Народное искусство в литературе.
На примере произведений Слепцова, Левитова, Максимова
Народное искусство – ярмарочные сцены, балаганы, народные типы сказителей, сочинителей, балагуров, зазывал, окруженные стихией народной и подчас рифмованной речи, также входят в художественное повествование произведений. Так, у В. А. Слепцова «В вагоне третьего класса» запечатлен пирожник с его прибаутками и элементами народного юмора:
«Пирожник (входит с лотком): С пылу. Встречаю, жару. Провожаю с горячи, до самого Можаю, сейчас из печи. Всех господ уважаю. Сдобные, вкусные печенья искусного повара Антипа, что в рот, то спасибо».35
У Слепцова же в очерке «Балаганы на Святой» из цикла «Уличные сцены» дан и образ старика-зазывалы солдата, демонстрирующего народный юмор:
«На загородке сидит солдат, наряженный стариком, в сером кафтане, с длинными волосами и бородой из пеньки: на шее у него висят оловянные часы, в руках старый книжный переплет. Старик говорит, обращаясь к кому-то из толпы: – Конечно, малый, надо правду говорить: жена у меня красавица, – позади ноги таскаются. Теперича у нее нос с Николаевский мост. Но я хочу пустить ее в воду, чтобы, значит, кому угодно. Толпа смеется. – Нет, ты лучше про несчастье-то расскажи! – кричит кто-то из толпы. – А вот на той неделе несчастье случилось, – продолжает старик, усаживаясь на перекладину верхом. – Кошка в пустом лукошке утопилась, осталось семеро котят, все пить, есть хотят. Пожертвуйте, сударь, на мелочишко!»36
Здесь же дан образ и другого старика:
«Старик сиплым голосом перечисляет выигрыши. – Первый выигрыш: дамская шляпка алю-полька, из навозного пуха, носят его больше для духу. Другой выигрыш – серьги серебряные позолоченные, медью околоченные для прочности; весу в них девять пудов».37
У А. И. Левитова могут быть отмечены такие же сцены:
«Немного подале другая толпа, еще более многолюдная, ждала с нетерпением очереди насладиться раз- ного рода зрелищами, разыгрывавшимися в небольшой коробке у отставного старого ундера. Внимание народа было совершенно поглощено словами седого усачища, который говорил смотревшим в его панораму:
– Вот, вы извольте, господа, посмотреть, как эфта, значит, была, сударри вы мои, баталья при тетке Наталье и как, стало быть, турки валятся, как чуррки, а наши без голов стоят да табачо-о-к понюхивают. А эфта, судырри вы мои, песня в лицах: Лет пятнадцати не больше-с Вышла Катя погулять-с. И при этом старик-ундер обыкновенно оставлял свою папироску, молодечески и с визгом подскакивал к какой-нибудь молодице, хватал ее за белы руки и с неописанным удальством пускался с ней в пляс, самым залихватским манером напевая продолжение песни, вероятно, для той собственно цели, чтобы показать зрителям, как гуляла Катя в то время, когда ей было не более как пятнадцать лет.
