откровениях и Видениях богословские положения облекались в доходчивую для читателя образно-сюжетную форму. Общие догматические положения оживали в рассказах тех апокрифических персонажей, кто по божьей воле был "восхищен на небо" и оттуда созерцал все тайны бытия. Таким образом, как бы обнажалось сокровенное и недоступное простому человеческому восприятию. Авторитет догматов, которым надо было слепо доверять, подменяется доверием к личному опыту свидетеля и очевидца. Путем такой подстановки удовлетворялись естественные запросы человеческой психологии, а истины усваивались легче.
Возникшая не без влияния апокрифов теория казней была разработана на страницах "Повести временных лет", но влияние ее распространилось далеко за пределы XII столетия. С момента своего возникновения теория эта не сходит со страниц летописей, на многие столетия определив оценки исторической действительности. Правда, только дважды, в 1096 и 1223 гг., летописцы принцип теории казней божиих непосредственно связали с именем Мефодия Патарского. В дальнейшем этот принт тип присутствует анонимно, становясь почти повсеместно общим местом в описании нашествий и катаклизмов.
Примечания.
[1] Жанр откровений был весьма распространен в переводной апокрифической книжности Древней Руси. "Откровение Варуха" появилось в домонгольский период. Большое внимание в нем уделено небесной части мироздания, в частности движению светил. Той же теме посвящено "Откровение Авраама", древнейший русский список которого датируется XTV в. "Видение апостола Павла" и "Книга Еноха" к тому же кругу вопросов добавляют сведения о будущем мира, о чем речь пойдет подробнее в своем месте.
— в греческой мифологии прорицательницы будущего. Сивиллы получали имена по месту обитания. В Древней Греции наиболее известна была Дельфийская Сивилла, в Риме особо почитались Куманская и Тибуртинская Сивиллы. Предсказания Куманской Сивиллы были записаны в 10 книгах, к которым были присоединены записи пророчества Тибуртинской Сивиллы, представлявшие собой смесь греко-римских, иудейских и христианских верований.
[3] Легендарное племя праведных людей, о котором говорится в "Александрии" в связи с походами Александра Македонского. Нагомудрецов отождествляют с рахманами — жителями Индии.
[4] Козьма Индикошгов — известный византийский писатель, монах и путешественник (VI в.). Автор знаменитой "Христианской топографии", написанной мевду 545 и 547 гг. и широко распространенной во всех христианских странах. В этом философско-богословском трактате заключены богатые географические, астрономические и биологические сведения. На основе Библии Козьмой была разработана система мироздания (образ четырехугольного мира со сводчатыми небесами). Особой популярностью на Руси сочинение Козьмы пользовалось в XVI—XVII вв., но идеи его получили признание и распространение много раньше.
1 См.: ПСРЛ. Т. 1. М., 1962. С. 234.
2 См.: Там же. С. 234-236.
"не чистые" народы отождествляются именно с ними. Сведения о Гоге и Магоге восходят к еврейским преданиям о враждебных народах (Иез. 38, 39). Прообразом легендарных гор была Дер бентская стена, построенная, по преданию, Александром Ма кедонским с целью защиты от нашествий диких народов. Эсхатологическое значение Гога и Магога обозначено в Апокалипсисе (Отк. 20, 7). (См.: Весеяовский А. Н. Опыты по истории развития христианской легенды//ЖМНП. 1875. № 4. С. 313).
4 См.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I. XI-первая половина XIV в. Л., 1987. С. 283-284 (далее: Словарь...). Вопрос об авторе произведения столь же сложен и за путан, как и проблема составных, разновременных по проис хождению частей памятника. Известны два Мефодия: 1) Мефодий — епископ Патарский, живший на рубеже III—IV вв. н. э. (ум. 310 г.); 2) Мефодий — патриарх Константинопольский в 842—846 гг. Вторая кандидатура отпадает, ибо древнейший ла тинский список "Откровения" датируется VIII в., первая — также не подходит, ибо исторические реалии указывают на со здание текста в VTI—VTII вв. (см.: Сахаров В. Эсхатологические сочинения и сказания в древнерусской письменности и влия ние их на народные духовные стихи. Тула, 1879. С. 97—98). На этом основании предложено назвать автора "Откровения" Псевдо-Мефодием (см.: ИстринВ. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно-русской литературах. Исследования и тексты. М., 1897. С. 9-14).
5 См: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского илетопись/ / ИОРЯС. Т. 29. 1925. С. 380-382; Шахматов АЛ. "Повесть временных лет" и ее источники //ТОДРЛ. Т. 4. 1940. С. 92-103.
6 См.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 121. По мнению этого исследователя, древнейшим является Сборник Афонского Хиландрского монастыря (№ 24. XII—XIII вв.). Этот список издан В. М. Истриным (см.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифического видения Даниила... С. 84—100).
7 В. М. Истрин выделяет первую греческую редакцию, распада ющуюся на две группы списков, отличающихся друг от друга несущественными деталями и датируемых XIV—XVTI вв. Вторая греческая редакция восходит ко второй группе первой редакции и включает заимствования из апокрифического "Видения Даниила". Она отличается сокращениями исторической части и излагает в основном эсхатологическое учение о конце мира по истечении седьмого тысячелетия. Третья редакция датируется X—XIII вв. Она, в отличие от второй, безразлична к теме конца мира, имеет светский характер преимущественно исторического повествования. Церковно-назидательные акценты приглушены за счет усиления акцентов социально-политических, поскольку в центр внимания поставлена судьба греческого царства. Четвертая редакция, как и вторая, образовалась из первой. На место сокращенной исторической части введено описание явления Антихриста, восходящее к "Видению Даниила". Были и латинские переводы, датируемые IX— XIV вв. (см.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 8, 94—105, 108—ПО). Если сопоставить греческие редакции, то можно видеть, что в разное время переписчиков и читателей интересовали разные идеи произведения. Либо из "Откровения" извлекалось преимущественно историческое содержание, либо в центре вни мания оказывался его религиозно-назидательный аспект. На Руси такого явного разделения смысловых пластов, видимо, не было. Живейший интерес к истории у русских книжников сочетался с почтительным вниманием к нравственно-назидательной тематике.
смысла говорят о большой древности перевода (см.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 32).
9 Болгарский перевод отражен следующими рукописями: Синод., № 38 (1345 г.); Синод., № 682 (XV в.); Сб. Афонского Хиландрского монастыря, № 179 (XVI в.) (см.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 174). Как установил этот исследователь, ни к одному из двух выявленных им славянских переводов тексты Мефодия Патарского в "Повести временных лет" не относятся. Не исключено, что летописью в свободном пересказе воспроизводится неизвестная пока редакция "Откровения" (ср.: примечание 8).
10 См. об этом: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 241.
11 См.: Там же. С. 194-195, 231-232.
12 См.: Там же. С. 242.
"Откровения" отражена в следующих рукописях: Синод., № 591 (XVT в.); Увар., № 66 (XIX в.); Синод., № 682 (XV в.). Расхождения внутри славяно-русской рукописной традиции незначительные.
14 Как отмечает В. Сахаров, измаильтянами здесь по ошибке названо племя мадианитское, которое было побеждено Гедеоном (см.: Сахаров В. Указ. соч. С. 100).
15 См. об этом: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 10; Веселовский А. Н. Указ. соч. С. 304.
16 Первоначально легенда о царе-устроителе существовала в Риме, где связывалась с именами Нерона и Августа. Позднее эта легенда получила греческую окраску, точно также, как принцип мирового царства, выработанный в Риме, был перенесен затем на Византию (см. об этом: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 17). 148
Сложно-составной характер "Откровения Мефодия Патарского" осознавался древнерусскими читателями. В этом смысле весьма символично и показательно, что в одном из поздних списков распространенной редакции апокрифа переписчик произвел деление произведения на части, большинство которых соответствует первоисточникам произведения: о царстве Антихриста, о "днях последних", о царе Михаиле, о трех нечестивых царях, о безбожной царице Маймоне (см.: Соболевский А. Материалы до русской литературы апокрифической О. М. Калитовского//ЖМНП. 1881. № 9. С. 161). Объединение готовых элементов, из которых соткано "Откровение" , и рассредоточение различных частей одного источника по тексту привели как к повторам, так и к нарушению логической непротиворечивости повествования. Дважды являются на историческую сцену Гог и Магог, повторяются сведения об измаильтянах, идея вечности Византийского царства явно противоречит общему эсхатологическому звучанию апокрифа. Отмечаются различия в перечислении стран, через которые должны пройти измаильтяне (подробнее см.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 8).