Толпа ревела от удовольствия, и много было драк за окошечки незамысловатой панорамы. Очевидно было, что старый ундер производил фурор».38
В календарных обрядах приход ряженых, разыгрывание медвежьих комедий – это настоящий праздник для народа. Эта народно-поэтическая стихия входит в литературные тексты С. В. Максимова:
«Ряженые идут, ряженые идут! – раздаются радостные громкие крики. И в самом деле, – пишет автор, – отворилась дверь, толпа ребят расступилась, и из густого пару, вдруг охватившего всю избу, явились посреди избы три фигуры в вывороченных наизнанку шубах, представляющие медведя, козу и вожатого. Они встречены взрывом хохота».39 Ряженые появляются трижды, и постоянно автор фиксирует реакцию толпы – народа – это “взрыв хохота”, “страшный взрыв смеха”, “восторг публики”. Так, верх восторга публики вызвала сцена, разыгранная высоким чучелом с страшным животом и горбом, длинной тонкой фигурой старухи, одетой в изорванный сарафан. То мгновение, когда старуха как бы нечаянно подожгла кудельную бороду мужа и этим фейерверком возбудила истинный фурор: у многих девушек от смеху появились на глазах слезы, во многих углах слышались восклицания, оканчиваемые новым взрывом: – О, чтоб вас разорвало! Уморили со смеху, балясники!»40
Народное искусство (а перед ними разыгрывалась «медвежья комедия» с изображением всех ее сцен, песенок, прибауток – А. Ф.), по наблюдениям Максимова, «диковинное наслаждение», «истинный на улице праздник». Автор описывает и комментирует все действия сергача и медведя: медведь пятится назад и переступает с ноги на ногу, привстает на задние лапы, лежит на спине, болтает ногами и машет передними лапами, изображая как молодицы-красные девицы умываются студеной водой, смотрятся в зеркало, а старые старухи в бане парятся. В действие включается коза – парень, другой – проводник. Автор пишет:
«Вытащив… грязный мешок, он быстро просовывает в него голову и через минуту является в странном наряде, имеющем, как известно, название козы. Мешок этот оканчивается на верху деревянным снарядом козлиной морды, с бородой, составленной из рваных тряпиц; рога заменяют две рогатки, которые держит парень в обеих руках. Поется песенка:
Ну-ка, миша, попляши,
У тя ножки хороши!
Загорелся козий дом,
Коза выскочила,
Глаза выпучила,
Таракан дрова рубил,
И опять медведь делает круг, и под веселое продолжение хозяйской песенки, которая в конце перешла уж в простое взвизгиванье и складные выкрики, с трудом можно различить только следующие слова:
Ах, коза, ах, коза,
Лубяные глаза!
».41
Медвежья комедия с медведем, проводником и козой описана также в пьесе А. Н. Островского «Бедность не порок». В ней вожак водит медведя и поет:
Как у нас-то козел
Что за умный был:
Сам и по воду ходил,
–
Деда с бабкой кормил.
Как пошел наш козел
Он во темный лес,
Как навстречу козлу
Как один-то волк,
Он голодный был,
Он три года ходил,
Все козлятинки просил.42
43
Народно-эстетические представления о героях, их красоте, нравственной чистоте широко распространенные в народе, нашли выражение в крестьянских образах литературы, в создании характеров героев. Портретные характеристики выдержаны в традициях фольклора и его эстетических категорий. В стилевом контексте романов народно-поэтическая поэтика в описании этнографических портретов различных социальных групп крестьян соотносится с поэтикой народной песни. Описание героев ведется соответственно сказочно-песенному стилю: используются сравнения песенного типа и сказочная фразеология, ритмический склад речи аналогичен сказовому стилю, пословично-фразеологический материал характеризует речь героев и автора.
Так, П. И. Мельников-Печерский характеры многих героев создает на песенно-сказочном материале. Словами песни писатель передает душевное состояние героя, его радость и горе. В каждом звуке песни Алексея Лохматова:
«Ох, ты, горе мое, горе-гореваньице,
Ты печаль моя, тоска лютая» –
».44
В создании образов крестьян Мельников исходит из эстетических представлений народа. Внешние их портреты наделены художественными чертами народной поэзии и соответствуют героям народных песен: добрый молодец, красна девица, белое лицо, ясные очи, белые руки, руса коса, розовые щечки и т. д.
Примечания.
35. Литературное наследство. - М., 1963. - Т. 71. - С. 96
36. Слепцов В. А. Сочинения: В 2 т. - М., 1957. - Т. 2. - С. 473
38. Левитов А. И. Сочинения. - М., 1977. - С. 11
39. Максимов С. В. Избранные произведения: В 2 т. - М., 1987. - Т. 2. - С. 282
41. Максимов С. В. Избранные произведения: В 2 т. - М., 1987. - Т. 2. - С. 56
43. Акимова Т. М. О фольклоризме русских писателей. - Саратов, 2001. - С. 165
44. Мельников П. И. (Андрей Печерский). Собр. соч.: В 6 т. - М., 1963. - Т. 2. - С. 66