18 Гуннам уподоблял Гога и Магога Андрей Кесарииский (ум. 565 г.) в толковании на Апокалипсис (см.: ИстринВ. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 11-14).
19 ПСРЛ. Т. 1. С. 445-446.
20 См.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 5-8.
21 См.: Там же. С. 6.
23 См.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила... С. 6—7.
25 См.: Там же. С. 8.
26 См.: Веселовский А. Н. Указ. соч. С. 336—337.
28 Там же. С. 195.
29 А. А. Шахматов возникновение теории казней связывал со сводом 1093—1095 гг. Б. А. Рыбаков не отвергает этой даты, но более склонен время появления свода относить к 1073 г. Н. Н. Воронин считал вероятным 1068 г.
30 Повесть временных лет. Т. 1. М.; Л., 1951. С. 113-114 (далее: ПВЛ).
31 Там же.
33 Там же. С. 145-146.
34 Там же. С. 146.
35 Там же. С. 188-189.
36 В христианской традиции ангелы воспринимались как бесплотные существа, но иногда им приписывалось обладание особым духовным телом. В таких случаях существо ангельское уподоблялось огню или ветру, а в еврейском языке сохранилось отражающее это представление отождествление понятий "дух" и "ветер". Видимо, не без влияния этих восходящих к иудейству представлений в "Шестодневе" Иоанна экзарха Болгарского дух божий уподоблялся ветру, носившемуся вверху вод до творения мира. Подобные представления получили распространение и в период подъема так называемой ереси жидовствующих.
—13.
38 В христианской ангелологии антиподами ангельского чина выступают силы Антихриста (бесы, духи зла), которые до отпадения Сатаны и его воинства были обычными ангелами божьими, за гордость и непокорство отвергнутыми от Создателя.
39 Цит. по: Мочулъский В. Н. Апокрифический элемент в "Вопросах и ответах Святого Афанасия князю Антиоху". Одесса, 1900. С. 14. Приурочение творения ангелов к первому дню мироздания соответствует иудейской традиции, отраженной в "Книге Юбилеев". О появлении ангелов прежде создания мира учил Иероним (IV—V вв.) (см.: Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 1. М., 1987. С. 77—78). Представления о существовании ангелов до начала творения могут отражать и гностическую традицию, согласно которой ангелы-эоны принимают участие в создании видимого мира. В древнерусской апокрифической традиции эту близкую гностической концепцию ангельского чина воспроизводит "Книга Еноха". О предсуществовании ангелов говорится также в Соловецкой редакции "Палеи".
40 См.: Мочулъский В. Н. Следы народной Библии в славянской и древнерусской письменности. Одесса, 1893. С. 12, 240.
41. См.: Смирнов А. Заветы двенадцати патриархов, сыновей Иакова: Введение и русский перевод. Казань, 1911. С. 10—14.
43 См.: Тамже. С. 115.
44 См.: Тамже. С. 116.
45 См.: Там же. С. 42.
—109.
48 Там же. С. 172.
49 См.: Мифы народов мира. Т. 1. С. 77.
50 См.: Памятники отреченной русской литературы/ Собраны и изданы Н. Тихонравовым. Т. П. М., 1863. С. 349 (далее: Памятники...).
51 Мочулъский В. Н. Следы народной Библии в славянской и древнерусской письменности. С. 57.
53 Образ солнечной птицы подробно разработан в других апокрифах. В "Книге Еноха" создан образ Феникса, пению которого вторят все земные птицы, приветствуя утренний выход Солнца (см.: Соколов М. И. Славянская книга Еноха Праведного // ЧОИДР. 151
54 1910. Кн. 4. Отд. 2. С. 13). В апокрифе "О всей твари" Фениксу соответствует кур, перья которого омываются в океане, а голова достигает небес, в "Стихе о Голубиной книге" — "Страфаил-птица, прикрывающая своими крыльями мир" (см.: Памятники... Т. П. С. 349—350; Бессонов НА. Калики перехожие: Сборник стихов и исследование. М., 1861. С. 273). Образ кура нашел отражение в "Слове о полку Игореве", где он также поставлен в связь с водной стихией. Быки и волы издревле у всех индоевропейских народов связаны с культом Луны, тогда как конь являлся атрибутом солнечных культов, даже олицетворял собою Солнце. Образ огненно-водной небесной птицы синонимичен образу солнца-коня, хотя его природа не вполне ясна.